Антология - Европейская поэзия XIX века

«Близится утро. Прощай, дорогая,
Счастлива будь, о видение рая!
Надо, увы, торопиться.
Память приходится брать мне в дорогу,
Рану душевную, в сердце тревогу,
А вот с тобою проститься».

«Нет, мой желанный! Напрасно волненье,
Ради любви задержись на мгновенье,
Молви одно только слово!»
«Милая, дали заря освещает,
Жаворонок нам восход возвещает.
Полно! Прощай! Будь здорова!»

«Друг мой, для солнышка час еще ранний,
Месяц взошел, покровитель свиданий,
Стелет ковер златотканый;
Это не жаворонок голосистый,
Свищет соловушка в чаще тенистой.
Не уходи, мой желанный».

«Нет, эта песнь предвещает восходы,
Ныне приветствует утро свободы.
Прочь сновиденья ночные!
Яростным гулом разбужены дали,
Месяц поблек, соловьи замолчали,
Горны трубят боевые.

Ласки твои не сулят мне услады,
Смерть меня ждет, конь мой ржет у ограды,
Вытри же влажные веки!
Горе тому, кто порою кромешной
Возле подруги сидит безутешной.
Полно! Прощай! И навеки!»

Тень, зачем уезжаешь, руки скрестив на латах?
Факел возле колена вспыхивает и дымится.
Меч отражает лавры и плач свечей тускловатых,
Сокол рвется, и конь твой пляшет, как танцовщица.
Веют легкие стяги, переплетаясь в тучах,
Как подвижные палатки в лагере войск летучих.
Воют длинные трубы, захлебываясь; знамена
Клонятся, словно птицы с опущенными крылами,
Словно сбитые пикой ящеры и драконы,
Пикой, которую ты когда-то прославил делами.

Плакальщицы идут. Одни простирают руки
И поднимают снопы, разодранные ветрами.
Иные — слезы в ладони, как в раковины, собирают,
Иные — ищут дорогу, проложенную веками.
Иные — бросают наземь глиняные кувшины,
Усугубляя печаль звоном разбитой глины.

Парни бьют в топоры, синие, словно небо,
Служки колотят в щиты, рыжие, словно пламя,
В тучи упершись древком и трепеща от гнева,
В клубах черного дыма реет огромное знамя.

Входят, тонут в ущелье… снова выходят на свет,
Снова чернеют в небе — хладный свет их коснулся,—
Снова черные пики месяц на небе застят,
Смолкнул хорал и снова, словно волна, всплеснулся.

Дальше-дальше — покуда перед тобой, как бездна,
Не предстанет могила, смертный рубеж, который
Не перейти живому. Тогда мы пикой железной
Сбросим в пропасть коня, словно старинной шпорой.

И поплетемся вдаль с песнею похоронной,
Урнами в двери стуча, посвистывая, как непогода,
Так что рассыплются в прах стены Иерихона
И спадет пелена с глаз и сердец народа.
…………………………………..
Дальше-дальше…

О Ян! Через простор морей холодных
К тебе, как чайку, песню посылаю.
Ей долго плыть в отечество свободных,
Застанет ли его таким — не знаю.
Иль, как седин сиянье благородных,
На эшафот пустой присядет с краю,
И отпрыск палача рукою неумелой
Метнет каменья в крылья чайки белой.

Все ж, прежде чем веревка палача
Затянется вкруг шеи несклоненной,
Пока стопой, опоры не ища,
Не оттолкнешь планеты оскверненной,
Пока земля от ног твоих, как гад,
Не прянула, —
                      пока не говорят:
«Повешен!» — веря в то недоуменно,
Пока не натянули капюшона,
Боясь, чтоб, сына лучшего узнав,
Америка не возопила грозно:
«Погасни, свет мой двенадцатизвездный!..
Ночь! Ночь идет — как негр, лишенный прав!..»
Покуда тень Костюшки не прольет
Свой гнев и Вашингтона тень не встанет,—
Прими начало песни, Ян! Она, как плод,—
Покуда зреет, человек умрет.
Покуда песнь умрет, народ воспрянет!

Ты спросишь: что скажу, когда Варшавы дети,
Надеясь лишь на чудо, поднялись?
Благодаренье богу, что на свете
Оригиналы не перевелись!

Не то я думать стал, что случай — суть природы,
И случай сей зависит от царей,
И что народы — это… огороды,
А люди превратились в писарей.

Что сгинули сыны Давидовой отваги,
Занесшие кулак с куском скалы,
Когда за ними лишь листки бумаги,
А против них граненые стволы.

И коль я не был там, где слезы и сраженья,
И первым пулям грудь не отворил,
Молчу… и сохраняю уваженье
К той колыбели, где растет Ахилл.

Над кровом Капулетти и Монтекки
Гроза низвергла громовые реки.
И вдумчивое око тишины

Взирает на враждующие грады,
На древний сад, на ветхие ограды,
Звезду роняя с вышины.

И молвит кипарис, что для Джульетты
И для Ромео — дальние планеты
Роняют слезы с голубых высот.

А у людей бытует утвержденье,
Что это все не слезы, а каменья,
А этих слез никто уже не ждет.

«Сначала молния, а после гром!
Вот слышен топ коней, и ржание, и звон,
Да здравствуют дела!.. А речь? А мысль?.. Потом!
Язык родной земли врагами осквернен!»
Так Лирнику кричал Вояка сгоряча
И в щит свой ударял в самозабвенье.
А тот:
              «Не острие меча
Спасет язык, но — дивные творенья!»

Как пролагают путь к потомкам?
Своим усилием — борьбой;
Во Храме Вечности высоком
Не сам ты выберешь покой.

И дверь не выбирают сами,
А входят в ту, что отперта…
Что в жизни числилось крылами,
То для истории — пята!..

А дней хвастливое бряцанье
Не принимай за трубный глас —
То стук шаров в голосованье —
Их тишина сочтет за нас.