Симон Осиашвили - Мамины глаза
Луна
Эта ночь
Так похожа на сто других:
Звук оркестра давно затих
И осталась она одна,
Чтоб опять
Предлагать мне свою любовь,
Повторяя мне вновь и вновь,
Что послала ее луна.
Луна,
Как пластинка затертая,
кружит по небу в осколках звезд,
Она
Будет снова и снова твердить
свой немой вопрос —
И я,
Чтоб ее не обидеть
смертельной жестокостью слова «нет»,
Всю ночь
Буду снова и снова о чьей-то любви
петь в ответ.
Как сказать,
Что лишь музыка ей нужна,
И она только к ней пришла,
Доверяя свои мечты, —
Ведь она
Завтра будет опять стоять,
До рассвета готова ждать,
Прижимая к груди цветы.
Ночь в твоих глазах
Бездомная звезда стучится к нам в окно,
Серебряным ручьем льет звездное вино —
И бесконечный лунный свет
В твоих струится волосах —
И ничего важнее нет,
Чем эта ночь в твоих глазах.
Ночь в твоих глазах
Шепчет мне: «Останься…» —
И слова прощанья гаснут на губах.
Ночь в твоих глазах,
Словно белый танец:
Приглашенье к счастью
Ночь в твоих глазах.
Бездомная звезда, бездомная любовь…
Бездомную любовь впустили мы с тобой —
И озарился старый дом,
Как раньше было только в снах,
И знаем только мы вдвоем
Про эту ночь в твоих глазах.
Зимняя вишня
Ты целуешь меня удивленно
И не веришь, что это всерьез —
После жизни пустой и бессонной,
После всех ожиданий и слез.
Наша встреча безумною вышла,
Словно юность мы взяли взаймы —
И тебя, как последнюю вишню,
Я сорвал посредине зимы.
Горькая, сладкая
Зимняя вишня,
Ты опьянила меня —
И ничего, ничего я не вижу,
Кроме счастливой тебя.
Сделать больно тебе я боялся,
На руках, как ребенка, качал
И замерзшие веточки-пальцы
Зимней вишне моей целовал.
И в тепле ты моем оживала,
Ведь любовь, как живая вода —
Ничего, что она опоздала:
Лучше поздно ведь, чем никогда…
Скучаю, люблю и целую
Дождь какой-то ненормальный —
Целый день стеной.
Переулок привокзальный,
Скоро поезд мой.
Мы как две промокших птицы
В серых небесах —
То ли дождь на наших лицах,
То ли мы в слезах.
«Скучаю, люблю и целую»,—
На окнах вагона пишу я,
И губы твои отвечают:
«Целую, скучаю…»
Утром ты одна проснешься,
Рядом нет меня…
Во вчера ты остаешься,
В завтра еду я.
На губах, как кот бездомный,
Поцелуй дрожит…
Мы всего лишь день знакомы,
А как будто жизнь.
Шестое чувство
К твоей улыбке прикасаясь душой,
Я вдруг почувствую: мне больше не грустно,
И я пойму, что ты – моя, а я – твой,
Каким-то мне еще неведомым чувством.
Шестое чувство – чтоб тебя угадать,
Шестое чувство – чтоб с тобой улетать,
И лишь тогда мои пять чувств оживут,
Когда шестым узнаю я: ты – тут!
Как будто ветром распахнуло окно,
И ночь внезапно оказалась рассветом —
И все, что было черно-белым давно,
В одно мгновенье стало вдруг разноцветным.
Все будет хорошо
Я горячий твой лоб остужу
И слезинки твои осушу —
Все прошло, будто не было вовсе:
Посмотри, я ведь рядом с тобой,
Значит, я возвратился домой —
И плохого теперь ты не бойся.
Все будет хорошо,
Ведь я к тебе пришел —
Ты только обними меня,
Ты только обними меня покрепче.
Все будет хорошо,
Все будет хорошо,
Шепчу тебе – и ты мне тоже шепчешь…
Улыбнись, словно солнышко в дождь,
А былого – не надо, не трожь:
Мы с тобой столько дров наломали!..
Лучше рядом со мною присядь
На веселую нашу кровать,
Где счастливее всех мы бывали!
Все мы, бабы, стервы
Не знаю, чем уж объяснить мое особое пристрастие к написанию женских песен. Считается, что в стихах автор самовыражается, что написанное им отображает его внутренний мир, его понимание жизни и себя в ней. И в этом смысле сочинителю-мужчине пристало писать стихи мужские. Поэтому для меня самого остается загадкой, почему у меня получаются – и, судя по всему, неплохо – стихи женские. Впрочем, творчество – штука иррациональная, и пытаться понять его мотивацию, копаясь фрейдовским инструментарием в своем подсознании, – вещь неблагодарная. Да и нужно ли? Получаются женские песни так, что женщины им верят – и слава богу.
