Генрих Гейне - Романсеро
Занавешенным покровом
С драгоценными камнями
И в себе хранящим Тору,
Занимает место кантор,
Пренарядный человечек;
Черный плащик свой на плечи
Он кокетливо накинул,
------------------
1 В просторечии (лат.).
Белой ручкой щеголяя,
Потрепал себя по шее,
Перст к виску прижал, большим же
Пальцем горло расправляет.
Трели он пускает тихо;
Но потом, как вдохновенный,
Возглашает громогласно:
"Лехо дауди ликрас калле!
О, гряди, жених желанный,
Ждет тебя твоя невеста -
Та, которая откроет
Для тебя стыдливый лик!"
Этот чудный стих венчальный
Сочинен был знаменитым
Миннезингером великим,
Дон Иегудой бен Галеви.
В этом гимне он воспел
Обрученье Израиля
С царственной принцессой Шабаш,
По прозванью Молчаливой.
Перл и цвет красот вселенной
Эта чудная принцесса!
Что тут Савская царица,
Соломонова подруга,
Эфиопская педантка,
Что умом блистать старалась
И загадками своими,
Наконец, уж надоела!
Нет! Принцесса Шабаш -- это
Сам покой и ненавидит
Суемудреные битвы
И ученые дебаты;
Ненавидит этот дикий
Пафос страстных декламаций,
Искры сыплющий и бурно
Потрясающий власами.
Под чепец свой скромно прячет
Косы тихая принцесса,
Смотрит кротко, как газель,
Станом стройная, как аддас.
И возлюбленному принцу
Дозволяет все, но только -
Не курить. "Курить в субботу
Запрещает нам закон.
Но зато, мой милый, нынче
Ты продушишься взамен
Чудным кушаньем: ты будешь
Нынче шалет, друг мой, кушать".
"Шалет -- божеская искра,
Сын Элизия!" -- запел бы
Шиллер в песне вдохновенной,
Если б шалета вкусил.
Он -- божественное блюдо;
Сам всевышний Моисея
Научил его готовить
На горе Синайской, где
Он открыл ему попутно,
Под громовые раскаты,
Веры истинной ученье -
Десять заповедей вечных.
Шалет -- истинного бога
Чистая амброзия,
И в сравненье в этой снедью
Представляется вонючей
Та амброзия, которой
Услаждалися лжебоги
Древних греков -- те, что были
Маскированные черти.
Вот наш принц вкушает шалет;
Взор блаженством засветился.
Он жилетку расстегнул
И лепечет, улыбаясь:
"То не шум ли Иордана,
Не журчанье ль струй студеных
Под навесом пальм Бет-Эля,
Где верблюды отдыхают?
Не овец ли тонкорунных
Колокольчики лепечут?
Не с вершин ли Гилеата
На ночь сходят в дол барашки?"
Но уж день склонился. Тени
Удлиняются. Подходит
Исполинскими шагами
Срок ужасный. Принц вздыхает.
Точно хладными перстами
Ведьмы за сердце берут.
Предстоит метаморфоза -
Превращение в собаку.
Принцу милому подносит
Нарду тихая принцесса;
Раз еще вдохнуть спешит он
Этот запах благовонный;
И с питьем прощальным кубок
Вслед за тем она подносит;
Пьет он жадно, -- две-три капли
Остаются лишь на дне.
И кропит он ими стол;
К брызгам свечку восковую
Приближает, -- и с шипеньем
Гаснет грустная свеча.
ИЕГУДА БЕН ГАЛЕВИ
1
"Да прилипнет в жажде к небу
Мой язык и да отсохнут
Руки, если я забуду
Храм твой, Иерусалим!.."
Песни, образы так бурно
В голове моей теснятся,
Чудятся мужские хоры,
Хоровые псалмопенья.
Вижу бороды седые,
Бороды печальных старцев.
Призраки, да кто ж из вас
Иегуда бен Галеви?
И внезапно -- все исчезло:
Робким призракам несносен
Грубый оклик земнородных.
Но его узнал я сразу,-
Да, узнал по древней скорби
Многомудрого чела,
По глазам проникновенным
И страдальчески пытливым,
Но и без того узнал бы
По загадочной улыбке
Губ, срифмованных так дивно,
Как доступно лишь поэтам.
Год приходит, год проходит,-
От рожденья Иегуды
Бен Галеви пролетело
Семь столетий с половиной.
В первый раз увидел свет
Он в Кастилии, в Толедо;
Был младенцу колыбельной
Говор Тахо золотого.
Рано стал отец суровый
Развивать в ребенке мудрость,-
Обученье началось
С божьей книги, с вечной Торы.
Сыну мудро толковал он
Древний текст, чей живописный,
Иероглифам подобный,
Завитой квадратный шрифт,
Этот чудный шрифт халдейский,
Создан в детстве нашим миром
И улыбкой нежной дружбы
Сердце детское встречает.
