Павел Арский - Из поэзии 20-х годов

Во мне забился новый,
Совсем живой родник.
Я человечье слово
По-новому постиг.

Оно звенит и плачет
И чувствует как грудь
И горю и удаче
Предсказывает путь.

Оно полно томленья,
Отравы и услад,
Когда живут коренья
И листья говорят.

Оно полно тревоги,
Когда в бессонный час
Заговорят не боги,
А лишь один из нас.

Оно светло, как реки,
Как сонмы вешних рек,
Когда о человеке
Затужит человек.

И нет доверья слову,
И слово — пустоцвет,
Коль человечьим зовом
Не зазвучит поэт.

Что мне луна, и травка,
И сад прекрасных роз,
И лиственная давка
Черемух и берез!

Постиг иное слово
Я в буре наших дней:
Природа — очень ново,
Но человек новей!

В камышах шишикает шишига[3]:
«Не купайся, сгинешь за копейку!»
Дал шишиге хлеба я ковригу,
А шишига мне дала дулейку.

На дулейке только заиграю, —
Все поля, вздохнув, заколосятся.
Потемнеет нива золотая,
Зашуршит, и сны ей тут приснятся.

Позабудут странники убоги
Долгий путь к угоднику Николе.
Соберутся, сядут при дороге
Во широком златозвонном поле.

Я возьму чудесную дулейку,
Заиграю звонким переливом.
«Ой, ходила туча-лиходейка
По родным невыхоженным нивам.

Ой, гуляли буйные ватаги,
Русь ковали в тяжкие оковы.
Русь вязали пьяные от браги
По полям опричники царевы!

Ой, томились пойманные птахи
По родному радостному краю.
Отрубали голову на плахе
Всенародно парню-краснобаю!

Ой, взгляните, люди, на покосы:
Не столбы ли виселицы видно?
Ой, не волк ли пил господни росы,
Не седой ли плакался ехидно?»

Зашумело вызревшее просо,
Распахнула зорюшка шубейку.
Положивши голову на посох,
Хвалят слезно странники дулейку.

В камышах шишикает шишига:
«Не купайся, сгинешь за копейку!»
Дал шишиге хлеба я ковригу,
А шишига мне за то — дулейку.

Всё тот же очерк той же кепки —
И в летний день и к декабрю…
Солдатский френч, простой и крепкий,
И бахрома потертых брюк.

И красноречья три карата,
И веры в дело сто карат.
Так зарождается оратор —
Коммунистический Марат.

Пусть не изжиты злость и ропот!
Его душа всегда емка
Для резолюций Агитпропа
И для наказов из МК.

Плывите в прошлое, недели!
Сгорайте, вспыхнув, вечера!
Оратор дней своих не делит
На нынче, завтра и вчера.

Вот утро — в дебрях книжной глуби.
Вот день — езды, собраний, встреч.
Вот вечера — в районном клубе
Всегда продуманная речь.

Снег. Месяц серебристорогий.
Плакаты. Освещенный зал.
И он придет — родной и строгий,
Прищурив сквозь очки глаза.

И, фраз корявых не отделав,
Расскажет, прост и величав,
Про назначенье женотделов
И про здоровье Ильича.

И, на записки отвечая,
Платком стирая пот с лица,
Проглотит полстакана чая,
Сося огрызок леденца.

Здесь тают дни, уходят даты.
Здесь вдохновенье, свет и пот.
Здесь выполняет агитатор
Труднейшую из всех работ.

Опишут все историки в очках,
И внуки наших правнуков заучат:
«Рабкрин… Ячейка… Ликбезграм… чека…
Кредитованье… Школы фабзавуча…»

Года труда, ученья и борьбы,
Борьбы за счастье в новом, светлом веке…
И кто-нибудь прочтет простую быль
О незаметном, скромном человеке.

Был истопник.
Сжигал у топок дни.
Окопы… Митинги… Опять окопы…
И вот он вновь — бессменный истопник
Рабочих мыслей раскаленных топок.

Такая жизнь — для крепкого нутра.
Нет перерыва в этакой работе:
Не знать покоя с самого утра,
Во все входя и обо всем заботясь.

Он всем помощник.
Всюду нужен он —
Во всех цехах огромного завода,
Пока стенных часов протяжный звон
Не возвестит конец труда и отдых.

Спешит в черед…
Вниманье изощрив,
Сидит в столовке, наспех пообедав.
Страницы «Правды»… Бледно-серый
   шрифт…
«Разруха… Фронт… Еще одна победа…»

Нельзя глаза от строчек оторвать,
Но бьется мысль (все призрачней и тише),
Что где-то дома мягкая кровать,
Жена и двое худеньких детишек…

Сдави усталость длительным зевком!
Из сердца вырви искушенья жало!
Тебя зовет прокуренный завком
С десятками докладов, просьб и жалоб…

Пусть знают все:
Невежества кору
Сорвала со всего земного шара
Вот эта пара заскорузлых рук,
Коричневых от угольного жара.

