Эдуард Асадов - Стихотворения о любви

Распростилась, и все. Никаких вестей!
Вдруг ушла и оставила мне тоску.
И она, будто волк, у моих дверей
Смотрит в небо и воет все «у-у» да «у-у-у».
Кто наивен и сразу навек влюблен,
Стал бы, мучась, наверное, подвывать.
Я ж в людских ненадежностях закален.
И меня, вероятно, непросто взять.
Нет, тоска, не стремись застудить мечту!
И чтоб ты не копалась в моей судьбе,
Я веселые строки тебе прочту
И само озорство пропою тебе.
Ты смутишься, ты хвост трусовато спрячешь
И отпрыгнешь, сердясь, от моих дверей.
Нет, со мной ты уже никогда не сладишь.
Отправляйся-ка лучше обратно к ней!
Ведь она ж безнадежно убеждена
В том, что ей абсолютно и все простится
И что, как ни держала б себя она,
Я — при ней. И всегда приползу мириться.
И теперь вот, когда, торжество тая,
Будет ждать она гордо подобной встречи,
Все случится не так: а приду не я,
А придет к ней тоска в одинокий вечер.
И уж ей-то тоски не суметь пресечь.
Гневно встанет и вдруг, не сдержавшись,
всхлипнет.
Что ж, не зря говорят: «Кто поднимет меч,
Тот потом от меча от того и погибнет!»

Почувствовав неправою себя,
Она вскипела бурно и спесиво,
Пошла шуметь, мне нервы теребя,
И через час, все светлое губя,
Мы с ней дошли едва ль не до разрыва.
И было столько недостойных слов,
Тяжеловесных, будто носороги,
Что я воскликнул: — Это не любовь! —
И зашагал сурово по дороге.
Иду, решая: нужен иль не нужен?
А сам в окрестной красоте тону:
За рощей вечер, отходя ко сну,
Готовит свой неторопливый ужин.
Как одинокий старый холостяк,
Быть может зло познавший от подруги,
Присев на холм, небрежно, кое-как
Он расставляет блюда по округе:
Река в кустах сверкнула, как селедка,
В бокал пруда налит вишневый сок,
И, как «глазунья», солнечный желток
Пылает на небесной сковородке.
И я спросил у вечера: — Скажи,
Как поступить мне с милою моею?
— А ты ее изменой накажи! —
Ответил вечер, хмуро багровея. —
И вот, когда любимая заплачет,
Обидных слез не в силах удержать,
Увидишь сам тогда, что это значит —
Изменой злою женщину терзать!
Иду вперед, не успокоив душу,
А мимо мчится, развивая прыть,
Гуляка-ветер. Я кричу: — Послушай!
Скажи мне, друг, как с милой поступить?
Ты всюду был, ты знаешь все на свете,
Не то что я — скромняга-человек.
— А ты ее надуй! — ответил ветер. —
Да похитрей, чтоб помнила весь век.
И вот, когда любимая заплачет,
Тоскливых слез не в силах удержать,
Тогда увидишь сам, что это значит —
Обманным словом женщину терзать!
Вдали, серьгами царственно качая,
Как в пламени, рябина у реки.
— Красавица, — сказал я. — Помоги!
Как поступить мне с милою, не знаю.
В ответ рябина словно просияла.
— А ты ее возьми и обними!
И зла не поминай, — она сказала. —
Ведь женщина есть женщина. Пойми!
Не спорь, не говори, что обижаешься,
А руки ей на плечи положи
И поцелуй… И ласково скажи…
А что сказать — и сам ты догадаешься.
И вот, когда любимая заплачет,
Счастливых слез не в силах удержать,
Тогда узнаешь сам, что это значит —
С любовью слово женщине сказать!

Он смеялся сурово и свысока
И над тем, как держалась она несмело,
И над тем, что курить она не умела,
А пила лишь сухое, и то слегка.
И когда она кашляла, дым глотая,
Утирая слезу с покрасневших век,
Он вздыхал, улыбаясь: — Минувший век.
Надо быть современною, дорогая!
Почитая скабрез «прогрессивным делом»,
Был и в речи он истинным «молодцом»
И таким иногда громыхал словцом,
Что она от смущения багровела.
А на страх, на застенчивые слова
И надежду открыть золотые дали
Огорченно смеялся в ответ: — Видали?
До чего же наивная голова!
Отдохни от высоких своих идей.
И, чтоб жить хорошо посреди вселенной,
Сантименты, пожалуйста, сдай в музей.
Мы не дети, давай не смешить людей,
Будь хоть раз, ну, действительно современной!
Был «наставник» воистину боевой
И, как видно, сумел, убедил, добился.
А затем успокоился и… женился,
Но женился, увы, на совсем другой.
На какой? Да как раз на такой, которая
И суровой, и твердой была к нему.
На улыбки была далеко не скорая,
А строга — как боярыня в терему.
И пред ней, горделивой и чуть надменной,
Он сгибался едва ли не пополам…
Вот и верь «прогрессивным» теперь речам,
Вот и будь после этого «современной»!

