Константин Аксаков - Стихотворения

Безмолвна Русь: ее замолкли города,
В ней, в старину, вещавшие так сильно,
И скрылась жизнь, кипевшая тогда
Разнообразно и обильно.
И не слыхать бывалых голосов!
Но по земле великой безответно
Несется звук командующих слов
И множит скорби неисчетно.
И то не речь к народу всякий раз,
Когда гремит подобное вещанье:
Нет, то чужой бесчувственный возглас,
Повелевающий молчанье.
Судьба родной земли – уверить нас хотят, —
Ее удел – не наше дело;
Ее историю нам во дворце чертят,
Лишь денег и людей сбирая смело.
С презрением народ и русский человек
Клеймятся именем невежды…
Одежда русская – в наш просвещенный век —
Есть угнетенного одежда!
Но не смущаюсь я: стоит, к соблазнам глух,
Народ великий в древней вере;
В себе, и не в одном, я слышу русский дух —
Он распахнет темницы двери!
Ты презрена, о русская земля!
Смеется над тобой отступников станица,
Ты презрена, судьбу ее деля,
Безмолвна ты, о древняя столица!
Безмолвны вы стоите, города!
Кругом идет чужое ликованье,
И мнится – нет былого и следа…
Но тот не нем, кто лишь хранит молчанье!..

Едва ты юности коснулся,
Едва волнений полный свет
Перед тобою распахнулся
И шлет обычный свой привет;

В твои года, когда ты молод,
И бодр, и силами богат, —
Непостижим твой сердца холод
И равнодушный, вялый взгляд.

К чему несовременный опыт
К душе заране прививать?
Восторг похвал, хуленья ропот
В груди насильно заглушать?

Умей понять своевременность,
Искусственность далеко кинь;
Увидишь, может быть, ты бренность
Изменой созданных твердынь.

Не там, где громко, многолюдно,
Где блещет блеск и шум шумит,
Где всё великолепно, чудно,
Где всё незыблемым глядит,

Где горделиво тяготеет
Полуторастолетний плен, —
Не там и не оттуда веет
Дух новых, будущих времен, —

То ночь, горящая огнями,
При звуке непристойных лир,
И солнца первыми лучами
Тот пышный постыдится пир…

Но там, где тихо слышно слово,
Где нет ни копий, ни мечей,
 —
Там возрастает семя ново,
Залог иных, грядущих дней;

По там, где ветхая лачуга,
Где честный обитает труд,
Где сталь косы, серпа и плуга,
Где песни старые поют;

Куда не вкралася измена
И не вошли ее дары;
Где только цепь чужого плена,
А те богатство и пиры, —

Оттуда дух грядущей жизни
Возникнет, полный сил благих,
Подаст свободу вновь отчизне
И разорвет оковы их!

Среди насмешки и сомненья
Благое дело восстает,
И поколенью поколенье
Свой славный труд передает.

И чувство в мае проснулось снова,
И древний голос слышен вновь,
Произнеслось живое слово:
Измену победит любовь.

Спадает с каждым часом боле
С очей густая пелена,
И богатырь выходит в поле,
От долгого очнувшись сна.

И жизнь, и труд, и ум народа
Стрясают цепь и долгий плен,
И улыбается свобода
Былых, но памятных времен!

Быть может, время недалече,
Когда, приняв свой мощный вид,
Как море заколеблись, вече
Заговорит и зашумит.

И ты ль пред добрым начинаньем,
Боясь насмешки и труда,
Пребудешь чуждый ожиданьям,
Теряя юные года?

Не бойся полюбить сверх меры;
За благо надо не робеть —
Принять и труд и силу веры
И в добром деле не слабеть.

Еще совет: насмешку дале
Гони, – она всего вредней;
И, властелин ее вначале,
Ты покоришься перед ней.

Она смутит твою святыню,
На всё свою наложит цепь
И душу обратит в пустыню,
В бесплодную, сухую степь.

Но я надеюсь, бог с тобою! —
Ты одолеешь вражий строй
Душой правдивой и простою,
Глубокой сердца добротой.

Так с богом, доблестно и смело —
Сомненья прочь! – иди на брань,
За земское святое дело
Неколебимо твердо стань!

Я не знаю, найду ли иль нет
Я подругу в житейской тревоге,
Совершу ли священный обет
И пойду ли вдвоем по дороге.

Но подруга является мне
Не в немецком нарядном уборе,
Не при бальном потешном огне,
Не с безумным весельем во взоре.

Не в движеньях иль глупо пустых,
Иль бесстыдных и ветренных танцев,
Не в толпе шаркунов молодых —
И своих и чужих иностранцев,

Не под звуки музыки чужой,
Помогающей света злоречью,
Не с искусственной бальной душой,
Не с чужой иноземною речью.

Нет, подруга является мне
Вдалеке от златого кумира,
В благодатной, святой тишине,
В светлой жизни семейного мира.

Предстоит она в полной красе,
Обретенная сердцем заране,
С яркой лентою в томной косе,
В величавом родном сарафане,

С русской песнию в алых устах,
Непонятной ушам иноверца,
С русской думою в ясных очах
И с любовию русского сердца,

Красной девицей, с жизнью родной,
И с семьею, и с верою дружной,
С молодою девичьей красой
И с девичьей душою жемчужной.