Пусть каждый, кто с историей знаком,
Задержит мысль на той священной дате,
Когда был создан первый фабзавком
И первого завкома председатель!

Нависшая сверху полночная мгла,
Склоняется ниже и ниже.
Зеленая лампа над гладью стола,
Над грудой тетрадей и книжек.
Над грудой тетрадей и трепаных книг,
Над россыпью трудной науки,
Усталый хозяин сутуло поник,
Склоняясь на жесткие руки.

…Зеленая лампа над гладью стола
Из мглы вырывает церквей купола,
Покатые крыши, густые сады,
Плетни и лавчонки одной высоты,
А дальше — плотина, реки полоса,
Подорванный мост, дымовые леса.

Солдат революции гол и разут.
Вода в сапогах, под лохмотьями — зуд,
Поднимешься — пуля зацепит.
По глинистым лужам скользят и ползут,
По глинистым лужам, густым, как мазут,
Красноармейские цепи.
Залегшие в городе,
Из-за реки
В упор наступающих бьют беляки.

Шрапнельные кроют грома их, а ил
Теченьем на сваи намыт там,
Где красноармеец Сизов Михаил
Карабкается с динамитом.
«Военный резон беспощадно прост:
Чтоб водную глубь не пройти нам,
Белогвардейцы обрушили мост,
Мной взорвана будет плотина.
Мы вброд перейдем, мы ударим с низов…
Кончай свое дело, товарищ Сизов!»
Усталость тупая сжимает глаза…
Сизов запалил, отступает назад.
Язык шерстяной, небосвод жестяной,
И взрыв ударяет горячей стеной.

…Зеленая лампа,
В тумане катясь,
Внизу озаряет канавы и грязь,
Покатые крыши, густые сады,
Плетни и лавчонки одной высоты
И выше, под куполом с алым платком,
Недавнюю вывеску «Уисполком».
У медного леса, в долине реки,
Где глина, туман, буераки,
Белеют — приземисты и широки —
Строительные бараки.
Раскинув быки, увеличив рост,
Опять — где болотная тина —
Повис над рекой металлический мост
И строится вновь плотина.
Строители мокнут в ночной реке,
Скользят по крутому спуску…
Немеет спина… В напряженной руке
Измученный бьется мускул…
И вот, откликаясь на чей-то зов,
Худой, белокурый, длинный,
Студент-практикант Михаил Сизов
Шагает болотной глиной.
Впрягается он, напрягается он,
И смутной стеной надвигается сон.

…Зеленая лампа,
Блестя с высоты,
Внизу озаряет мосты и сады.
Сады над пролетом воздушных зыбей,
Мосты — будто звенья бетонных цепей,
И в блеске дорог, уходящих вдаль,
Гранит полированный, стройная сталь.
Железобетонный завод-исполин
Вознесся в просторе цветущих долин.
Он ширится, город огромный.
Здесь труд победивший, стальной рукой
Поставил над вздыбившейся рекой
Электростанции, домны.
В стеклянной кабине сидит в тишине
Товарищ Сизов —
Молодой инженер.
Строитель стальных и бетонных лесов,
Конструктор железных нервов.

Сидит за работой товарищ Сизов,
Способнейший из инженеров.
Он кнопку нажмет — и задуют, рыча,
Порывы электроветра.
Скомандует — тысячесильный рычаг
Гранитные взроет недра.
Таким фантастическим и родным,
Не знавшим вражеских орд,
В садах и бульварах,
Встает перед ним
Социалистический город.
Он в небо вонзается, как скала,
Усильями дружных ратей…

Зеленая лампа над гладью стола,
Над россыпью книг и тетрадей.
Сизов поднимается, свет погасив.
Студент, от ученья усталый,
Глядит как за окнами, свеж и красив,
Рассвет разгорается алый.
Он плавится — яркий, как будущий век,
Весь мир переплавит он скоро.
Товарищ Сизов! За десятками рек
Скрывается будущий город…

Ты новых веков набегающий вал, —
Все ярче пылать и гореть им!
В двадцатом году ты плотину взрывал,
Ты строил ее в двадцать третьем!
Работа растет. Перед нами опять
Столетние чащи ложатся.
За каждый участок, за каждую пядь
Должны мы с врагами сражаться.
Сражаться с врагами, мечты отогнав,
Учитывать годы и миги…
Сизов Михаил отошел от окна
И сел за раскрытые книги.