Владимир Черноземцев - «Мартен»
— Каждому человеку, — назидательно заметил он, — раз в год или раз в жизни надо делать что-то необычное. Даже музыкальными руками. Тогда есть смысл. Ты понимаешь меня, Лена Вожаева?
— Вы странный, — остановила его Лена. — Странный… Трудно понимаете других. Это несправедливо.
Она всхлипнула.
— Здрасте! — удивился Тимоха. — Я ж просто так сказал, для разговора. Мне-то какое дело до твоего парня?
— Можете говорить и думать что угодно. Это ваше право.
«Ну и пусть, — решил Тимоха, когда Лена ушла. — Я вам ни сват, ни брат, обижаться на меня нет никакого смысла».
Но вскоре он уже думал, что Лена в какой-то мере права: за свой поступок он потребовал награды — исключительного права судить и осуждать. Вот она и обиделась. А между прочим…
Между прочим, подумал Тимоха, наши отношения должны быть особенные. Они скреплены пролитой кровью. Он еще раз повторил это «пролитой кровью» и чертыхнулся: какая дрянь в голову лезет!
Боль накатывается волнами. С час было хорошо, а теперь будто горячую железяку приложили к боку. Тимоха скрипел зубами и тоскливо смотрел на белый потолок. Нет, это не потолок, это снег белый. Ну, конечно, снег… А Тимоха ползет по этому снегу…
Пришла сестра, поставила укол, и он затих. Боль слабела. Он скрестил на груди руки и неотрывно смотрел, как медленно-медленно перемещается по стене солнечное пятно. Но скоро и это занятие надоело. Тогда Тимоха стал вспоминать самые интересные случаи из своей двадцатишестилетней жизни. Вроде сочинять биографию. Я, Кондашин Тимофей Петрович, родился в одна тысяча девятьсот…
Случаев вспомнилось несколько.
Первый случай. Это когда он ехал с одним дружком на самый север Урала…
Второй случай. Это когда он работал мотористом на буровой в Тюменской области…
Третий случай. Это когда он плавал в Карском море и однажды пароход был раздавлен льдами…
Четвертый случай. Это когда он в прошлом году ехал отдыхать в Крым, познакомился в поезде с веселой компанией и на подъезде к Крыму остался без кошелька и чемодана…
Пятый случай. Это когда опять работал на буровой. Во время аварии полез в самое пекло, и после начальник партии сказал ему: «Ты не обижайся, Тимоха, но так везет только дуракам».
Шестой случай. Это когда мать слезно умоляла его вернуться домой, поскольку одной ей совсем невмоготу. Недели две он промаялся на хуторе и подался в город, на завод. Мать согласилась, строя свой расчет: женится, получит квартиру, ее заберет с хутора нянчить внуков…
Седьмой случай… Интересно бы, думает Тимоха, глянуть сейчас на того парня. Я бы сказал пару ласковых!
Что бы он сказал — этого Тимоха пока не знает…
К вечеру пришел еще один посетитель. Наладчик Михеев. Он удивил Тимоху гостинцами: четыре воблы, кулек конфет «Тузик» и огромный ананас.
— А это откуда? — спросил Тимоха.
— Племяш из Африки приехал. Работает там, — пояснил Михеев.
— Ну и как?
— В Африке-то? А что? Африка она есть Африка, — Михеев тихо засмеялся. — Нашего человека хоть в снег закопай, хоть в печь сунь — везде обживется.
— Надо же! — Тимоха вертел в руках ананас. — Из самой Африки!
— Да ладно тебе! — сказал Михеев. — Здоровье как и вообще? В цехе про тебя только и разговор. Герой, говорят. Не побоялся и все другое.
— Обыкновенный случай. Любой бы…
— Не скажи, — возразил Михеев. — Не всякий рискнет, хоть и случай будет. Тут уж нечего смущаться.
Слушая Михеева и отвечая ему, Тимоха вдруг обнаруживает, что за полгода работы вместе он не сумел как следует разглядеть старого наладчика. А у него, оказывается, очень выразительное лицо. И доброе. Как у врача или учителя. «Вообще-то я совершенно не знаю его в остальном, кроме работы, — решил Тимоха. — А у него племянники запросто в Африке живут… И других не знаю. Выходит, я и в самом деле еще не иду к людям, а от людей…»
Молчание Тимохи старый наладчик понял по-своему.
— Может, тебе трудно разговаривать? — спросил он. — Так ты молчи. Я просто посижу и посмотрю на тебя. А хочешь — сказку расскажу?