…После того как мной были написаны несколько хитов, ко мне все больше стали обращаться за песнями. Помню, позвонил мне Сосо Павлиашвили и предложил написать песню на его музыку, как он выразился, для одной красивой женщины. Этой красивой женщиной оказалась Ирина Понаровская, с которой я тогда не был знаком, не знал, чем она дышит и о чем хочет петь. А это очень важно, чтобы материал был органичен для артиста, если он, конечно, личность – тогда возникает та самая искренность, которая заставляет зрителя поверить в то, о чем поется. Но когда я увидел, какими глазами Ирина смотрит на Сосо, я понял, что это должна быть за песня. Я много раз прослушал музыку, и мне пришла в голову главная строчка «Ты мой бог» и вместе с ней тональность и настроение песни – а дальше пошло-поехало. Как и почему эта строчка пришла – вопрос не ко мне, как и о главных строчках других моих песен, ну а остальное, как говорится, дело техники. Уж эту-то науку я, слава богу, за годы работы освоил… Когда я показал стихи Ирине, она меня спросила, как я, нормальный с виду мужчина, могу знать, что чувствует влюбленная женщина. А я не только с виду, я вообще нормальный мужчина – и поэтому на вопрос Понаровской ответить не смог. Просто я помнил ее глаза… И думал о ней, когда сто раз подряд прокручивал кассету с музыкой – пока что-то не щелкнуло внутри и возникло состояние вибрации. Этот момент, как я уже говорил, от меня не зависит, но когда он наступает, я бываю самым счастливым человеком на свете.
С песней «Все мы, бабы, стервы» была другая история. Я написал ее, как обычно, если нет готовой музыки, с собственной мелодией и спел ее под гитару по телефону Наде Бабкиной. Она сразу за нее ухватилась, видать эпатаж стихов ее увлек, и сказала, что берет песню, только они в «Русской песне» сами напишут музыку. И написали. А потом Надя жаловалась, что зрители с недоумением слушают эту песню, что, мол, от нее (Бабкиной) ждут другого и петь она ее не станет. Ну что ж, я человек не обидчивый, такие ситуации у меня бывали не раз – и я отдал эти стихи Игорю Крутому. А через несколько месяцев песня «Все мы, бабы, стервы» в исполнении Ирины Аллегровой стала шлягером, и женщины (за редким исключением) приняли ее как свой гимн. Наверно, поймал я что-то важное в женской психологии и сказал об этом точными словами. Не знаю, тут женщин надо спрашивать, им виднее. Во всяком случае, после этой песни и Алла Борисовна Пугачева обратила внимание на мою работу и исполнила нашу с Игорем Крутым песню «Ухожу», а потом (тоже, думаю, не без ее совета) и Кристина Орбакайте спела еще одну мою с Крутым песню «Каждый день с тобой».
Непросто было и с Машей Распутиной. Она вообще мало кому доверяет в смысле написания песен, и авторитет у нее завоевать очень сложно. И когда композитор Александр Лукьянов, написавший для нее немало шлягеров, предложил ей, чтобы стихи на его понравившуюся ей музыку сочинил я, она отнеслась к этому скептически, мол, кто такой этот Осиашвили и что он может написать. И лишь когда я написал строчки
Я помню гладиолусы,
Что ты вплетал мне в волосы,
И песни ни о чем,
Что пел ты горячо
Без слуха и без голоса,
она признала меня. И я сделал для нее еще несколько работ, в том числе и песню «Я ослеплю тебя улыбкой».
Но самой главной своей женской песней я считаю «Офицерские жены», которая была мной написана с Вадимом Лоткиным для Анны Резниковой. К сожалению, продюсер певицы не уделил должного внимания этой композиции, и она всего пару раз была в эфире, но как-то так получилось, что песня «Офицерские жены» своим ходом «вышла в люди» – и я не раз слышал ее в исполнении самых разных армейских и неармейских певиц и коллективов. Значит, удалось верно понять судьбу, самоотверженность и самопожертвование офицерских жен и, самое главное, сказать об этом просто и искренне. Ведь людей не обманешь, и на пафос они сегодня не клюют… Кстати, думаю, если бы продюсер Резниковой вел более грамотную репертуарную политику и делал ставку не на ресторанные шлягеры, а на большие душевные песни, которые способны тронуть сердце слушателя, а не только прилипнуть незатейливой мелодийкой, судьба этой талантливой певицы могла бы сложиться более счастливо – ведь такие песни у нее были.
