Леопольдо Лугонес - Огненный дождь
Теперь мы подошли к главной части эксперимента. Практикуемое мною внушение очень трудноисполнимо, потому что мозговой центр цветка расположен под землей: эти существа устроены наоборот. Поэтому в основном я сосредоточился на проблеме воздействия среды обитания. Когда мне удалось вывести фиалку черного цвета, я как бы положил первый траурный мазок на задуманное полотно. Потом я посадил вокруг растения, они перед вами: дурман, жасмин и красавка. Фиалки попали под химическое и физиологическое воздействие смерти. Соланин{38} действительно содержит наркотическое вещество, состоящее из датурина, белены, атропина, двух алкалоидов, расширяющих зрачки и вызывающих спазм аккомодации, при котором все предметы увеличиваются в размерах. Вот так я получил компоненты сновидений и галлюцинаций — всего того, что вызывает кошмары. К специфическому эффекту черного цвета, эффекту сновидений и галлюцинаций, прибавился страх. И еще позволю себе заметить, что для усиления галлюцинаторного действия я посадил белену.
— А для чего, ведь у цветка нет глаз? — спросил я.
— Ах, сеньор, видят не только глазами, — отвечал старец, — лунатики видят пальцами и ступнями ног. Не забывайте, что речь идет о внушении.
Я с трудом удержался от возражений, я молчал, пытаясь понять, куда может завести нас эта странная теория.
— Соланин и датурин, — продолжил мой собеседник, — очень близки трупным ядам — томаину и лейкомаину, которые пахнут жасмином и розой. Если белладонна и дурман дают мне субстанцию, то кусты жасмина и роз обеспечивают запахи, эти запахи мне удалось усилить, ведь по совету Декандоля
{39} я сажаю поблизости лук. В деле выращивания роз мы нынче очень продвинулись, прививки дают чудесный эффект; кстати, первые прививки роз в Англии были произведены во времена Шекспира…
Это замечание, которое делалось явно в угоду моим литературным склонностям, меня растрогало.
— Позвольте, — сказал я, — воздать должное вашей поистине юношеской памяти.
— Но для того чтобы еще сильнее влиять на мои цветы, — продолжал он, неопределенно улыбаясь, — я посадил то здесь то там, вперемежку с наркотическими, трупные растения: лакмусовый лишай, стапелию, ибо их запах и цвет походят на запах и цвет разлагающейся плоти. Фиалки охватывает сильное возбуждение, естественное любовное возбуждение, ведь цветок — это орган размножения, и он вдыхает запах трупных ядов и запах самого трупа, на них усыпляюще действуют наркотические вещества, предрасполагающие к впадению в гипнотическое состояние, а тут еще расширяющие зрачки галлюцинаторные яды. Тогда-то и начинает отчетливо кристаллизоваться идея смерти, а я тем временем удесятеряю и без того непомерную чувствительность цветка, приближая к нему то валериану, то шпорник, при этом цианиды сильно раздражают фиалку. Выделяемый розой этилен действует в том же духе. Мы добрались до кульминационного момента нашего опыта, и здесь я хотел бы предупредить вас вот о чем: человеческое «ай» свойственно всей природе.
Когда я услышал эту неожиданную реплику, я окончательно уверился, что передо мной сумасшедший. Но он, не дав мне передохнуть, продолжал:
— «Ай» — междометие, которым пользовались во все времена. Любопытно, что и у животных оно есть. У собаки, а она высшее позвоночное, у бабочки-бражника «мертвая голова». «Ай» выражает боль и страх. Именно странное насекомое, которое я только что назвал, обязанное своим именем черепу на щитке, напоминает о мрачной фауне, пользующейся этим междометием. Вряд ли нужно упоминать филина, этого беспутного обитателя первозданных лесов, этого ленивца, чье «ай» таит скорбь об утраченном величии…
И вот, раззадоренный десятью годами неустанных трудов, я вознамерился разыграть перед цветами такое жестокое зрелище, которое произвело бы на них впечатление, но и это не помогло. И вот однажды… Подойдите и посудите сами.
Он наклонился вплотную к черным цветам, и мне пришлось сделать то же самое, и тогда — неслыханное дело — мне почудилось, что я слышу слабые стенания. Я быстро убедился в том, что да, это так. Цветы действительно жаловались, из их темных венчиков исходили тоненькие, напоминающие детский плач «ай». Внушение самым непредвиденным образом подействовало на них. Отныне всю свою недолгую жизнь они были обречены только плакать.
Я еще не пришел в себя от изумления, когда меня пронзила страшная мысль: я вспомнил, что в страшных сказках мандрагора{40}, когда ее орошают детской кровью, тоже плачет, и, смертельно побледнев от ужасного подозрения, взглянул на садовника.