Тексты подлинников древних
Заучил в цитатах мальчик,
Повторял старинных тропов
Монотонные напевы
И картавил так прелестно,
С легким горловым акцентом,
Тонко выводил шалшелет,
Щелкал трелью, словно птица.
Также Таргум Онкелос,
Что написан на народном
Иудейском диалекте,-
Он зовется арамейским
И примерно так походит
На язык святых пророков,
Ну, как швабский на немецкий,-
Этот желтоцвет еврейский
Тоже выучил ребенок,
И свои познанья вскоре
Превосходно применил он
В изучении Талмуда.
Да, родитель очень рано
Ввел его в Талмуд, а после -
И в великую Галаху,
В эту школу фехтованъя,
Где риторики светшш,
Первоклассные атлеты
Вавилона, Пумпедиты
Упражнялись в состязаньях.
Здесь ребенок изощрился
В полемическом искусстве,-
Этим мастерством словесным
Позже он блеснул в "Козари".
Но, как небо нам сияет
Светом двойственной природы:
То горячим светом солнца,
То холодным лунным светом,
Так же светит нам Талмуд,
Оттого его и делят
На Галаху и Агаду.
Первую назвал я школой
Фехтования, а вторую
Назову, пожалуй, садом,
Садом странно-фантастичным,
Двойником другого сада,
Порожденного ютгда-то
Также почвой Вавилона:
Это сад Семирамиды,
Иль восьмое чуда света.
Дочь царей Семирамиду
Воспитали в дежстве птицы,
И царица сохранила
Целый ряд привычек птичьих:
Не хотела променады
Делать по земле, как все мы,
Млеком вскормленные твари,
И взрастила сад воздушный,-
Высоко на колоссальных
Колоннадах заблистали
Клумбы, пальмы, апельсины,
Изваянья, водометы -
Скреплены хитро и прочно,
Как плющом переплетенным,
Сетью из мостов висячих,
Где качались важно птицы,
Пестрые, большие птицы,
Мудрецы, что молча мыслят,
Глядя, как с веселой трелью
Подле них порхает чижик.
Все блаженно пьют прозрачный,
Как бальзам душистый, воздух,
Не отравленный зловонным
Испарением земли..
Да, Агада -- сад воздушный
Детских вымыслов, и часто
Юный ученик Талмуда,
Если сердце, запылившись,
Глохло от сварливой брани
И от диспутов Галахи,
Споров о яйце фатальном,
Что снесла наседка в праздник,
Иль от столь же мудрых прений
По другим вопросам, -- мальчик
Убегал, чтоб освежиться,
В сад, в цветущий сад Агады,
Где так много старых сказок,
Подлинных чудесных былей,
Житий мучеников славных,
Песен, мудрых изречений,
Небылиц, таких забавных,
Полных чистой пылкой веры.
О, как все блистало, пело,
Расцветало в пышном блеске!
И невинный, благородный
Дух ребенка был захвачен
Буйной дерзостью фантазий,
Волшебством блаженной скорби,
Страстным трепетом восторга -
Тем прекрасным тайным миром,
Тем великим откровеньем,
Что поэзией зовется.
И поэзии искусство -
Высший дар, святая мудрость -
Мастерство стихосложенья
Сердцу мальчика открылось.
Иегуда бен Галеви
Стал не только мудрый книжник,
Но и мастер песнопенья,
Но и первый из поэтов.
Да, он дивным был поэтом,
Был звездой своей эпохи,
Солнцем своего народа -
И огромным, чудотворным,
Огненным столпом искусства.
Он пред караваном скорби,
Пред Израилем-страдальцем,
Шел пустынями изгнанья.
Песнь его была правдива,
И чиста, и непорочна,
Как душа его; всевышний,
Сотворив такую душу,
Сам доволен был собою,
И прекраснейшую душу
Радостно поцеловал он,-
И трепещет тихий отзвук
Поцелуя в каждой песне,
В каждом слове песнотворца,
Посвященного с рожденья
Божьей милостью в поэты.
Ведь в поэзии, как в жизни,
Эта милость -- высший дар!
Кто снискал ее -- не может
Ни в стихах грешить, ни в прозе.
Называем мы такого
Божьей милостью поэта
Гением; он в царстве духа
Абсолютный самодержец,
Он дает ответ лишь богу,
Не народу, -- ведь в искусстве
Нас народ, как в жизни, может
Лишь казнить, но не судить.
2
"Так на реках вавилонских
Мы рыдали, наши арфы
Прислонив к плакучим ивам",-
Помнишь песню древних дней?
Помнишь -- старое сказанье
Стонет, плачется уныло,
Ноет, словно суп в кастрюльке,
