Николай Векшин - Стишки и в шутку и всерьез

Мне каждый друг, кто творчеством живет,
Пускай чего-то где-то даже «спамит».
От этого ведь критик не помрёт
И сам писать ничуть не перестанет.

Французский дух! Пьянящая шанель!
Вдыхай нектаров аромат, Париж!
На променад со мной мадемуазель
Идет в музей (ну, а потом в манеж).

В музее много разных неглиже
Родена, Энгра, Гога и иных чудес.
Тут яйца! Яйца! Милый Фаберже
С натуры тут ваял, творил он здесь!

Мы вышли из музея. И в кафе
Устроились под негой дивных роз.
Тут как Эдем! Немного под шафе
«бонжур!» я официантке произнес.

Она мне круассаны принесла,
А также лягушачьи лапки и гляссе,
В тарелке – фрикадельки. Да, друзья,
Не стоит жизнь прожить на колбасе!

«Французский дух» – пародия на тех,
Кто щами и блинами брезгует при всех.
Хотя я дважды побывал в Париже,
Но всё же мне Урюпинск ближе.

Да я за букву «Ё» —
Обоями руками!!!
Ведь без неё – ни ёжика позвать,
Ни матернуться.
Но – не с руки: рукою левой в левый верх Натужено тянуться
(Клавиатура ведь придумана не нами).

А как же сохранить, друзья,
Важнейшую из букв родного алфавита?
Издать закон правительственный, чтоб
Все «Е» на «Ё» – исправить паразитам!

И вот закон рассматривают в Думе.
О нем дебаты круто развернули. Депутаты
Закон сей вскоре дружно подмахнули
(Закон ведь не о повышении зарплаты!).

Закон вступил в магическую силу.
И что ж мы видим? Ё-моё!
Исправились белила на бЁлила,
А евнух мигом в Ёвнухи попал.
И даже мерседес стал мЁрсЁдЁсом…
Печален был нововведения финал!

За партами вспотЁли всЁ рЁбята,
У мамок дЁтки отбиваются от рук…
Во всем Ёдинососы виноваты!
НЁ прЁзидЁнт! Он наш пЁрвЁйший друг!

Когда по планете бродил я устало,
Отбившись от стада людей,
Меня от уныния песня спасала,
С которой теплей и бодрей.

Я струны гитары щипал с упоеньем.
И рифмы слагались в стихи.
Терзали меня размышлений сомненья,
Манили мирские грехи.

Искал я отгадку не в каждом ответе,
Покоя и счастья не знал.
Нигде ни любви, ни тепла не приметил,
Лишь песней себя согревал.

Когда смерть-старуха шепнула на ухо:
«Твой будет печален финал»,
Я двинул ей в ухо и плюнул не сухо,
Хоть вслух ничего не сказал.

Она зашипела: «Убью и зарою!
Со мною ты драться посмел!».
А я рассмеялся над ней и собою.
И песенку снова запел.

Хищницы-львицы прекрасны,
Ибо – дети природы.
Хищницы-девы ужасны,
Ибо – в душе уроды.

Летел над речкой селезень крылатый,
Преодолев до этого пространства и моря.
Он был красавец: крупный и носатый.
И вдруг услышал снизу «кря-кря-кря!».

Тот звук был очень искренним и чистым,
К любви и счастью страстно призывал.
И селезень стал нежным и пушистым.
Ведь раньше он такую не встречал!

Шальной от радости, готовый к лобызаньям,
Рванул он вниз, забыв весь белый свет,
И плюхнулся на воду как в нирване.
И получил промежду глаз дробиновый дуплет.

Он кувыркнулся, крикнул огорченно,
Отчаянно забился сам не свой.
Потом затих и замер отреченно.
И лапки красные застыли над водой.

Мораль отсюда следует простая:
В просторах поднебесия паря,
Не торопись, дружок, с надеждами играя;
Сначала разгляди: кто крякает «кря-кря!».

Я ничего не возражаю против секса.
Наоборот: приятное занятье!
Но, как сказал Шекспир: «Не путай тесто
И то, что из него стряпухи выпекают».

Песни на эстраде разные поются.
Над одною плачут, над другой смеются.
Но когда сатирик злобно кроет матом,
Это не красиво. Это пошловато.
Грязно и бездарно. Грубо и убого.
И портки воняют посередь дороги.

Женщины в общем не любят рыбалку,
Предпочитая спицы и скалку.

