Диана Арбенина - Аутодафе
осязаемых вне
вне государств территорий
измены духов
суммой двух линий в ладони
скворешней в саду
суммой вибраций двух крыльев
в плену облаков —
суть неизбежность.
как та что мы – встреча двоих,
сладко погибших в плену
друг у друга стрелков
прибывших в ригу зимой
и нас в риге скроив
пулей ушедших в одно на двоих
молоко.
2011 г. август. киев.
«лазурные сумерки…»
лазурные сумерки
плачет небо навзрыд
синяками утыкано
звездам нет места здесь.
столпотворения чудес
не бывает милый.
так странно что мы с тобой
до сих пор дышим под одним одеялом.
одеколон воздушнее нас —
пряных закинутых неводом
в патагонийские травы
в литую поверхность войн.
так не бывает кузнечик
враг моих территорий
так не бывает здесь.
живу в ожидании боли.
2009 г. январь. puento arenas.
maroon avenue
было лучше лечь спать. мысли – жвачка
и ломит виски.
в доме слишком светло.
засыпают вокруг старики.
стоп-сигналы рубцуют дорогу.
я устала. и жму понемногу
резиновый газ.
было лучше лечь спать —
повторяю себе в сотый раз.
а дорога петляет. с ней вместе
вращается руль.
нас с тобой бережет друг от друга
небесный патруль.
надо в общем покончить со всем этим.
утопиться пока не заметили.
макрозрачок.
было лучше лечь спать —
утром ближе обратный отсчет.
ты же знаешь
что все ожидания круче конца.
и что после разлуки
черты дорогого лица
никогда не сличить с тем
чем грезил в далекой дали.
и молчание честность спасает
сильнее молитв.
так куда я стремлюсь
так безрадостно так тяжело?
будто это не я
будто это кому-то назло.
и пора позвонить чтобы встретили.
хочешь адрес чтоб тотчас заметили?
хочешь дату чтоб сразу понятно и тщетно
скрывать?
three о seven maroon avenue.
было лучше лечь спать.
2011 г. январь. соединенные штаты.
«в сумерках решаешься на странные поступки…»
в сумерках решаешься на странные поступки:
становишься сильным. через мгновение хрупким.
дерево течет волосами в ладони.
каждый из нас живет как устроен.
меня доконало минувшее лето:
едва удержалась. довольно об этом.
хотя эта история до сих пор шарашит по нервам.
чтобы стать последней я должна быть первой.
привычку летать приобретаешь не сразу:
сначала болезни, противофазы,
дрессировка сосудов в диафрагме давления.
попсовый напалм трясет поколение.
но no pasaran, мой любимый учитель!
я буду терпеть. только Вы не молчите.
эта война до изнеможения шарашит по нервам.
чтобы стать последней я должна быть первой.
а сумерки вечны в любом измереньи.
я знаю – мы смертны и не сожалею.
летит самолетик со мной в своем теле
в гости к родным что уже улетели.
и ждут меня в замках по над облаками,
и шепчут слова, что мы вместе шептали.
и эта любовь аллилуей по нервам.
чтобы стать последней я должна быть первой.
2011 г. сентябрь. сибирь.
когда не стало моей бабушки
а каждый горе переживает по разному —
кто на карусели кружится
кто стекла втирает в кожу.
ничтожная в сути своей для финала разница:
кто когда умер
и сколько до смерти прожил.
2011 г. август. 19. киев.
«когда море не колышется у меня внутри…»
когда море не колышется у меня внутри
я раздражаюсь. всё не так:
уродливое лицо, толстые бока.
везде грязно – убирай не убирай.
я хожу и разламываюсь
на миллион частей своей массы.
потом наступает полдень
а за ним четыре пополудни —
самое отвратное время суток.
выпивка не спасает. напротив:
думаешь будет легче
а выпиваешь и так же погано.
плюс к 7 вечера уже пьяный.
но если удается сдержаться
конец дня в награду отпускает мозги.
окутавшись темнотой как киселем
я выхожу на улицу и начинаю двигаться
навстречу чему-то пофиг чему…
так хорошо сначала:
осень. город. огни. заведения. морозец.
первый глоток и воздух расцветает!
и первая за день улыбка. и я пью еще
и еще и еще и еще.
и вот меня понесло. я часто
хожу в туалет и подмигиваю себе в зеркало —
какое сексуальное лицо и фигура!
шум нарастает. я часто смеюсь
и пью замахивая до дна.
и уже мало что секу.
границы зрения начинают размываться
я клюю носом в стол
яростно отказываюсь от помощи идти домой
и мгновенно падаю в сон.
но перед тем как окончательно провалиться
в алкогольную яму
прошу лист бумаги и начинаю царапать
еле различимое на следующее утро.
