Антология - Европейские поэты Возрождения

На лодке госпожа моя каталась,
И не было вокруг быстрей челна,
И пела песню новую она,
Как только песня прежняя кончалась.

И лодка то у берега качалась,
То с берега была едва видна,
И среди стольких жен в тот день одна
Рожденною на небесах казалась.

Я видел — словно к чуду наших дней,
Исполненные чувством восхищенья,
Тянулись люди к ней со всех сторон.

И пробуждалися в душе моей
Все чувства, и не знало насыщенья
Блаженство петь о том, как я влюблен.

На мураву присев у родника,
Три ангельских созданья обсуждали
Возлюбленных, — от истины едва ли
Была моя догадка далека.

Струясь из-под зеленого венка,
Густые кудри златом отливали,
И цвет на цвет взаимно набегали,
Послушные дыханью ветерка.

Потом я слышал, как одна спросила:
«А что, как наши милые сейчас
Сюда пришли бы? Что бы с нами было?

Мы скрылись бы от их нескромных глаз?»
В ответ подруги: «Никакая сила
Спасаться бегством не заставит нас».

Мне имя Данте, Данте Алигьери,
Я новая Минерва, чей язык
Родимым красноречием велик,
Ее ума достойным в полной мере.

Я в преисподней был и в третьей сфере,
Куда воображением проник —
С намереньем последнею из книг
Развлечь потомков и наставить в вере.

Флоренция, моя родная мать,
Мне мачехою сделалась постылой,
Дав сына своего оклеветать.

Изгнанника Равенна приютила,
Ей — тело, духу — Божья благодать,
И зависть пред согласьем отступила.

Ты помнишь клятвы, полные огня,
Что слух еще недавно мне ласкали?
Когда-ты день не видела меня,
Твои глаза везде меня искали,
И если не было нигде меня,
Сердечко разрывалось от печали.
А нынче смотришь — и не узнаешь,
Раба не ставя бывшего ни в грош.

Когда б на ветках языки росли,
И дерево, как люди, говорило,
И перья прорастали из земли,
А в синем море пенились чернила, —
Поведать и они бы не могли,
Как ты прекрасна: слов бы не хватило.
Перед твоим рождением на свет
Святые собрались держать совет.

Поэзия и Бритва. Кто кого?
Одна ворчит: — С тобой не сладишь дела.
Ты отвлекаешь моего Буркьелло,
И он не сочиняет ничего.

Другая из стакана своего
Выпархивает на трибуну смело:
— Прости меня, но ты мне надоела.
Вообразила делом баловство!

Не будь меня, и помазка, и мыла, —
Хоть и от нас не больно прок велик, —
Ты голодом его бы уморила.

— Позволь заметить, коли спор возник,
Что ты о пылком сердце позабыла,
А мой Буркьелло сердцем не старик.

Тут я: — Кончайте крик.
Для той из вас я всех дороже в мире,
Кто мне стаканчик поднесет в трактире.

Не бойся, коль подагра завелась, —
Тебя избавлю я от этой пытки:
Возьми пораньше утром желчь улитки,
Сними с одежды мартовскую грязь,

Свари морскую губку, запасясь
В придачу светом — три-четыре нитки —
И тенью, слей из котелка избытки,
Смешай все вместе — и готова мазь.

О свойствах не забудь недостающих
И приготовь еще один состав,
Чтоб не осталось вовсе болей злющих:

Сверчковый жир возьми, сверчка поймав,
И голоса в пустыне вопиющих,
И мелкий порошок гражданских прав;

А если ты из пьющих,
Стакан святой… — чуть не сказал «воды»
Тебя вконец избавит от беды.

Ты, смеясь, поцелуя не дала мне,
Плача — крепко меня поцеловала.
Ты мила и уступчива в печали,
Ты в веселье сурова и строптива.
Плач твой мне обещает наслажденье,
Смех страданья несет. Беда влюбленным!
Все вам страшно, и все сулит надежду.

Сон, приходи: тебя манят ласково Луция[32] глазки;
Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи!
Маленький Луций поет так сладко: «Сон мой желанный,
Сон, приходи, прилетай, ласковый сон, приходи!»
В спаленку, ласковый сон, тебя кличет маленький Луций:
«Милый мой, сладкий мой сон, ласковый сон-угомон!»
Маленький Луций тебя к колыбельке кличет: «Скорее,
Сон, к колыбельке лети, сон, приходи, приходи!»
Хочется Луцию спать, и кличет Луций: «Скорее,
Сон, приходи, приходи, ночи дружок, приходи!»
Пристально Луций глядит, тебя к подушечке кличет:
«Сон, приходи, прилетай, сон, поскорей приходи!»
Хочет в объятья к тебе малыш и кивает призывно;
Знак подает: «Приходи! Где же ты, сон? Приходи!»
Добрый, пришел ты, о сон, покоя отец благодатный,
Сон, облегчающий нам бремя трудов и тревог.

Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик,
Глазки, мой нежный, закрой, личико, нежный мой, спрячь.
Сон говорит: «Почему не сомкнешь, не закроешь ты глазки?
Глянь, как усталая спит Луска[33] в ногах у тебя!»
Умница, глазки закрыл, сомкнул мой Луций ресницы,
Личико сонный покой тихим румянцем залил.
Легкий повей ветерок! Прилети, приласкай мне сыночка!
Чу, не листва ли шумит? Легкий летит ветерок!
Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик,
Ветер овеет тебя, мама согреет тебя.

Время пришло выбирать деревца, и в садах по порядку
Высадить их, и подрезать рукой, и шумную влагу
К ним подвести, и снимать душистые с ветки лимоны,
Солнце покуда печет и трепещут тени под ветром.
Рвешь ты плоды, и жена с тобою делит работу:
Их в корзины кладет, на веревках висящие, или,
Радуясь самым большим, себе их в подол собирает.
Помню, была и со мною жена; цветы собирал я —
Нежный Венеры дар, окропленный росой идалийской.
Мужа крепко обняв, на траву она мягкую села, —
Сладким забавам тогда мы звонкой вторили песней.
Радость вкушаешь теперь без меня, без меня под густою
Бродишь листвой и плетешь из свежих роз плетеницы.
Все позабыв, о себе лишь одной ты теперь помышляешь,
В мирной долине теней тишиной наслаждаясь отрадной.
Мальчик, фиалки рассыпь! Привет вам, блаженные тени!
Вновь Ариадна со мной, на руках моих сладостным грузом!
Счастье усопшей тебе! Испытать грабителей злобных
Власть тебе не пришлось, похороны сына увидеть,
Неисцелимую зреть старика одинокого рану
И в оскверненном дому поруганных отчих пенатов.
Нет, ты со мной, утешенье мое, жена моя! Мужа
Вновь обними, не томи, обними и утешь, и со мною
Рви, как бывало, цветы с лимонных деревьев знакомых.