Лев Роднов - Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)

Я выйду и в который раз
сроню трагическую фразу,
чтоб продолжением рассказа
насытить голод ваших глаз.

В театре нынче бар «Бистро»,
актёры делают такое!..
Там редко, выйдя из запоя,
Пьеро берётся за перо;

а Буратино съели мыши,
с тех пор Мальвина сильно пьёт,
теперь с ней Карлсон живёт,
который раньше жил на крыше;

от рака выплаканных глаз
скончался Карло… как пушинка
был лёгок гроб… а на поминках
буянил старый Карабас…

И всё обычным чередом,
и жизнь проходит понемногу,
былая слава, слава Богу,
исчезла в воздухе пустом…

Маленький домик большого Петра,
Маленький домик.
Пётр выходил на прогулку с утра
В маленький дворик.

Пётр выходил — ему в Летнем саду
Маленький слоник
Звонко трубил, ну, а тот на ходу
Вскрикивал: «Morning!»

Маленький дождик бежал с облаков
На подоконник.
Пётр вынимал из кармана стихов
Маленький томик.

Дул ветерок, подгонял и спешил,
Строгий, как дворник.
Скоро, да, скоро мир станет большим,
Маленький слоник!

По чьему мы пришли велению —
Тут забыть о добре и зле! —
Может, просто за неимением
Одиночества на земле?

Не напрасно древние верили
В негасимый незримый свет.
Расцветая, гибли империи,
Рухнув прахом былых побед.

Вспомни, как достаётся дорого
В вечность брошенный жадный взгляд!
Петропавловский грустный колокол —
Твой придуманный Петроград.

Как глядел на листву осеннюю,
Что посмертной красой странна,
Словно чашу, держал Вселенную,
И готов был испить сполна.

Ты ладоней мостов движения
Наваждение не сморгни —
В бесконечности приближения
Одиноки мы не одни!

Выпив яд безрассудно, дочиста,
Вспоминаем мы каждый раз
Всех, ушедших от одиночества,
И оно настигает нас.

Знай: всё так же время ставит заплаты.
Подлатает — перевалит за сорок.
Пусть единственно желанной наградой
Будет мне неизречённое слово.

Оттого что не взыщу славы пущей —
Знаешь, попросту сочтут за кокетство.
Но молчание твоё стало сущим,
Предок мой из деревенского детства.

Чуждым сделалось название «Сокур».
Зимней ночью девяносто второго —
Жизнь мотала — отмотала все сроки,
Только память мерит всё по-земному.

Помню, вязнул я в досужей трясине,
Всё расспросами тебя донимая.
Я теперь бы не спросил, дед Василий,
Как бежал ты из колымского рая.

Не спросил, лишь мимолётно приметил,
Как лукавые татарские скулы
Иссушает необузданный ветер
И глаза слезит зудящей остудой.

Глядишь сквозь век, отпущенный на шорох
Листвы пожухлой спиленным деревьям,
Осеннего двора заиндевенье —
Прохожими не хоженого шора.

Поверх простынно-наволочных флагов,
Отозванных на полки и на койки
Перед ударом точечным застройки
Грядущей демографии на благо.

Глядишь, и старость перешла урочно
На юностью завещанные тропки.
И некуда спешить — повсюду пробки,
Бессмысленно врастающие в почву.

Скрипя зевнёшь, себя перемогая,
Жильцов сглотнёшь, отбрасывая тени,
И отзовутся гулкие ступени
Хрущёвыми артритными шагами.

Я люблю вечерний мокрый город:
Мелкий дождик, моросящий сонно,
Улицы в искрящемся убранстве,
В лужах — сопредельные пространства.

Беглыми, но ловкими штрихами
Осень распахнула зазеркалье.
Заглянуть в распахнутую душу
Я ещё сумею, я не струшу!

От погоды или от свободы
Словно ошалели пешеходы:
Торопливо лужи огибая,
Прочь спешат, себя оберегая.

Я стою чуть сбоку, огорошен
Тем, что весь очерчен, огорожен,
Хоть и тонко — непреодолимо.
Вот и плачет осень над картиной.

