Владимир Маяковский - Том 13. Письма, наброски и другие материалы
Твой Щен.
Брик Л. Ю., 6 декабря 1924*
75 Л. Ю. БРИК [Париж, 6 декабря 1924 г.]
Дорогой Лиленок.
Я ужасно грущу по тебе.
Пиши, Лилек, больше или хотя бы чаще телеграфируй! Ужасно горевал по Скотику. Он был последнее, что мы делали с тобой вместе.
Что за ерунда с Лефом? Вышел ли хоть номер с первой частью?* Не нужно ли, чтоб я что-нибудь сделал? Если № не вышел, у тебя должно быть совсем плохо с деньгами. Напиши подробно. Как дела с Ленгизом?* Если денег нет, не шли пока Эльзе. Я как-нибудь устрою это сам. Куда удалось дать отрывки?* Если для Лефа нужно, я немедленно вернусь в Москву и не поеду ни в какие Америки.
О себе писать почти нечего. Все время ничего не делал, теперь опять начинаю*. К сожалению, опять тянет на стихи — лирик! Сижу в Париже, так как мне обещали в две недели дать ответ об американской визе. Хоть бы не дали — тогда в ту же секунду выеду в Москву, погашу авансы и года три не буду никуда рыпаться. Соскучился по тебе и по всех вас совершенно невыразимо. Это даже при моих незаурядных поэтических образах.
Здесь мне очень надоело — не могу без дела. Теперь с приездом наших хожу и отвожу советскую душу*.
Пока не читал нигде. Кроме дома: вполголоса и одиночкам.
Если есть новые мои книги или отрывки где-нибудь напечатаны — пришли.
Бориса Анисимовича все еще нет.
Вещи твои лежат, но нет оказии, а почтой не выслать — довольно тяжелые. Конечно, весь твой список будет в точности выполнен. С дополнениями, которые ты писала Эльзе.
В театры уже не хожу, да и в трактиры тоже, надоело; сижу дома и гложу куриные ноги и гусью печень с салатами. Все это приносит моя хозяйка м-м Сонет. Удивительно эстетический город!
Получил ли Осик белье из Берлина? Шахматы и пояс я привезу ему отсюда. Какой номер его рубашек? Кажется, 39 воротничок? Скажи Осику, что я очень, очень по нем соскучился и также очень, очень его люблю. Целуй его. Попроси его что-нибудь причеркнуть к твоему письму, конечно, если ты мне напишешь.
Какие дуры звонят тебе о моих письмах? Заметь их имена и запиши. В это-то уж вранье, надеюсь, никто не верит?! Ты представляешь себе, чтоб я сидел и скрипел девочкам письма? Фантазия, Фауст какой-то!
Поцелуй от меня Кольку с Ксаном, Левку, Малочку и всех, кого хочешь.
Лилек, ответь мне на это письмо, пожалуйста, скорее и письмом и телеграммой. А то я буду себе заказывать воротнички № 41 — а раньше, когда я был спокойный и пухлый, я носил 43! И даже 44!!
Целую тебя, родное, милое и любимое Солнышко. Люблю тебя.
Твой (прости, что я тебе всучиваю такой устаревший товар)
Щен.
Париж. 6/XII-24 г.
Люби меня немножко, детик!
Маяковской О. В., 1924*
76 О. В. МАЯКОВСКОЙ [Москва, 1924 г.]
Дорогая Оличка!
Прошу тебя очень — отпечатай отчет (аккуратно) в 4-х экземплярах и как-нибудь зашли или завези его ко мне сегодня же не позднее 7 ч. веч.
Целую.
Твой Вол.
В редакцию газеты «Известия», 10 января 1925*
77 В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ» [Москва, 10 января 1925 г.]
Товарищ редактор!
В отрывке из поэмы «Ленин», напечатанном в октябрьском номере «Известий», я проглядел описку, сделанную машинисткою.
Напечатано:
К векам коммуны
сияющий генерал.
Следует читать:
К векам коммуны
сияющий перевал.
Прошу поместить это письмо, во избежание повторения этой ошибки при перепечатании в провинциальных изданиях.
Вл. Маяковский.
Устроителям «Совещания левого фронта искусств», 17 января 1925*
78 УСТРОИТЕЛЯМ «СОВЕЩАНИЯ ЛЕВОГО ФРОНТА ИСКУССТВ» [Москва, 17 января 1925 г.]
Заявление
устроителям так наз<ываемого> «совещания левого фронта искусств».
Внимательно прослушав и обдумав два бесцветных дня «совещания», должен заявить: никакого отношения ни к каким решениям и выводам из данного совещания не имею и иметь не хочу. Если б я мог хоть на минуту предполагать, что это крикливое совещание, собранное под серьезным лозунгом «объединение», будет подразумевать (в наиболее «деятельной» части) под обсуждением организационных вопросов — организацию сплетни и будет стараться подменить боевую теорию и практику Лефа чужаковской модернизованной надсоновщиной, разумеется, я б ни минуты не потратил на сидение в заседаниях.