Полгода назад, когда с направлением отдела кадров Тимоха явился в механический цех и разыскал Михеева, старый наладчик долго и хмуро разглядывал нового ученика. «Что делать умеешь?» — спросил наконец. Тимоха не без удовольствия перечислил места прежней работы, называя полностью управления, партии, пароходства, отряды и все другое. После каждого названия Михеев удивленно всплескивал руками и небольшое сухощавое лицо его делалось то восторженным, то вопросительным, то печальным. «Во как тебя кружило!» — восхитился Михеев. И тут же добавил: «А я дальше нашей области, считай, не и был». Тимоха снисходительно похлопал домоседа по плечу. «Ничего, папаша, к весне рванем в вместе северные края!» — «Ага, рванем», — согласился Михеев и спросил: серьезно ли намерен Тимоха учиться наладке станков. Если серьезно, то готов Михеев содействовать, а если нет, шел бы он, Тимоха, восвояси… Тяжкой была эта учеба. Но странное дело, чем больше мурыжил Михеев Тимоху, тем в больший азарт вводил. И только временами, все реже и реже, накатывалась на Тимоху тоска по дальней дороге. «Корни в землю пущаешь», — определял Михеев…
— Как там токари наши? — спросил Тимоха. — Витька, поди, злится на меня? Не успел я станок ем доделать.
— Ты не успел, так я поспел, — улыбнулся Михеев. — Работает станок.
— Ты им привет передай. Ладно?
— Да они тут, — Михеев указал на окно. — Мы во пришли, а пустили одного…
Прошел еще один муторный больничный день. Тимоха не ждал, что обиженная Лена Вожаева придет снова. Но она пришла, и было видно, что тот разговор не принят так близко к сердцу, как казалось Тимохе. Она разложила на тумбочке свертки, села рядом с кроватью. Тимоха оживился, привстал.
— О том, что я наплел, стоит забыть, — сказал он.
— Я уже забыла, — ответила она.
— Хорошо, — успокоился Тимоха. — У меня вчера гости были. Михеева сюда пустили, а ребята внизу околачивались. У Михеева, оказывается, племянник в Африке живет. Представляешь, в самой Африке!
Сказал это торопливо, чтобы она скорее поняла, как это здорово, что Михеев пришел в больницу, а с ним — ребята с токарного участка.
— Почему вы не расскажете о себе? — спросила Лена. — Впрочем, я не настаиваю, но все же интересно.
А сама пристально смотрит на Тимоху, опять удивляясь слишком грубой отделке его лица. Будто природа, заботясь о силе и прочности своего создания, не обратила внимания на мелочи, походя приладила неопределенного цвета глаза, пришлепнула какой-то нестандартный нос…
— Слушай, Лена, — сказал Тимоха. — А если бы тогда не я оказался, а совсем другой?
— Пришла бы я в больницу? Конечно!
«Ну вот, — загрустил Тимоха. — Сейчас начнется: долг, обязанность».
— Я обязана просто, — сказала она. — Это мой человеческий долг.
«Вот чертовка! — удивился Тимоха. — Мысли угадывает!»
— Как кавалер твой поживает? — спросил он и усмехнулся. — Или с перепугу тоже в больнице лежит?
— Зря вы так, Тимофей, — опять заторопилась Лена. — Он хороший. Вы просто не знаете его. Вот я познакомлю вас, и вы поймете. Впрочем, мы вот что сделаем. Через неделю у Игоря авторский концерт в филармонии. Завтра я принесу вам билеты.
— Ладно, приноси, — разрешил он. — Только сам я не пойду. Милое дело! Из-за него я тут валяюсь — и на концерт. Да в гробу я видал его музыку!
И сразу без перехода:
— У меня тоже девчонка была. В армию уходил, договорились: ждать станет. Так нет, через год замуж выскочила. На черные кудри позарилась! А этот кудрявый как выпил — так бить. Представляешь? Я-то не знал, да и какое мне было дело следить, как ее жизнь получается. Потом мать мне давай рассказывать… Ее встретил — старуха старухой. Жалко стало. Залучил кудряша в укромное место и врезал… Ох, врезал! Потом сидим с ним, мораль ему читаю. Гад ты, говорю, ползучий! По твоей, говорю ему, милости мотаюсь я теперь, полсевера прошел, чтоб забыть ее. А ты? Еще хоть пальцем, говорю ему, тронешь ее — убью!
Лене Вожаевой стало страшно. Вздрагивая при каждом слове, она представляет, как можно изувечить вот такими кулаками, как у Тимофея.
— Так вы еще любите ее? — для чего-то спросил она.
— Не знаю. Просто жалко… Мне всех жалко, — Тимоха помолчал. — Как-то я собачонку подобрал. Это еще мотористом на буровой работал. Белкой звал. Шустрая такая, хвост кренделем, морда лисья. Все понимала… Раз волки меня прищучили, так она…
— Боже мой! — шепчет Лена и в ужасе закрывает лицо.
— Так она, говорю, кинулась на них. Отвлекла, то есть. Я тем временем успел патроны с картечью достать… Ревел я потом по Белке. Как по человеку…
И опять без перехода:
— Ты вот про Игоря своего сейчас думаешь. Пригляделась бы к нему… А? Вообще-то мне все равно.