Хоть ты смеялась надо мной,
Но мне и это было мило.
Ни дать ни взять — дурман-травой
Меня ты втайне опоила.
Я не был глуп и понимал:
К твоей душе не достучаться.
Но все равно чего-то ждал —
С мечтой ведь просто не расстаться!
Нет, взгляды, что бросала ты,
Совсем не для меня светили.
И птицы счастья и мечты
С моими рядом не кружили.
Я все рассудком понимал,
Смотрел на горы и на реки,
Но будто спал, но будто спал,
Как зачарованный навеки.
И чуть ты бровью шевелила —
Я шел безгласно за тобой.
А ты смеялась: «Сон-травой
Тебя я насмерть опоила!»
Но и во сне и наяву,
Как ни тиранствуй бессердечно,
А все же злому колдовству
Дается царство не навечно!
О, как ты вспыхнула душой
И что за гнев в тебе проснулся,
Когда я, встретившись с тобой,
Однажды утренней порой
Вдруг равнодушно улыбнулся.
Не злись, чудная голова,
Ты просто ведать не желала,
Что есть еще разрыв-трава,
Ее мне сердце подсказало!

Я шел к тебе долго — не год, не два,
Как путник, что ищет в буран жилье.
Я верил в большие, как мир, слова
И в счастье единственное свое.
Пускай ты не рядом, пускай не здесь,
Я счастья легкого и не жду,
Но ты на земле непременно есть,
И я хоть умру, но тебя найду!
О, сколько же слышал я в мире слов,
Цветистых, как яркая трель дрозда,
Легко обещавших мне и любовь,
И верность сразу и навсегда!
Как просто, на миг себя распаля,
Люди, что честностью не отмечены,
Вручают на счастье нам векселя,
Которые чувством не обеспечены.
И сколько их было в моей судьбе,
Таких вот бенгальски-пустых огней,
Случалось, я падал в пустой борьбе,
Но вновь подымался и шел к тебе,
К единственной в мире любви моей!
И вот, будто вскинувши два крыла,
Сквозь зарево пестрых ночных огней,
Ты вдруг наконец-то меня нашла,
Влетела, как облако, подошла,
Почти опалив красотой своей.
Сказала: — И с радостью, и с бедой
Ты все для меня: и любовь, и свет,
Пусть буду любовницей, пусть женой,
Кем хочешь, но только всегда с тобой.
Не знаю, поверишь ты или нет?!
Да что там — поверишь, ты сам проверишь,
Что то не минутный накал страстей,
Любовь ведь не ласками только меришь,
А правдой, поступками, жизнью всей!
Вот этому я и молюсь закону.
И мне… Мне не надо такого дня,
Который ты прожил бы без меня,
Ну пусть только слово по телефону.
Мечтать с тобой вместе, бороться, жить,
Быть только всегда для тебя красивою.
Ты знаешь, мне хочется заслужить
Одну лишь улыбку твою счастливую.
Я молча стою, а душа моя
Как будто бы плавится в брызгах света.
И чувствую нервами всеми я,
Что это не фразы, а правда это.
И странной я жизнью теперь живу.
Ведь счастье… Конечно б, оно свершилось,
Да жалко, что ты мне во сне приснилась,
А я-то искал тебя наяву…

Шагая по парку средь голых кленов
Вдоль спящей под белым платком реки,
Веселая пара молодоженов
Швыряла друг в друга, смеясь, снежки.
Она была счастлива так, что взглядом
Могла бы, наверное, без хлопот
На том берегу, а не то что рядом,
Как лазером, плавить и снег, и лед.
Пылал ее шарф, и лицо сияло,
Смеялась прядка на ветерке,
И сердце в груди ее громыхало
Сильней, чем транзистор в его руке.
Увидевши яблони возле пруда,
Что, ежась под ветром, на холм брели,
Она озорно закричала: — Буду
Сейчас колдовать, чтоб свершилось чудо,
Хочу, чтобы яблони зацвели!
И звездочки стужи, сначала редко,
Затем все дружнее чертя маршрут,
Осыпали черные пальцы веток —
И вот оно: яблони вновь цветут!
Но счастье еще и не то умеет.
Вокруг — точно зарево! Посмотри:
На ветках, как яблоки пламенея,
Качаются алые снегири.
Однако, взглянув равнодушным взором
На эту звенящую красоту,
Он, скучно зевнув, произнес с укором:
— Ведь скажешь же всякую ерунду!..
Уж слишком ты выдумки эти любишь,
А я вот не верю ни в чох, ни в стих.
И снег — это снег, а синиц твоих,
Прости, но как фрукты ведь есть не будешь!
А, кстати, сейчас бутербродец вдруг
Нам очень бы даже украсил дело! —
Сказал, и от слов этих все вокруг
Мгновенно ну словно бы потемнело:
Солнце зашторилось в облака,
Пенье, как лед на ветру, застыло
И словно незримая вдруг рука
Пронзительный ветер с цепи спустила.
От ярости жгучей спасенья нет,
Ветер ударил разбойно в спину,
И сразу сорвал белоснежный цвет,
И алое зарево с веток скинул.
И нет ничего уж под серой тучей —
Ни песен, ни солнца, ни снегирей.
Лишь ссоры ворон, да мороз колючий,
Да голый, застывший скелет ветвей.
И все! И улыбка вдруг улетает.
И горький упрек прозвенеть готов…
Вот что со счастьем порой бывает
От черствой души и холодных слов!