Редьярд Киплинг - "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)
Для сравнения и для объяснения этой важной стороны в творчестве поэта, возьмём стихотворение «Королева» — начинающееся строкой «Романтика, прощай навек» (а романтика и не сидела в каменном веке или средневековье, ибо она была не в прошлом, а «здесь и сейчас» Она просто «водила поезд девять семь»…
Послушен под рукой рычаг,
И смазаны золотники.
И будят насыпь и овраг
Её тревожные свистки…
Пер. А.Оношкович-Яцыны
Кстати машинист, как один из владык над техникой, есть персонаж крайне важный как в стихах так и в прозе Киплинга. Тоже сходство с Маяковским, вспомним слабую его поэму «Летающий пролетарий», или другое выражение того же прогрессизма: «… я привёз из Парижа «рено», а не духи и не галстук!» Пусть выражено крайне непохоже, (да и неуклюже) но сама идея преувеличенного преклонения перед техникой, как особым романтическим явлением и чуть ли не главным содержанием нынешнего дня, опять-таки сближает двух поэтов.
Идея «романтизации сегодняшнего дня», романтизации повседневной жизни, (одно из важнейших требований соцреализма) столь значительно и столь спекулятивно использована во всей советской литературе (отнюдь не только в фантастике) что подробнее говорить об этом просто было бы лишне. Но от такого опасного сравнения своих «пристрастий» с темой многих стихов Киплинга советское казённое литературоведение, естественно, всегда бежало, как чёрт от ладана, а точнее — как вор от того, кого обокрал…
Многие советские литературоведы из идеологического желания непременно очернить Киплинга, намеренно спутали его взгляды с так наз «философией ницшеанства», игнорируя среди прочих тот факт, что Ницше, по сути дела, не столько философ, сколько, прежде всего своеобразный поэт. И спорить с ним с позиции политика нелепо. С ним следует разговаривать как с поэтом. В ещё большей степени относится это и к Киплингу.
Что касается того «ницшеанства», которое в СССР вульгарно приписывали поэту, так только одно стихотворение «Холодное железо», опровергает полностью и эту напраслину: Это стихотворение — по сути дела притча, жанр любимый поэтом. Рефрен — «Холодному железу подвластен род людской», — поэт шаг за шагом здесь опровергает, и всякий раз по-разному. То в строках его делается упор на отрицании железа, как орудия насилия, то важнее автору упор на слове холодное, когда он утверждает необходимость человеческого тепла в отношениях между людьми, а то — и вот так:
…Корона — тому, кто её схватил,
держава — тому, кто смел,
Трон — для того, кто сел на него и удержаться сумел?
«О, нет, — барон промолвил, — склонясь в часовне пустой
Воистину железу подвластен род людской:
Железу с Голгофы подвластен род людской!»
Впрочем, и Хемингуэя тоже в каком-то ницшеанстве обвиняли? И только потому, что его романтический герой, в противоположность таковому же «байронической породы», не плачет, не утопает в мрачности, оправдывая тем своё ничегонеделанье, а «делает своё дело» вопреки обстоятельствам и перебарывая их (Ну хотя бы Джордан — герой романа «По ком звонит колокол»)
За ницшеанский «культ силы» намеренно выдано киплинговское уважение к идее, уже не раз упомянутой: «Делай что надо, исполняй свой долг, а там будь что будет» Это положение очень важно для кальвинистов. Оно же (но с несравненно меньшей долей фаталистичности!) является и одной из масонских ценностей. Возьмём только два примера этого жизненного правила, играющего немалую роль и в русской литературе: А. Пушкин, как известно, вступивший в Кишенёве в масонскую ложу «Овидий», не однажды в разных произведениях ставил это правило во главу угла своей этики. Ну, вот один пример лежащий на поверхности — «Капитанская дочка». А спустя более столетия И. Бродский, к масонству вовсе никакого отношения не имевший, но уважавший кальвинизм, эту формулу считал для себя одним из важнейших этических правил.
Сама по себе поэтическая притча как жанр у Киплинга обязана, кстати, своим происхождением отчасти масонству поэта. Такова баллада (кстати, здесь впервые переведённая на русский язык) «Последняя песнь»:
Наклонился Бог и тотчас
все моря к себе призвал он,
И установил границы суши до скончанья дней:
Лучшее богослуженье —
(У него такое мненье)
Вновь залезть на галлеоны и служить среди морей!
