Андрей Дементьев - Азарт (сборник стихов)

Письма… Фотографии в альбоме.
Смотрят парни матерям в глаза.
Матери их мёртвыми не помнят —
Оттого и верят в чудеса.

Все они их видят молодыми,
Сильными,
Как двадцать лет назад…
А в округе на родное имя
Столько откликается ребят…

Разных —
Незнакомых и знакомых,
Никогда не знавшихся с войной,
Ждут их тезок матери домой
И глядят на карточки в альбомах.

Парни там —
Смешливы и красивы,
Где им было знать, что скоро в бой.
В двадцать лет они спасли
Россию!

Ну, а что свершили мы с тобой?

Приехали туристы из Германии.
Из Западной.
Где этот самый Бонн.
Их ждали.
Всё продумали заранее:
Экскурсии,
Купание
И сон.

Их поместили в номерах с балконами,
Сперва оттуда выселив своих.
Мне показались очень уж знакомыми
Смешки туристов
И нахальство их.

Я слышу речь,
Пугавшую нас в детстве,
Когда она входила в города.
И никуда от памяти не деться.
От боли не укрыться никуда.

Они горланят в ресторане гимны.
И эти гимны —
Словно вызов нам.
От пуль отцов их
Наши батьки гибли
Не для того,
Чтоб здесь наглеть сынам.

Я понимаю — мы гостеприимны
И для туристов открываем дом
Ждём их вопросов.
Слушаем их гимны
И речи произносим за столом.

Но эти,
Что приехали из Бонна,
Скажу по правде —
Ненавистны мне.
И снова мне и яростно
И больно,
И снова я как будто на войне.

Они идут вдоль берега,
Гогочут.
Откормлены, чванливы и горды.
А рядом
Море Черное грохочет
С родной земли
Смывает их следы.

Лесть незаметно разрушает нас,
Когда молчаньем мы её встречаем.
И, перед ней не опуская глаз,
Уже стыда в себе не ощущаем.

Нас незаметно разрушает лесть.
Льстецы нам воздвигают пьедесталы.
И нам туда не терпится залезть,
Как будто вправду мы иными станем.

А старый друг печалится внизу,
Что он друзей не может докричаться,
Не понимая,
Как мы на весу
В пространстве
Умудряемся
Держаться.

Мы за мещанство принимаем часто
Смешную бесшабашность дурака.

Не верьте!

Настоящее мещанство
Зловеще,
Словно ненависть врага.

Лишённое романтики и таинств,
Как прежде, надуваясь и сопя,
Оно в душе весь мир
Нулем считает
И единицей чувствует себя.

Подсиживанье, трусость и так далее,
Слепое поклонение вещам…
А вот, скажите,
Вы хоть раз видали
На честность ополчившихся мещан?!

О, как они расчетливы, канальи!
И как коварны в помыслах своих!
И сколько душ великих доконали
За то, что те талантливее их.

Мещанство не прощает превосходства,
Завидует успеху и уму.
И если уж за что-нибудь берётся,
Так, значит, это выгодно ему.

Не верьте напускному благодушью,
Когда оно о дружбе говорит.
От чьей руки пал Александр Пушкин?
И чьей рукою Лермонтов убит?!

Мещанство было к этому причастно.
Оно причастно к подлости любой.
Мы Революцию не отдадим мещанству!
И только так.
И только смертный бой.

У меня от хамства нет защиты.
И на этот раз оно сильней.
Звонкие хрусталики разбиты —
Позывные доброты моей.

Только слышно, как в душе играет
На старинной скрипочке печаль.
И слова для мести выбирает,
Что забыты были невзначай.

У меня от хамства нет защиты.
Беззащитность — за какой же грех!
И опять в волнах моей обиды
Захлебнулся смех.

Ну, а хамство руки потирает.
Всё ему пока что сходит с рук.
Сколько мир от этого теряет!
Только нам сплотиться недосуг.

У меня от хамства нет защиты.
Как обидно, что в душе моей
Звонкие хрусталики разбиты.
А ведь я берёг их для людей.

На перекрёстке двух дорог
Лежал огромный рыжий дог.
Он голову на лапы положил,
Как будто бы от бега изнемог,
Так что подняться
Не хватало сил.

Водители сигналили ему,
Сбавляли скорость, проезжая мимо,
А дог лежал все так же
Недвижимо.
И лишь вблизи я понял
Почему…

И тут же у дороги на пеньке
Сидел мальчишка с поводком в руке.

Таксист о чем-то спорил с постовым.
А дог был мёртв…
Темнела кровь под ним.

По-видимому, сбил его таксист…
Не потому ли был он так речист?

И мальчик, что дружка не уберёг,
Был так же неподвижен, как и дог.

— Взгляни на небо… Журавли летят…
Хорошая примета, говорят.

Мы снизу наблюдали их полёт.
Они устало крыльями махали.
— Где были вы? На Мальте иль в Сахаре?
Вы слышите, как вас земля зовёт?

Но странно журавли себя вели:
Нарушив ряд, они сбивались в стаю,
Кружились над землей, не улетая
И снова удалялись от земли.

Быть может, что-то волновало их?
А может быть, им отдохнуть хотелось?
Но на земле вожак не отвечал за них.
Ему для неба требовалась смелость.

И потому он показал пример —
Клин заострил, опять войдя в доверье,
И треугольник синеву обмерил,
Как пашню обмеряет землемер.

Уже давно не видно журавлей.
Но журавли летят в душе твоей.
В душе моей все журавли парят.
Хорошая примета, говорят…

Мы приехали не вовремя:
Домик Грина на замке.
Раскричались что-то вороны
На зелёном сквозняке.

Домик Грина в тишине.
Я смотрю поверх калитки.
И почудилась в окне
Мне печаль его улыбки.

Нас к нему не допускают.
Нас от Грина сторожат.
И ограда зубы скалит,
Точно сорок лет назад.

Но спасибо добрым людям:
Снят замок, открыта дверь.
Не одни мы Грина любим,
Не одни скорбим теперь.

Мы заходим в домик низкий,
В эту бедность и покой.
Свечи — словно обелиски
Над оборванной строкой.

Всюду даты и цитаты.
Не изменишь ничего.
Все мы горько виноваты
Перед памятью его.

И за то, что прожил мало.
И за то, что бедно жил,
И за то, что парус алый
Не всегда нам виден был.

А мы порой живём нелепо!
И суетливо…
Потому
Я отлучаюсь часто в небо,
Чтобы остаться одному.

Чтоб вспомнить то,
Что позабылось,
Уйти от мелочных обид,
И небо мне окажет милость —
Покоем душу напоит.

И я смотрю на землю сверху
Сквозь синеву,
Сквозь высоту —
И обретаю снова веру
В земную нашу доброту.

И обретаю веру в счастье,
Хотя так призрачно оно.
Как хорошо по небу мчаться,
Когда вернуться суждено.

Окончен рейс…
Прощаюсь с небом.
Оно печалится во мне.
А всё вокруг покрыто снегом,
И пахнет небом на земле.

И жизнь не так уж и нелепа.
И мир вокруг неповторим.
То ль от недавней встречи с небом,
То ль снова от разлуки с ним.