вот точь-в-точь как сейчас.
тогда-то море и начинает колыхаться у меня внутри.
но увы уже слишком
слишком поздно.
2011 г. зима. соединенные штаты.
меня дико задолбали
меня дико задолбали
всякого рода учености
умники с оловянными глазами
позеры
общипанные fake-блонди
разговоры-ластики
двуличные чужие родственники
пустые певцы
лузеры-журналисты
тети с волосатыми ногами на заработках
манерные выпускники театральных скукотищ
беспросветное пьянство моего друга
безумное одиночество мамы
в упорстве соорудить семью
там где ее уже нет…
и потому я лежу здесь —
возле ледяного южного океана
на полу —
январь. 11ое. 2011 год —
и кайфую от того как
мой сын ползает туда-сюда
крутит юлу
набивает рот яблоком
щебечет дя-дя-дя-дя
а дочь пихает пальчик
в сетку арендованного манежа
и делает в нем очередную дыру…
кайф!
и так я буду лежать завтра
и завтра и завтра
и завтра и послезавтра
каждый день и ночь
в абсолютном счастье
избавленная от всех от вас
кто мне уже никогда не будет нужен
хотя бы в миллиард раз меньше
этих двух самых настоящих и честных людей
в нашем озверевшем трагическом мире.
2011 г. январь. соединенные штаты.
мотофозо: 35 юбилейных песен (либретто моноспектакля)
Увертюра
я влюблена. это так же очевидно, как отсутствие света вчера вечером и град величиной с полпальца, заваливший сад. я влюблена, и меня это начинает пугать.
ну, зачем было идти в этот странный ломаный театр с демонстрацией маекулинно-женского и сиренево-черным ароматом желания?
разумеется, все началось именно в том одуряющем пространстве, на том поле боя «артист – зритель».
моя часть поля была нашпигована клубнями зрительских голов, а на противоположной носился крохотный черный флажок.
внезапно он упал, я получила под дых и поняла – ну вот, еще одна наша встреча…
Глава 1
первый раз я влюбилась в нее еще в школе. это было несложно. во-первых, в этом возрасте нормальному человеку положено влюбляться. во-вторых, есть люди, в которых влюбляешься тотчас после первой встречи, неосознанно и вопреки. к тому же она пела. и пела весьма своеобразно – всегда закрыв глаза и молотя по гитаре с такой отвагой, что на банке оставались капельки крови. иногда, впрочем, дубасила по клавишам уютного гробика «Красный Октябрь», в котором у нее уже тогда был маленький бар – да куда там бар! смешное слово – правильнее сказать, заначка с пыльной бутылкой пива либо белого вина «Ркацители».
наше сближение произошло на дне рождения одноклассницы, откуда мы выползли вместе, внезапно напившиеся вусмерть. помню заметенную по уши улицу Ленина, по которой дошатались до кинотеатра «Победа», помню наши глупые пьяные лица и подростковое идиотическое ржание, помню задубевшие ноги в сапогах на подошве, именуемой «манка». а вот фильм «8,5» неизвестного режиссера Федерико Феллини я не помню. однако примечательно совсем другое. в зверски холодном зале колымского поселка был вместе с нами всего лишь один зритель – директор нашей школы Раиса Спиридоновна, которая, как выяснилось позже, сидела ровно на два ряда впереди, и на голову которой мы с пьяным подростковым гиканьем закинули ноги в «манных» сапогах.
я никогда не забуду урок биологии, когда она, пряча замацанную рогатку под партой, аккуратно прицелясь, всадила кусочек алюминия в нежно оттопыренное ухо Виолетты Суровцевой. солнце просвечивало ушную раковину и мгновенно взорвалось светотенью и воплем одноклассницы, с ревом уронившей голову на парту. вон из класса. родителей в школу.
с ней мне всегда было интересно и легко. училась она сносно, но вообще учиться не хотела. в школе мы преимущественно обливались водой, писали записки и охмуряли мальчиков «Б» класса. помню, как она гордилась красными шпалами колов в дневнике. показывала их всем, кажется, нимало не опасаясь последствий.
помню запах елочного мужского одеколона на ее щеке, которую она подставила мне, рассказывая, как целую ночь накануне целовалась с Женькой Горбуновым в подъезде. всерьез она его не воспринимала и, более того, не была даже влюблена (спрашивается, зачем целовалась?). а Горбунов, напротив, воспринимал происходящее чрезвычайно серьезно, одеколонил шею и щеки, единственный в поселке повязывал кашне в серых шелковых огуречках. этим кашне ее и взял, кстати. приходил, звонил в дверь, два часа потел, мялся на пороге, они что-то невразумительное мычали друг другу и, незаметно переместившись в подъезд, торчали уже там. в ту пору я знала о ней все.
