Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Обширный божий мир раскрылся предо мной;
Мой безграничный дух гуляет на просторе,
Не помнит прошлого он цепи ледяной —
                  Вода ль забвенья это море?..

Уж семирукий Истр[270],с покровом на главе,
Стеная над своей коралловою урной[271],
За мною скатертью лазурной
                  Далёко утонул в Эвксинской синеве.

Как стар сей шумный Истр! чела его морщины
                  Седых веков скрывают рой:
Во мгле их Дария мелькает челн немой,
Мелькают и орлы Траяновой дружины[272].

Скажи, сафирный бог[273], над брегом ли твоим,
По дебрям и горам, сквозь бор необозримый[274],
Средь тучи варваров, на этот вечный Рим
                  Летел Сатурн неотразимый?[275]
                  Не ты ль спирал свой быстрый бег
                  Народов с бурными волнами,
И твой ли в их крови не растопился брег,
Племен бесчисленных усеянный костями?

                  Хотите ль знать, зачем, куда
                  И из какой глуши далекой
                  Неслась их бурная чреда,
                  Как лавы огненной потоки?
                  Спросите вы, зачем к садам,
                  К богатым нивам и лугам,
                  По ветру саван свой летучий
                  Мчат саранчи голодной тучи;
Спросите молнию, куда она летит,
Откуда ураган крушительный бежит,
                  Зачем кочует вал ревучий!
Так точно, Промысла не ведая путей,
Неслись полки Судьбы к ее предназначенью[276]:
И вот — из груди царств, от стали их мечей,
Воспрянул новый огнь — и чад глухих степей
                  Приблизил к цели провиденья!
Пускай их тысячи о брег седых времен,
                  Как волны шумные, разбились —
                  Остатки диких сих племен
Преобразили мир и с ним преобразились![277]
                  Но что же в том! пускай падут
                  Его старинные обломки,
За поколеньями другие восстают —
На гробе праотцев счастливее ль потомки?..

Владыки древние сих славных берегов,
Кто был блаженней вас, наперсники природы,
Когда средь кочевых, как люди, городов
Вы свято берегли наследие отцов —
                  Богатство дикой их свободы?
Любовь волшебная и кровных, и друзей[278],
                  Обмен сердечных излияний,
                  Незнанье гибельных страстей,
                  Незнанье ветреных желаний —
Шатра ль убогого в неведомой тени
                  Вы золотого века дни
Для скифа бедного всечасно воскрешали?[279]
Первообразного творенья чудеса,
Как пир божественный, очам его сияли;
Как бесконечный сад, дремучие леса
                  Пред ним, шумя, благоухали.
Ему пещерный свод чертогами служил,
Постелей — луг, блестящий златом;
Природы сын — тогда он был
Всему созданью милым братом.
Затеет пир — к нему толпой
Пернатых музыкантов рой
С своей мелодией слетится,
И миллион над ним огней
Во мраке праздничных ночей
Роскошно с неба загорится.
Пастух и царь в степях своих,
Не зная дальней их границы,
Он был вольней небесной птицы,
Когда с ним вихрь пустынь родных,
Его скакун неукротимый,
Гулял в степи необозримой.
Он был блаженнее царей,
Когда близь матери своей
Пред ним птенцы его играли;
Когда холмов зеленый скат
Толпы его рогатых стад,
Бренча звонками, покрывали;
Когда над горною струей,
В тени древес уединенной,
Домашних пчел привычный рой
Жужжал в долине сокровенной.
Недугом суетных забот
Сердца счастливцев не страдали:
Млеко овец, душистый мед
Их жизнь бродячую питали[280].
Порой, как пышный злак холмов
Для тучных стад и табунов
Пред их владельцем истощался —
Мгновенно в путь весь дом сбирался.
Пред ним, за ним — ковер степной
Вдали с небесной синевой,
Как пестрый Океан, сливался.
И кочевал счастливый скиф
Беспечно по лесам душистым,
Доколе, над ручьем сребристым,
Роскошный луг, под тенью ив,
Своею свежей красотою,
Своей пахучей муравою
Не обольщал его, — тогда
По новым паствам рассыпа́лись
Скитальцев шумные стада
И новым солнцем озарялись
Передвижные города[281].

