Елена Яворская - Обыкновенная любовь

Птаха малая во саду,
Красна девица в терему.
С-под венца тебя украду,
К сердцу крепко тебя прижму.

Кони люты, а степь тиха,
Мчат по лунному по мосту,
За ухабом топча ухаб,
За верстою меся версту.

Как стрелой, прошивают степь
И врываются в лунный чад,
То ли плакать, а то ли петь,
То ль молиться, а то ль кричать…
Колокольцем звенит земля,
Расписная скачет дуга,
Хочешь – под ноги соболя,
Хочешь – на руки жемчуга!

Хочешь – пой, царевна моя,
Хочешь – злато моё топчи!
Звёзды жаркие, да бурьян,
Да каёмка леса в ночи…

Кровь ли гордую ветром стужу,
Мёд ли, брагу по капле пью,
Я жар-птицу в руках держу,
Молодую княгиню мою!

И не хмель мне глаза слепит,
И не удаль дурманит-лжёт,
Это сердце моё не спит,
Это счастье мне руки жжёт…

Ясноглазая бестия,
злоязыкая стерва…
Я не верю, что вместе мы,
удивляюсь, что – первый.
Аутсайдер чахоточный,
распоследний романтик!
…Ты игривой походочкой
отбываешь на пати.
Мне – омлет в сковородочке,
две подушки в кровати,
скука, телик да водочка…
Ну а впрочем – плевать мне
на мораль и традиции,
болтовню и запреты.
Мне бы только гордиться бы,
что приходишь ты в эту
коммунальную комнату
без гламурного блеска…
Ты. Пока – незаконная.
Не жена. Но – невеста.

Недотёпа
и непоседа,
недотрога
и просто – недо…

Мы с тобой повстречались в среду —
понедельников больше нет.

Недотрога
и недотёпа,
подмастерье научного трёпа,
жертва сплетен, интриг и поклёпа…
Напишу я тебе сонет…

Недопонятый,
недопетый,
недолюбленный,
недо, недо…

На стене
не
огненным светом —
просто мелом
не библейское
«мене, текел…»,
а житейское,
между делом:
«Саша плюс…»
Люди, люди вы, человеки!
Всё подсчитано, как в аптеке…

Подсчитай-ка до капли реки,
ну а лучше – моря!

Люблю!
Недотёпу
и непоседу,
недотрогу
и просто – недо…

Эх, карету бы нам, карету,
и – вперёд, всё равно куда.

Недолюбленный,
недопетый,
недопонятый,
просто недо…

Это наши с тобою беды.
Это наши с тобой города.

Привередлива,
неприветлива
да спесива.
Любит сливы,
да щи с крапивой,
да булки с корицей,
а не всякие там крем-брюле
да суфле.
Надевает пальто —
не манто.
Огурцы малосолит в кадушке…
Но в глазах затаилось диво.
Но идет по земле —
воздушна,
не идет, а парит жар-птицей…

Привередлива,
неприветлива?
Но зато —
не монетка потертая медная,
а нетронутый золотник.
Ты рискни – вернётся сторицей.
Ты рискни…

Она – поэтесса томная,
А он – мужичок неотёсанный.
Ему все блины-то комьями,
как будто состряпаны тещею.
А ей-то – книжица тонкая,
итог ночей, растревоженных
стихами… Стихами! Ах, боже мой!
Мечты, соловьи, звездопад!..
Корпит до рассвета над виршами.

Он тоже не хочет спать —
вовсю увлекается пышными
красотками кабаре,
что с пивом сидят во дворе.
А после в трамвае утреннем
зевает и дремлет почти.
Он едет в свой ЖЭК к девяти.
Она бодрится. И пудрами
цветущий вид создает
(что?! в люди идти лахудрою?! —
колье, каблучки… Вперед!)
Готовится завоевать
весь мир… Должно повезти!
В редакцию ей к девяти.

Его похмеляет сват.
Подружки завидуют ей.
Он хочет картошки и щей.
Она обожает паштет…

Комедия дель арте,
а страсти – будто бы в драме.

Читает она Мураками.
Сканворды решает он,
по нраву – почти лепрекон,
она – почти что богиня.

Вовек он её не покинет,
и верность она сохранит.

Любовь, говорят, – магнит,
физическое явление.
Любовь, говорят, – откровение
небесное и земное.
Любовь, говорят, – паранойя.
Любовь, говорят, – отрава…
А если рассудим здраво —
быть может, рецепт кулинара?
Шербет? Или просто омлет?..

Они, говорят, – не пара.
И все-таки вместе полдюжины лет.

Я вижу небо —
волны в полный рост.
Я вижу море —
с облаками-башнями.
Ловлю осколки затонувших звёзд,
отчаянная, вольная, бесстрашная.

Всё было,
да пропало без следа.
Да в глубь ушло.
Да в темноту закуталось.
Моя шальная глупая звезда
в прибрежной тине навсегда запуталась.

