Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена

— В какой она больнице?

— Ничего не знаю. Я совершенно сошел с ума от того, что произошло, даже не спросил. Не беспокойся, утром она сама позвонит.

— О.К.! Дориан, ложись спать.

Дориан улегся на ковре, в его распоряжении была масса больших напольных подушек. Одежду он никогда не снимал.

Утром я позвонила Сашке, но он ничего не знал. Я стала названивать в Рузвельтовский госпиталь, и там ее нашли, но разговаривать мне с ней не дали. Сказали, что ее увезли на переливание крови. Визитеры допускались после четырех. В два часа раздался телефонный звонок.

— Бэби, это я.

— Догадываюсь.

— Бэби, ты меня заберешь отсюда? Брус — кусок говна. Он сказал, что знать меня не хочет, и повесил трубку. Я подразумеваю, что у него кто-то есть. Если ты сегодня пойдешь в студию Фифти Фор, посмотри, с кем он придет. Он обязательно сегодня туда придет, у меня предчувствие.

— Лил я, что тебе принести?

— Ничего, только зубную щетку, пасту, щетку для волос. Можешь принести тушь для глаз.

Я, как обещала, приехала. Сашка и Дориан были со мной.

— Дориан, извини, — сказала Лиля, — но я ничего не помню, что случилось. У меня нашли полное отравление крови.

— Лиля, забудь. Как ты здесь?

— Ничего, это отделение, между прочим, для сумасшедших, — с гордостью сказала Лиля. — Я здесь познакомилась с очень симпатичными людьми. Идемте, я вас представлю знаменитому фотографу, — она назвала немецкое имя и фамилию, которые я не запомнила. Фотограф и впрямь оказался очень милым человеком. Находился он здесь уже почти месяц и, по-моему, не собирался выписываться.

— Лиля, что с ним?

— Ах, — смеясь, ответила Лиля, — тоже, что у меня, только он серьезно болен, бедняга, но когда выйдет, обещал с нами работать. Елена, ты меня завтра заберешь?

— Лиля, конечно, заберу. В котором часу?

— С утра, после обхода. Не забудь, если пойдешь в дискотеку, посмотри, с кем придет Брус. Вообще-то мне все равно, но так…

— Я обещала.

Мирель и Жизель — две соседские девочки — принесли килограмм мандаринов, но сами же их и съели, не заметив за болтовней. Ты им предлагаешь пойти в музей и показать греческие новинки до нашей эры.

— Может быть, двадцать тысяч лет до нашей эры, — неуверенно говоришь ты.

У Мирель и Жизель опускаются платья, их косы с двумя божьими коровками становятся грустными, и они начинают мять мандариновые корки.

— О.К., девочки, — говорю я, — мы пойдем в музей в следующий раз.