О, для чего я не родился
В их мирной, радостной глуши,
Когда от мудрых грез еще не помрачился
Народ, природы сын, огонь твоей души![282]
Как птичка божия по воле,
Как вольный ветер в чистом поле,
Я по вселенной бы родной
Летал, семьей своей следимый,
Родными ларами хранимый,
Тоски не мучимый змеей!..

Но что за мыс в дали свинцовой,
Как трон Зефиров бирюзовый,
Сквозь радужный рассвета дым,
Мелькает над волной перловой,
Огнем облитый золотым?

Не ты ль, крылатый Лев, не ты ль на крыльях славы
В сей край с перунами победы прилетал;
Не здесь ли некогда торжественно сиял,
Звезда Венеции, твой отблеск величавый?[283]
                  В то время волны всех морей
                  Толпы отважных кораблей,
                  Тобой рассеянных, топтали;
                  На царства дани налагали
                  И дождь сокровищ золотой
                  В твою утробу проливали!
                  И где же ныне скипетр твой?
                  Где дни торжеств и громкой славы?
Пята Ничтожества подъята над тобой,
                  Рим Океана величавый![284]
                  Лишь странник гул твоих побед
Пред этим берегом невольно вспоминает
И взор презрительный на их простывший след,
На след подлунного могущества, бросает!..

                  Улегся ветер; вод стекло
                  Ясней небес лазурных блещет;
Повисший парус наш, как лебедя крыло,
Свинцом охотника пронзенное, трепещет.
                  Но что за гул?.. как гром глухой,
                  Над тихим морем он раздался:
                  То грохот пушки заревой,
                  Из русской Варны он примчался!
                  О радость! завтра мы узрим
                  Страну поклонников Пророка;
                  Под небом вечно-голубым
                  Упьемся воздухом твоим,
                  Земля роскошного Востока!
                  И в темных миртовых садах,
Фонтанов мраморных при медленном журчаньи,
При соблазнительных луны твоей лучах,
В твоем, о юная невольница, лобзаньи
                  Цветов родной твоей страны,
Живых восточных роз отведаем дыханье
                  И жар, и свежесть их весны!..

Не мира ль древнего обломки предо мной?
Не допотопные ль здесь призраки мелькают?[286]
Не руки ль грозные таинственной косой
              Во мгле ничтожества сверкают?
              Повсюду смерть! повсюду прах!
Столбов, поникнувших седыми головами,
Столбов, у Тленности угрюмой на часах
Стоящих пасмурно над падшими столбами,—
Повсюду сумрачный дедал в моих очах![287]
              Над жатвой, градом пораженной,
              Или над рощей, низложенной
              Обрывом исполинских гор,
              Или над битвенной равниной,
Покрытой мертвою и раненой дружиной,
              Чей сумрачный скитался взор?
              Пускай же те лишь алчут взгляды
              Обнять дремучие громады сих чудных,
Вечностью сосчитанных столбов:
Вот жатва, смятая Сатурновой пятою,
Вот сучья временем низложенных дубров,
Вот рать, побитая Ничтожества рукою
И в прахе спящая под саваном веков!
              Здесь нет земного завещанья,
              Ни письмен, ни искусства нет;
              Но не древне́е ли преданья
              Миров отживших дивный след?..[288]

              Дружины мертвецов гранитных!
              Не вы ли стражи тех столбов,
              На коих чудеса веков,
              Искусств и знаний первобытных
Рукою Сифовых начертаны сынов?..[289]
              Как знать, и здесь былой порою,
              Творенья, может быть, весною,
Род человеческий без умолку жужжал —
              В те времена, как наших башен
              Главою отрок достигал[290],
              И мамонта, могуч и страшен,
На битву равную охотник вызывал!
Быть может, некогда и в этом запустенье
Гигантской роскоши лилось обвороженье[291]:
Вздымались портики близь кедровых палат,
Кругом висячие сады благоухали,
Теснились медные чудовища у врат,
И мрамор золотом расписанных аркад
Слоны гранитные хребтами подпирали!
              И здесь огромных башен лес,
              До вековых переворотов,
              Пронзал, быть может, свод небес,
И пена горных струй, средь пальмовых древес,
Из пасти бронзовых сверкала бегемотов!
              И здесь на жертвенную кровь,
Быть может, мирными венчанные цветами,
              Колоссы яшмовых богов
Глядели весело алмазными очами…
Так, так! подлунного величия звездой
И сей Ничтожества был озарен объедок, —
              Пари́л умов надменных рой,
              Цвела любовь… и напоследок —
              Повсюду смерть, повсюду прах
              В печальных странника очах!