Я сны твои ночами сторожу.
Об эти сны не ступни —
сердце режется.
И я, немая,
криком исхожу —
пронзительной, неотвратимой нежностью.

Чей в медальоне светлый волосок?
Принцесса ли твоя, пастушка ль резвая?
И жалит ноги
не морской песок,
а ревности
отточенные лезвия.

На муки, на презренье, на позор —
на всё пойду
и всё приму и выдержу.
Да стоишь ли,
о милый мой позёр,
моей души,
до основанья выжженной?

Нет, не жалею.
Полно, не страдай,
переживёт меня любовь бессмертная.
И в поцелуе ветра угадай
всё то, что прошептать тебе не смела я…

Он баловень славы. Он гений, он светоч,
Он мастер, он принял присягу на вечность,
А ты пронесёшь на усталых плечах
И сплетни, и быт, и семейный очаг,
А он приласкает тебя ненароком,
А он и не знает, что счастье под боком,
Не в книжных мирах, не в стихах, не в веках —
В твоих – оградивших свободу – руках.

Он храм возводил. Ты стояла у входа —
Как хрупкая статуя в гуще народа…
И ты поняла, как безжалостен гений,
Как солнце умеет отбрасывать тени,
И ты в многоцветье героев и тем
Сама превратилась в унылую тень…

Устала… Считаться нелепой обузой,
Стоять у плиты, конкурировать с музой
И в созданных мастером образах женских
Искать безуспешно свое отраженье:
Чужие привычки, чужие тела,
Но где ты сама?.. растворилась, ушла…
А он… осторожно обнимет за плечи…
Растопчет. Помилует. Увековечит.
Ни дети, ни время твой брак не излечат…
Конечно, он гений… а гению легче…

Был вечер. Лениво катился прибой,
И пахло нагретой душистой травой,
И блики на стенах мерцали медово,
И ласточки резво кружили над домом,
Смеркалось… и ты, позабыв про дела,
Смотрела на них – и чего-то ждала…

Ты как живая вода:
живительная и – бесцветная…
вспомни хоть иногда:
ты тоже Евина дщерь!
Снова незаменимая, незаметная,
снова не примадонна, а книжный червь.
Веришь, не знал я,
что будет обидно до чёртиков!
Тише, родная,
послушай и не язви,
хватит себя изводить и себя вычёркивать
из поклоненья, радости и любви…

Хватит глухого, неженского отречения,
тут не кокетство —
аскетство,
и хватит жить взаперти…
Хочешь немного вычурную, вечернюю
глупую тряпочку модного назначения,
ну для меня, хотя бы как исключение,
губы поярче, волосы распусти —
локонами, каскадами, водопадами!
Ну погляди – чтобы солнце из-под ресниц!
Надо не скрадывать, надо пленять и радовать,
чтобы до слёз тянуло тебя разгадывать,
чтобы и честь, и душу свою прозакладывать,
чтобы и старцы, и юноши пали ниц…

Ты не по-женски логична,
проста, как истина,
Всё – на отлично,
кладезь мудрых речей.
В чёрном – не траурном, не элегантно-изысканном —
строгом и скромном. Прячешься – но зачем?!

Ты не меняешься. Даже стихи не стареют.
Заворожённо иду к твоему алтарю.
Может, когда-нибудь я тебя отогрею.
Может, когда-нибудь отгорюю
и отгорю.

За тонкой плёнкою стекла,
Среди взволнованного зала,
Рукой откинув покрывало,
Нагая женщина спала.

Цвета прозрачны и чисты,
Приглушены разгулы краски…
И не было в тебе ни ласки,
Ни робости, ни доброты.

Казалось, пряностью духов
Изнеженное пахло тело,
Манящее, как плод неспелый,
Сокровищница всех грехов.
Тебя объятья не смутят,
Не оскорбит бесстыдный хохот.
И страшен, как соблазн и похоть,
Ресницами прикрытый взгляд.

Амуры за твоей спиной
Зелёный шелк держали прямо…
И горестно сиял из рамы
Продажный лик любви земной.

Темно-рыжие кудри,
в извивах и медь, и бронза,
ногу за ногу, томно курит —
запястье в тугом соцветье,
а в глазах у неё пучина
и мягкие блики солнца.
Он всего лишь мужчина.
Она хороша, как ведьма.

Вот он что-то прошепчет ей,
взгляд, как птенца, изловит,
а в прищуре её сумасшедшинка,
умная чертовщинка.
И душа его на износе,
на грани и на изломе…
Но её ведь не вынешь, не бросишь
и после не сдашь в починку.

Он достанет кольцо,
он уже окольцован, пойман,
он не будет бойцом
и не будет ханжой унылым,
он такой не один —
и давно уже это понял…
Он порядочный семьянин —
а вернее, когда-то был им.

Обнаженное тело:
прохладны его изгибы,
соблазнительны тени
и скупо нежны движенья.
Он идёт – как идут на бой,
на муку и на погибель,
подавив неземную боль
земным притяженьем…