Но для отлова мужчин в Интернете
Они не ленятся разбрасывать сети.

Только улов тут, увы, небогатый:
Окунь, лоскирь да бычок полосатый

Слишком мелки все, как кильки и шпроты.
И на подбор как один – обормоты.

Дам я красавицам дельный совет
(Будет всегда преобильным «обед»):

Чтоб не бычка, а кита отловить,
Надо из луж в океан выходить.

Жила-была мадам Пиар на свете.
Но беден был ее репертуар. Кошмар!
Стишки фальшивые, писклявенький фальцетик,
Мордашка-рожица, в мозгах – туман, а между ног – пожар.

У мужа своего, мосье Пиара,
Она была в фаворе и чести,
Поскольку восхваляла до угара
Его талант и прочие способности.

Он был смышлен в знакомствах и обедах.
Как крот прорыл в искусстве много нор.
На презентациях, тусовках и банкетах
Вокруг него всегда бурлился разговор.

Торгуя ширпотребовским товаром,
Он имидж приобрел. Он был эстет.
Ну, правда, путал Ришелье и Ренуара,
Зато всегда ходил в кордебалет.

Мадам Пиар его с мольбою попросила:
«Ах, котик, сделай что-нибудь такое, чтобы я
Проснулась утром супер-знаменитой,
Чтоб лопнули от зависти друзья!»

Он ей мозги заумностью не парил,
Трудился долго, день и ночь подряд.
И так ее он крепко пропиарил,
Что родился десяток пиарят.

Семейка тут же славою покрылась.
В газетах бум. И телеинтервью —
Дорога к славе. Тут же закружилась
Вся мошкара в округе, мать твою!

Супруги обскакали пол Европы.
Сгребли рекламы жирненький навар.
Пиарили детей, квартиру, сиськи, ж@пы…
И даже свой похмельный перегар.

Вот выросли пиарчики-детишки,
Размножились (такой у них был дар),
И вся страна сняла с себя трусишки,
Попсе гнусавой внемля и Пиар.

Косит косая косою своей
Женщин, мужчин, стариков и детей.

Черное небо без звезд и без дна.
Стелится саван. Там бездна одна.

Неба бездонного синяя синь,
Ты после смерти меня не покинь!

Зов бесконечный, непонятый миг…
Жизнь моя странная, что я достиг?

Рухнули в пропасть мои достиженья,
Мысли, надежды, успехи, свершенья.

Косит косая косою своей
Страшную жатву средь мертвых полей.

Решил я стать поэтом. Что же проще?
Ведь это ж не кайлом махать и не пахать.
Скрипи пером, ставь буковки и точки…
Приятнее работы не сыскать!

А рифмовать – любой дурак сумеет.
Вот слово «мир». Ставь рядом с ним «эфир».
Спина от словословья не вспотеет.
Ух! Стану я известным, как кумир!

Ну, что ж, вперед! С чего начать, однако?
Какое слово первым бы сказать?
Чтоб даже замороженный заплакал!
И чтоб аллергик перестал чихать!

А, вот! «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…».
Нет, не пойдет. Известен сей предмет.
Сюжетец предложу я самый новый:
Про деву кроткую и роз ее букет.

Нет, лучше так начать: «свеча горела…».
Какие, право, дивные слова!
Ах, тварь! – Мне на нос муха села
И мысль куда-то сразу уплыла.

«Мой дядя самых честных правил…».
Про дядю вновь! Вот черт его дери!
Кажись, чего-то он себя заставил?
Пошли от «дяди» только пузыри.

Ура! Нашел! «Крестьянин, торжествуя…».
Да что же это снова за напасть!
Намеки я такие не рифмую,
Рискуя тут у дам впросак попасть.

Еще попытка. Вот шедевр покруче:
«Тебя я обожаю и люблю»…
Поэзия! За что меня ты мучишь?!
Ох, задолбал проклятый «де-жа-вю»!

Я лежу на диване
В абсолютной нирване.
Хорошо рядом с Вами,
Дорогая моя.

Я забыл про работу,
Про детей и заботы.
Мы вдвоем обормоты;
Вы в отключке и я.

Если встану с дивана,
Зашатаюсь как пьяный.
Вот летит лист багряный
К нам в конце ноября.

Лист в окошко влетает,
И активно порхает —
От зимы удирает.
Зря надеется, зря.