Если эту балладу рассматривать как притчу или даже басню, (для чего есть немалое основание!), то «моралью» её и будет последняя строка тут процитированная: она как бы иллюстрирует не только упомянутую выше максиму но и другую, кстати, любимую иезуитами: «Вера без дел — мертва».
Как верно заметила в своей статье о Киплинге Е. Гениева, «Свои эстетические и этические соображения Киплинг изложил в некоторых стихах, которые звучат как манифест («Век неолита», «Томлисон»)». Однако эти оба стихотворения вовсе не являются притчами: они куда шире. Ведь притча, как и басня, не выходит за рамки аллегории, в которой нечто одно обозначается чем-то иным, но тоже одним. Тогда как Томлинсон — персонаж не притчевый хотя бы по многогранности его характера, это тип, занимавший в социальной структуре английского викторианского общества не последнее место, как по частоте встречаемости, так и по видной роли в этом застойном, предельно консервативном обществе.
Что же касается стихотворения «В эпоху неолита», то оно направлено против тех или иных попыток канонизировать какие бы то ни было правила для искусства, а поелику такие попытки. хоть властей, хоть обывателей во все времена и во всех культурах были главным врагом творчества, то это стихотворение о свободе творчества (как и стих. «Когда на последней картине земной..») по значительности и актуальности его для любой эпохи тоже далеко вышло за аллегоричность притчи.
Возможно, что именно притча как жанр развивается у Киплинга именно после того, как он, основательно ознакомился с масонством, как идеологией. Вступил он в масонскую ложу ещё в Индии. «В 1885 году меня приняли в масонскую ложу, называвшуюся «Надежда и упорство» Я тогда не достиг ещё положенного возраста. Но члены ложи ожидали, что я стану хорошим секретарём……. секретарём я не стал, но узнал ещё один мир. И это было мне очень кстати» — так писал Киплинг в своей автобиографической книжке «Кое-что о себе». Тут необходимо немного сказать и о масонстве вообще 36
В стихотворении «Отёсан камень» Киплинг как бы от имени Мастера говорит:
Но чтобы труженик вовек
Мечту о рае не отбросил,
Он в Царстве Божьем — человек,
Он царь и бог в раю ремёсел.
………………………………….
Ибо мастера всегда находятся на некоей мистической Высоте Умения, они — где-то между людьми и Высшим разумом:
Владей рукой моей, владей!
И мы, работники, не будем
Нуждаться в помощи людей,
Посильно помогая людям.
пер. Р.Дубровкина
Более всего об интересе Киплинга к масонству говорит стихотворение «Дворец», где сжато изложена одна из основ масонской идеологии.
Строящий пользуется и планом и материалом предшественника, безымянный труд коего он считает ещё несовершенным, чтобы создать свою постройку, более совершенную, но и она тоже далеко не окончательна:
И было то Слово: «ты выполнил долг,
дальше — запрещено.
Твой дворец предназначен другому царю,
не тебе продолжить дано»
Не столько безымянность труда, как ведущий принцип тут важна, сколько постоянная неудовлетворённость результатом, и надежда на то, что лучше тебя завершит тот, кто придёт за тобой:
«Кладка была небрежной и грубой,
но каждый камень шептал:
«Придёт за мной строитель иной —
Скажите, я всё это знал».
Сходные идеи выражены в «Волшебной горе» Томаса. Манна, в диалоге Нафты и Сеттембрини, в частности в их разговоре о готических соборах, созданных многими поколениями строителей, чаще всего безымянных, причём излагает их вовсе уж не масон, а Нафта — иезуит, то есть по определению «самый католический католик». Но широта его воззрений склоняет нас воспринимать его как в некотором смысле «всечеловека». Эту же сторону характера увидел и в Киплинге наблюдательный Дж. Орвелл:
"Киплинг обладал качеством, редко или даже никогда не встречающимся у большинства "просвещенных" деятелей, — чувством ответственности и, по правде говоря, если его не любят "прогрессивные", то столько же за это качество, сколько за «вульгарность». Потому что все левые партии индустриализованных стран в глубине души должны бы знать, что они борются с тем, что на самом деле сами разрушить и не хотят. Они провозглашают интернационализм, а в то же время борются за повышение уровня жизни, который несовместим с этой целью. Мы все живем, грабя азиатских кули, и те из нас, кто "просвещен", говорят, что кули должны быть освобождены. Но наш уровень и само наше просвещение требуют грабежа малых стран. Гуманитарий — всегда лицемер, и Киплинг знал это" (Дж. Орвелл)
