Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Не на моих губах ищи свои уста,
не у дверей — странника
и слёзы — не в глазах.

Семью ночами выше поцелуй живет,
семью сердцами глубже отпирают дверь,
семью цветами позже шумит родник.

Глаза, не зрящие мира, в мертвящей сети ущелий. Я иду,
камень на сердце,
я иду.

Лунное зеркало — прямая стена. Вниз.
Блеск, запотевший в дыхании. Пятнами кровь.
Туманные души, еще раз нашедшие форму.
Десятипалые тени — сцепленье.

Глаза, не зрящие мира,
глаза, в мертвящей сети ущелий,
глаза, глаза:

Снежное ложе для нас обоих, снежное ложе.
Кристалл за кристаллом,
во глубине единого часа зарешечены, падаем мы,
падаем, и ложимся, и падаем,

и падаем:
мы суть и быль,
мы плоть от плоти ночи.
В пути, в пути.

Угасали глаза любимых
Их уводили от нас.
И тогда мы сами смотрели
В пустыню угасших глаз.

Воспаленные наши ресницы
Остужает холодный дым
Перехватывает дыханье
Перед этим Немым, Пустым.

Мы видели мертвые очи
И не забудем их…
Любимые не узнавали
Самых любимых своих.

Не три глаза! Пусть истина незрима,
Держи ответ, коль перед ней предстал.
Она восстанет из огня и дыма
И в пыль сотрет гранитный пьедестал.

Так постепенно прорастает семя,
В палящий зной сухой асфальт пробив.
Она придет и оправдает время,
Собой твои утраты искупив.

Ей нипочем пустая позолота,
Венки из лести, мишура хвальбы.
Она пройдет сквозь крепкие ворота,
Переиначит ход твоей судьбы.

И, словно рана, изведет, изгложет,
Иссушит, изопьет тебя до дна,
И все твои сомненья уничтожит,
Святым своим значением сильна.

Неверный свет реклам. Холодный город.
На площадях широких — ни души.
В дыму и гари задохнулся голубь.
Остановись! Подумай. Не спеши.

Не сосчитать багровых кровоточин.
Они давно горят в твоей груди.
Пусть этот мир обманчив и порочен,
Постигни правду, истину найди!

Как Орфей, я хвалю
Смерть, союзницу древнюю жизни,
И всей земной красоте,
И твоим глазам,
Князьям высокого неба,
Говорю мои темные речи.

Ты помнишь ли грозное утро?
Проснулся ты. На ладонь
Упала роса. Гвоздика
Дремала на сердце. Но ты
Увидел темную реку,
Бегущую мимо.

Да, кровь — моя гибкая лира,
Молчанье — моя струна.
В руке я держу твое сердце.
И знай, что прядь твоя стала
Прядью тени ночной,
И хлопья зимнего мрака
Холодят твои щеки.

Отныне я не твоя,
Мы опустили глаза.

Но я хвалю, как Орфей,
Жизнь, союзницу смерти,
И мне сквозь закрытые веки
Светит глаз твоих синева.

По роще мертвой я бродил
В морозном полумраке,
И солнце зимнее без сил
Мерцало, словно факел.
Все жались дома к очагам,
Лишь ветер бесприютный,
С ветвей срывая пестрый хлам,
Их рвал, как струны лютни.

Был острый лик земли суров
Под прелью увяданья,
И облака — ее покров,
А ветер — отпеванье.
Зародыши во тьме тая,
Жизнь замерла в покое.
И в безнадежности, как я,
Томилось все живое.

Но вдруг над головой моей
Раздался чистый голос,
Как будто радость майских дней
Лучами раскололась.
Облезлый, старый черный дрозд,
От холода весь съежась,
Запел при блеске первых звезд
Так звонко, не тревожась.

Все было пасмурно кругом,
Печаль во всем сказалась,
И радость в сумраке таком
Мне странной показалась, —
Как будто в песне той, без слов
Доходчивой и внятной,
Звучал какой-то светлый зов,
Еще мне непонятный

«Когда бы встретил я
Такого паренька,
Мы сели б рядом, как друзья,
За столик кабачка.

В сраженье, как солдат,
Его я повстречал
И, выпустив в него заряд,
Ухлопал наповал.

Да, я убил его
За то, что он мой враг,
Не правда ль — только и всего,
Ведь это ясно так.

Наверно, тяжело
Он без работы жил,
Как я, продавши барахло,
В солдаты поступил.

Да, такова война!
Тех убиваем мы,
Кому бы поднесли вина
Иль дали бы взаймы».

Я — образ поколений;
Истлеет плоть, а я
живу, черты и тени
В столетиях тая,
И вдруг являюсь снова
Из мрака забытья.

Наследие столетий —
Цвет глаз, волос, бровей,
Я — то, пред чем ничтожно
Мерило наших дней;
Я — вечное на свете,
Нет для меня смертей.

Он хочет жить темно и тихо,
Ему противны свет, шумиха,
Молва, визиты в знатный дом
И лесть, и клятвы за столом.

Он не нуждается в участье
Богатства, красоты и власти
И в чувствах тех, кто в дальний путь
Спешит, чтоб на него взглянуть.

Когда же весть до вас дойдет,
Что он окончил круг забот,
В час сумеречный, час унылый
Скажите над его могилой:

«Тебя любили две души».
И день в кладбищенской тиши
При свете звезд умрет спокойно.
Так будет честно и достойно.