Вл. Маяковский.
17/I-25 г.
Брик Л. Ю., 25 мая 1925*
79 Л. Ю. БРИК [Москва, 25 мая 1925 г.]
К Кисе
1) Смотреть за Оськой по договору* и пугать его ежедневно, чтоб сдавал все вовремя. Не верить ему.
2) Подобрать срочно карточку для полного собрания. Если нужно, увеличить мою карточку — я снимался на Тверской, не доходя Страстной площади, по правую руку от Столешникова, бывш. «Джон Буль».
3) Торопить сестру, Осю и всех с «Лефом»*.
4) Торопить со сказкой из<дательство> «Прибой»* (Софийка, Пассаж).
5) Получить по выходе сказки деньги по договору.
6) Числа 15 июля зайти на Дмитровку Большую, в изд. «Московский рабочий» к тов. Кантору относительно 2 из<дания> «Сказки о Пете»* и, если можно переиздать, получить деньги, 12 % с номинала.
7) Числа 15–20 июня зайти в «Московский рабочий» и получить от тов. Кантора 25 черв<онцев> за «Париж». Из них десять отдать Леве.
8) По получении 2-ой сказки сдать ее в «Прибой» и получить 15 черв<онцев>.
1, 2, 10, 100, 200) Не болеть!
9) Все получаемые от меня стихи сдавать в редакции и 50 % гонор<ара> слать мне, остальное себе.
10) Беречь книги (мою автоколлекц<ию>) и пополнять ее всеми вышедшими.
11) Если будут просить отрывки, дай из «Летающего пролетария» любой отрывок* (50 % гонорара внося тов. Гуревичу, «Вестник возд<ушного> флота», Юшков переулок).
Брик Л. Ю., 2 июня 1925*
80 Л. Ю. БРИК [Париж, 2 июня 1925 г.]
Дорогой-дорогой, милый и самый любимый Лиленок!
Я ужасно рад, что ты в письме к Эльке следишь за мной, чтоб я спал, чтоб вел себя семейно и скорей ехал дальше, — это значит, что я свой щенок, и тогда все хорошо. Пишу тебе только сегодня, потому что субботу, воскресенье и понедельник все закрыто и ничего нельзя было узнать о Мексиках, а без Мексик я писать не решался. Пароход мой, к сожалению, идет только 21 (это самый ближайший). Завтра беру билет. «Espagne» Transatlantique — 20 000 тонн. Хороший дядя, хотя и только в две трубы. Дорого. Стараюсь ничего не тратить и жить нашей газетой*, куда помещаюсь по 2 фр<анка> строка.
Стараюсь делать все, чтоб Эличка скорей выехала. Был в консульстве. Завтра пошлю Эльзу, и тогда запросят Москву телеграфом.
Не пишу тебе, что мне ужасно скучно, только чтоб ты на меня — хандру — не ругалась.
Выставка* — скучнейшее и никчемнейшее место. Безвкусица, которую даже нельзя себе представить.
Так наз<ываемый> «Париж весной» ничего не стоит, так к<ак> ничего не цветет и только везде чинят улицы. В первый вечер поездили, а теперь я больше никуда не выхожу, сплю 2 раза в сутки, ем двойной завтрак и моюсь, вот и все.
Завтра начну писать для «Лефа»*. Ни с одним старым знакомым не встречаюсь, а из новых лучше всех Бузу — собак Эльзиных знакомых.
Ему говорят «умри!», и он ложится вверх ногами; говорят «ешь!», и тогда он жрет все, что угодно, а когда его ведут на цепочке, он так рвется, что хозяева должны бежать, а он идет на одних задничных лапках.
Он белый с одним черным ухом — фокс, но с длинной шерстью и с очень длинным носом. Глуп как пробка, но по середине улицы ни за что не бегает, а только по тротуарам.
Чернила кончились.
Долетел хорошо. Напротив немец тошнил, но не на меня, а на Ковно. Летчик Шебанов замечательный*. Оказывается, все немецкие директора сами с ним летать стараются. На каждой границе приседал на хвост, при встрече с другими аппаратами махал крылышками, а в Кенигсберге подкатил на аэроплане к самым дверям таможни, аж все перепугались, а у него, оказывается, первый приз за точность спуска.
Если будешь лететь, то только с ним.
Мы с ним потом весь вечер толкались по Кенигсбергу.
Кисит, пиши, маленький, чтоб получил еще до отплытия.
Весь список вещей передан Эльзе, и все тебе будет доставлено полностью. Начнем слать с завтрашнего дня.
Напиши мне, получил ли Оська деньги за собр<ание> соч<инений>.
Целую тебя, милый мой и родненький Лилик.
