Владимир Маяковский - Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923

Надрывающиеся вопли:
«Караул!
Стой!»
А это
разливается пятиконечной звездой
в пять частей оторопевшего света.
Вот
один звездозуб,
острый,
узкий,
врезывается в край земли французской.
Чернота старается.
Потушить бы,
поймать.
А у самих
в тылу
разгорается кайма.
Никогда эффектнее не видал ничего я!
Кайму протягивает острие лучевое.
Не поможет!
Бросьте назад дуть.
Красное и красное — слилось как ртуть.
Сквозь Францию
дальше,
безудержный,
грозный,
вгрызывается зубец краснозвездный.
Ору, восторженный:
— Не тщитесь!
Ныне
революции не залить.
Склонись перед нею! —
А луч
взбирается на скат Апенниньий.
А луч
рассвечивается по Пиренею.

Сметая норвежских границ следы,
по северу
рвется красная буря.
Здесь
луч второй прожигает льды,
до полюса снега̀ опурпуря.
По̀езда чище
лился Сибирью третий лучище.
Красный поток его
уже почти докатился до Токио.
Четвертого лучища жар
вонзил в юго-восток зубец свой длинный,
и уже
какой-то
поджаренный раджа
лучом
с Гималаев
сбит в долины.
Будто проверяя
— хорошо остра ли я, —
в Австралию звезда.
Загорелась Австралия.
Правее — пятый.
Атакует такой же.
Играет красным у негров по коже.
Прошел по Сахаре,
по желтому клину,
сиянье
до южного полюса кинул.

Дрожит Америка:
революции демон
вступает в Атлантическое лоно…
Впрочем,
сейчас это не моя тема,
это уже описано
в интереснейшей поэме «Сто пятьдесят миллионов».

замер;
смотрю,
любуюсь,
и я
вижу:
вся земная масса,
сплошь подмятая под краснозвездные острия,
красная,
сияет вторым Марсом.
Видением лет пролетевших взволнован,
устав
восторгаться в победном раже,
я
голову
в небо заправил снова
и снова
стал
у веков на страже.
Я видел революции,
видел войны.
Мне
и голодный надоел человек.
Хоть раз бы увидеть,
что вот,
спокойный,
живет человек меж веселий и нег.
Радуюсь просторам,
радуюсь тишине,
радуюсь облачным нивам.
Рот
простор разжиженный пьет.
И только
иногда
вычесываю лениво
в волоса запутавшееся
звездное репьё.
Словно
стекло
время, —
текло, не текло оно,
не знаю, —
вероятно, текло.
И, наконец, через какое-то время —
тучи в кло̀чики,
в клочочки-клочишки.
Исчезло все
до последнего
бледного
облачишка.

Смотрю на землю, восторженно поулыбливаясь.
На всём
вокруг
ни черного очень,
ни красного,
но и ни белого не было.
Земшар
сияньем сплошным раззолочен,
и небо
над шаром
раззолотоне́бело.
Где раньше
река
водищу гоняла,
лила наводнения,
буйна,
гола́, —
теперь
геометрия строгих каналов
мрамору в русла спокойно легла.
Где пыль
вздымалась,
ветрами ду́ема,
Сахары охрились, жаром леня́, —
росли
из земного
из каждого дюйма,
строения и зеленя́.
Глаз —
восторженный над феерией рей!
Реальнейшая
подо мною
вон она —
жизнь,
мечтаемая от дней Фурье*,
Роберта Оуэна* и Сен-Симона*.

Маяковский!
Опять человеком будь!
Силой мысли,
нервов,
жил
я,
как стоверстную подзорную трубу,
тихо шеищу сложил.

Небылицей покажется кое-кому.
А я,
в середине XXI века,
на Земле,
среди Федерации Коммун —
гражданин ЗЕФЕКА.

В этой теме,
     и личной
         и мелкой,
перепетой не раз
        и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема
     сейчас
        и молитвой у Будды
и у негра вострит на хозяев нож.
Если Марс,
     и на нем хоть один сердцелюдый,
то и он
    сейчас
      скрипит
           про то ж.
Эта тема придет,
        калеку за локти
подтолкнет к бумаге,
         прикажет:
              — Скреби! —
И калека
    с бумаги
        срывается в клёкоте,
только строчками в солнце песня рябит.
Эта тема придет,
        позвонѝтся с кухни,
повернется,
     сгинет шапчонкой гриба,
и гигант
    постоит секунду
           и рухнет,
под записочной рябью себя погребя.
Эта тема придет,
        прикажет:
            — Истина! —
Эта тема придет,
        велит:
           — Красота! —
И пускай
     перекладиной кисти раскистены —
только вальс под нос мурлычешь с креста.
Эта тема азбуку тронет разбегом —
уж на что б, казалось, книга ясна! —
и становится
      — А —
         недоступней Казбека.
Замутит,
     оттянет от хлеба и сна.
Эта тема придет,
        вовек не износится,
только скажет:
        — Отныне гляди на меня! —
И глядишь на нее,
        и идешь знаменосцем,
красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема!
        Нырнет под события,
в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,
и как будто ярясь
        — посмели забыть ее! —
затрясет;
     посыпятся души из шкур.
Эта тема ко мне заявилась гневная,
приказала:
     — Подать
         дней удила! —
Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное
и грозой раскидала людей и дела.
Эта тема пришла,
        остальные оттерла
и одна
    безраздельно стала близка.
Эта тема ножом подступила к горлу.
Молотобоец!
      От сердца к вискам.
Эта тема день истемнила, в темень
колотись — велела — строчками лбов.
Имя
   этой
     теме:
· · · · ·!