Ты – эгоист, хотя бы наслажденья
Высокие испытывал твой дух;
Ты – эгоист, хотя б других мученья
Болезненно тревожили твой слух;
Хотя б тебе высокое искусство
Открыло свет таинственный во мгле;
Хотя б в тебе горело свято чувство
К прекрасному, благому на земле;
Хотя б своей любовию широкой
Ты всех людей и целый мир объял;
Хотя б ты плакал и страдал жестоко
И радостью прекрасною сиял.
Но ты сидишь с простертыми руками,
С возвышенным мечтаньем на челе,
С блестящими и влажными глазами,
Уединен далеко на скале.
Перед тобой толпа стремится тесно —
Ты полон к ней участья и любви;
Ты для людей придумал мир чудесный,
Огонь мечты горит в твоей крови…

Нет, и не так участие прилично!
И правды нет в волненья дум твоих;
Беды людей ты испытуешь лично,
И плачешь ты не с ними, но об них.
Не понял ты великого значенья
В один поток соединенных воли;
Могущества их общего стремленья
Не понял ты, своей тоскою полн.
Оставь же свой отдельный мир страданья,
Где ты живешь – вдали людей любя!
Участия не нужно подаянье,
Из целого не исключай себя.
Пойми всю силу общего потока,
Уединенье гордое оставь,
Далеко брось оружие упрека
И чувствами невольно не лукавь.
Лишь откажись от личных притязаний,
Живую связь поймешь ты вмиг, – и вот
С своей судьбой и морем колебаний
Величествен является народ!
Скорбь общая и общая невзгода
Тебе твои страданья заменят, —
Сильней всего великий глас народа,
Пред ним твои все вопли замолчат!
Пойми себя в народе! Не сжимает,
Как океан, твоей свободы он:
Тебе он только место назначает,
Ты общему в нем живо покорен.
А без того – ты эгоист без силы,
И жизнь твоя прекрасная пуста,
Страданья вялы, и оружья гнилы,
Порыв бесплоден и ложна мечта.

К народу лишь свобода низлетела,
Могуществен народа только клик,
Принадлежит народу только дело,
И путь его державен и велик!

Позабывши о твердом стремленьи
И закрывши от света глаза,
Я, как прежде, впадаю в волненье,
И дрожит на реснице слеза.

Снова стих я зову позабытый;
Снова рифма мне сладко звучит;
Снова голос, не вовсе убитый,
Поднялся и опять говорит.

Снова сердце, всё полное чувства,
Подымает свою старину,
Снова юность, любовь и искусство
Предстают сквозь времен пелену.

Но минута глубоко печальна;
Но не то, что бывало, в душе;
Точно в дом прихожу я опальный,
Мною виденный в полной красе,

Дом знакомый и милый мне много,
Полный жизни и счастья причуд;
Грусть и память стоят у порога
И по комнатам тихо ведут.

Но не тот уж пришедший; угрюмо
Он встречает все прошлые сны;
Не одна пронеслася в нем дума,
Потрясая души глубины.

Чувство живо, но чувство печально;
Он отрекся от счастья любви;
И он дом покидает опальный
И все грезы младые свои.

Что теснишься ты, прежняя, жадно,
Жизнь моя, в беззащитную грудь?
Мне явленье твое не отрадно;
Никогда не своротишь мой путь.

И восторг, и волненье, и слезы,
И надежда, и радость с тоской,
Ясно солнце, и частые грозы,
Освежавшие воздух собой, —

Мне печально видение ваше;
Я болезненно чувствую вас;
Из разбитой и брошенной чаши
На земле мне не пить еще раз.

Что ты рвешься, о бедное сердце?
Что ты шепчешь свои мне права?
Ты преданьем живешь староверца,
Ты твердишь всё былые слова.

Ты довольно наставшей минутой,
И, к умчавшейся жизни маня,
Прошлым счастьем, тревогой и смутой
Ты безжалостно мучишь меня.

Мне знакомую, старую повесть
Подымаешь ты тихо со дна;
Внемлет ей непреклонная совесть, —
Но тебя не осудит она.

Мне другой, и крутой и опасный,
Предстоит одинокий мне путь;
Мне не ведать подруги прекрасной,
И любовь не согреет мне грудь.

И досуг мой умолкнет веселый
Без раздела с подругой моей;
Одинок будет труд мой тяжелый,
Но его понесу я бодрей.

Глас народа зовущий я слышал,
И на голос откликнулся я.
Бодро в путь, мной избранный, я вышел;
Подвиг строго налег на меня.

И я принял на твердые плечи
Добровольно всю тяжесть труда.
Загремели призывные речи,
И призыв не прошел без следа.

Отдал я безвозвратно и смело
И любовь, и подрули привет —
За народное, земское дело,
За борьбу средь препятствий и бед.

Личной жизни блаженство мне сродно;
Всё откинул решительно я,
Взяв в замену труд жизни народной
И народную скорбь бытия.

Здесь просторно народным простором;
И ничтожен один голосок
Пред народным торжественным хором,
Как пред морем ничтожен поток.

Не от бедности сердца, пугливо,
Тех блаженств я себе не хотел;
Но их голос народа ревнивый
Осудил и оставить велел.

И не было изъято решенье
От страданья и скорби в тиши:
Незнакомо мне чувство презренья
К справедливым движеньям души.

Но слабеют и блекнут, не споря,
И любовь и все прежние сны
Перед шумом народного моря,
Пред движеньем народной волны.

Кто народу явился причастен
И кого обнимает народ,
Тот назад воротиться не властен,
Тот иди неослабно вперед.

Пусть же людям весь мир разнородный
И любви и всех радостей дан.
Счастье – им! – Я кидаюсь в народный,
Многобурный, родной океан!