— Как мандрагора, — сказал я.
— Как мандрагора, — повторил он, побледнев еще сильнее, чем я.
Больше мы никогда не встречались. Но сейчас я уверен в том, что это был настоящий негодяй, колдун, какие бывали в старину, с их ядовитыми снадобьями и цветами, взращенными на невинной крови. Вырастит ли он, как рассчитывает, фиалку преисподней? И может быть, назвать его окаянное имя?..
Перевод Веры РезникСоляная фигура{41}
Вот как рассказал мне один паломник историю монаха Созистрата.
Кто не бывал в монастыре Святого Сабаса, тот не знает, что такое запустение. Представьте себе старое-старое здание на берегу реки Иордан, воды которой, желтые от песка, текут, понемногу иссякая, в Красное море среди терпентиновых{42} и яблоневых рощ Содома. А здесь лишь одна пальма возвышается над стенами монастыря. Полное безлюдье, лишь изредка нарушаемое перегоняющими свои стада кочевниками; с гор, заслоняющих горизонт, как будто стекает, разливаясь по равнине, великая тишина. Когда ветер дует с пустыни, он несет тончайший песок; когда дует с озера, все деревья покрываются налетом соли. На западе и на востоке — одинаково унылый пейзаж. Только те, кому надо замаливать тяжкие грехи, посещают подобные пустынные места. В монастыре можно послушать мессу и причаститься. Монахи, которых осталось всего пятеро и всем им за шестьдесят, предложат паломнику скромную трапезу, состоящую из жареных фиников, винограда, речной воды, а иногда и пальмового вина. Почти никогда не покидают они стен монастыря, хотя соседние племена почитают их за то, что они хорошие лекари. Когда кто-либо из них умирает, его хоронят в одной из пещер в прибрежных скалах. В этих пещерах гнездятся парочки сизых голубей; когда-то в них обитали первые отшельники, одним из коих и был монах Созистрат, историю которого я обещал вам рассказать. Да поможет мне Кармелитская Божья Матерь, а вы слушайте внимательно. Я повторю слово в слово то, что рассказал мне брат Порфирий, который ныне покоится в одной из пещер монастыря Святого Сабаса, где он завершил восьмидесятилетнюю святую жизнь, исполненную добродетели и покаяния. Да хранит его Господь в царстве своем. Аминь.
Созистрат был армянским монахом, решившим провести свою жизнь в пустыне вместе с несколькими юношами, его друзьями в миру, недавно обращенными в веру Христову. Он принадлежал к тем стойким отшельникам, которых называют столпниками. После долгого блуждания по пустыне Созистрат и его спутники набрели на пещеры, о которых я уже говорил, и поселились в них. Для удовлетворения своих потребностей им хватало воды из реки Иордан и овощей, которые они совместно выращивали на небольшом огороде. Дни свои монахи проводили в молитвах и размышлениях. Молитвы их вздымались к небу, точно колонны, поддерживавшие шаткий свод небес, готовый обрушиться на мирские грехи. Самоистязание этих добровольных изгнанников, ежедневное умерщвление плоти постом смягчили праведный гнев Господень, предотвратили немало моровых язв, войн и землетрясений. Этого не знают нечестивцы, которые бездумно смеются над епитимьями монахов. А ведь мученичество и молитвы праведников — это ключи к небесным вратам.
За тридцать лет лишений и безмолвия Созистрат и его друзья достигли святости. Поверженный демон выл от бессильной злобы под ногами святых монахов. Они один за другим покидали бренный мир, и наконец Созистрат остался один. Он был очень стар, весь высох. Стал почти прозрачным. Молился, стоя на коленях, по пятнадцать часов в день, не раз были ему откровения. Два голубка каждый день приносили зерна граната, ими он и питался. Ничего другого не ел, зато и благоухал, как куст жасмина в вечерний час. Каждый год в страстную пятницу, проснувшись, он находил у изголовья своего ложа из веток бокал вина и хлеб, коими и причащался, испытывая невыразимое наслаждение. Никогда не задумывался над тем, откуда этот дар, ибо верил, что его посылает Господь наш Иисус Христос. И, ожидая в полной готовности дня вознесения на небеса, продолжал терпеливо жить на грешной земле год за годом. Уже более пятидесяти лет ни один путник не наведывался в его пещеру.
Но однажды утром, когда монах молился, его верные друзья голуби вдруг чего-то испугались и улетели. К пещере подошел паломник. Созистрат приветствовал его святыми словами и предложил ему отдохнуть, указав на кувшин со свежей водой. Незнакомец жадно напился; похоже было, он изнемогает от усталости; потом съел горсть сушеных фруктов, которые достал из сумы, и помолился вместе с монахом.