Скажешь возмущённо: «Что за шутки
В этот мерзкий вечер, мокрый, жуткий?!
Эти сопредельные пространства —
Ноги промочил, и сразу насморк».

По-обывательски, в сердцах,
От неустроенности жизни,
Рвёт часовые пояса
И дружно лается отчизна.

Поносят москвичи Москву,
Новосибирск — новосибирцы,
Москву здесь тоже понесут,
Но с толком, с чувством — как столицу.

А вот, к примеру, Петербург.
Своим табу интеллигентским —
Нам не чета, уверен будь, —
Загнут весомо, не по-детски.

Собраться — на плечи пальто:
Где не бывал, туда бы надо!
В Тольятти — ясно, там авто.
Там жёстко кроют — автоматом.

Иркутск, Ангарск — уж тем дано
Могучих творческих амбиций!
А в Сочи круче — там давно —
Возвышенно, по-олимпийски.

Но я не чую много лет
Исконного сердцебиенья —
Чем кроет свет из века в век
Боготворимая деревня.

Блюли поштучно и на вес,
Стирая к матери все грани,
Отшлифовали под конец
Литературными кругами.

Остыл во мне фольклорный пыл —
Куда подальше с плеч закину
Пальто.
Приятель позвонил,
Но он не в счёт, он с Украины.

Есть проблемы поважнее
Сломанного паровоза,
Рельсов, хрустнувших, как спички,
Груды рухнувших вагонов.
И солдаты, что убиты,
Они вовсе и не люди,
Истуканы из пластмассы —
Ни семьи у них, ни дома.

Есть задачи поважнее:
Склеить всё, что сможешь в жизни,
Зубы сжав, не устрашиться
Понесённого урона.
А солдатиков, убитых
И опять готовых к бою,
Всех собрать, сложить в коробку —
Ни семьи у них, ни дома.

Будет всё: глухие будни,
Заплуталые исканья,
Свето-тени интонаций,
Бездны пауз в разговорах
О влиянье полнолунья.
Ведь и вправду наши души,
Окрылённые в скитаньях —
Где он, тот заветный дом их?

С каждой жизнью всё сначала:
От Москвы до Петербурга
Сколько статуй командора —
все за мной под громовое!
Миди-флейта с барабаном.
Я звоню — бросают трубку.
Наплевать: давно в привычке
Жить от боя до отбоя.

Как хирург, решаешь быстро —
Всё | Абдейт | До новой жизни! —
В интонации нейтральной
Креативные изломы.
А соседка у подъезда,
Поздоровавшись, вдогонку
Молвит: «Как же вы живёте —
Ни семьи у вас, ни дома!»

Волны лунного прилива
Обновляют Атлантиду:
Там по рельсам паровозик,
Там, как тени, невесомы
В тихих улочках прохладных
Наши вымытые души,
Как солдатики в коробке —
Ни семьи у них, ни дома.

Дома в тумане потонули.
Дожди волынку затянули.
Дохнуло осенью в июле —
сырым, холодным октябрём.
Но отчего-то — на мгновенье —
нисходит умиротворенье,
и возникает ощущенье,
что мы с тобою не умрём.
Дождей аккорд минорный.
Слушай
про небо, пролитое в лужи.
А нам от жизни — много ль нужно!
Растить детей.
И быть вдвоём.
Мои заботы непреложны:
на всю семью бюджет итожить
да по ночам, когда уснёшь ты,
беречь
дыхание
твоё…

Долой покровы.
Наша ночь густа, и
мой крест нательный падает на твой…
А после — перешёптываться станем.
О детях наших.
И о нас с тобой.
О том, что в жизни что-то не сбылось,
но всё же мы по-прежнему вдвоём,
и счастье, в общем, — не игла в стогу…
Медовый
водопад
твоих волос.
Я пью медовый водопад волос
и на плече дыхание твоё,
как водится, ночами берегу.

В жёлтой дымке —
разрез карьера
да массивы породы серой…
Подставляют БелАЗы спины,
в кузова принимая смесь:
эти камни, песок и глину.
Экскаватор, свой ковш подкинув,
черпанул синеву небес.
И от буро-взрывных работ,
как в падучей,
земля трясётся…
В рыжий зев котловины
солнце
раскалённое масло льёт.