              Лишь ты, Армида красотою,
              Над сей могилой вековою,
              Природа-мать, лишь ты одна
              Души магической полна!
              Какою роскошью чудесной
              Сей град развалин неизвестный
              Повсюду богатит она!
Взгляните: этот столб, гигант окаменелый,
              Как в поле колос переспелый,
К земле он древнею склонился головой;
              Но с ним, не двинутый годами,
              Сосед, увенчанный цветами,
              Гирляндой связан молодой;
              Но с головы его маститой
              Кудрей зеленых вьется рой,
              И плащ из листьев шелковитый
              Колышет ветр на нем лесной!
              Вот столб другой: на дерн кудрявый
              Как труп он рухнулся безглавый,
Но по зияющим развалины рубцам
Играет свежий плющ и вьется мирт душистый,
              И великана корень мшистый
              Корзиной вешним стал цветам!
              И вместо рухнувшей громады
              Уж юный тополь нежит взгляды,
              И тихо всё… лишь соловей,
Как сердце, полное то безнадежной муки,
То чудной радости, с густых его ветвей
              Свои льет пламенные звуки…
              Лишь посреди седых столбов,
Хаоса диких трав, обломков и цветов,
              Вечерним золотом облитых,
Семейство ящериц от странника бежит
И в камнях, зелени узорами обвитых,
              Кустами дальними шумит!..

              Иероглифы вековые,
              Былого мира мавзолей!
              Меж вами и душой моей,
              Скажите, что за симпати́я?
Нет! вы не мертвая Ничтожества строка:
Ваш прах — урок судьбы тщеславию потомков;
Живей ли гордый лавр сих дребезгов цветка?..
              О, дайте ж, дайте для венка
              Мне листьев с мертвых сих обломков!

Остатки Древности святой,
Когда безмолвно я над вами
Парю крылатою мечтой —
Века сменяются веками,
Как волны моря, предо мной!
И с великанами былыми
Тогда я будто как с родными,
И неземного бытия
Призыв блаженный слышу я!..

Но день погас, а я душою
К сим камням будто пригвожден;
И вот уж яхонтовой мглою
Оделся вечный небосклон.
По морю синего эфира,
Как челн мистического мира,
Царица ночи поплыла,
И на чудесные громады
Свои опаловые взгляды
Сквозь тень лесную навела.
Рубины звезд над нею блещут
И меж столбов седых трепещут,
И будто движа их, встают
Из-под земли былого дети
И мертвый град свой узнают,
Паря́ во мгле тысячелетий…

Зверей и птиц ночных приют,
Давноминувшего зерцало,
Ничтожных дребезгов твоих
Для градов наших бы достало!
К обломкам гордых зданий сих,
О Альнаскары! приступите,
Свои им грезы расскажите,
Откройте им: богов земных
О чем тщеславие хлопочет?
Чего докучливый от них
Народов муравейник хочет?..
Ты прав, божественный певец:[292]
Века́ — веков лишь повторенье!
Сперва — свободы обольщенье,
Гремушки славы наконец,
За славой — роскоши потоки,
Богатства с золотым ярмом,
Потом — изящные пороки,
Глухое варварство потом!..
Но я, природы друг смиренный,
Мой цвет, надеждой возращенный,
За то ль так рано побледнел —
Что за бессмысленной толпою,
Пигмейских происков тропою,
Ползти я к счастью не хотел;
Что дар небес, огонь сердечный
Сберечь в груди своей желал
И, в простоте души беспечной,
Пронырства сетью бесконечной
Ничьей стези не преграждал?..
О! помню я, когда, бывало,
Природы всей недоставало
Мне для божественной любви —
Какая в чувствах симпати́я,
Какой огонь пылал в крови!..
Но я узнал сердца людские,
Изведал жало клеветы,
Неправды вытерпел гоненья,
Оплакал дружбы изменения,
Надежды попранной цветы;
И прах своих разбитых ларов,
Средь грозных жребия ударов,
Слезой кровавой оросил;
Потом фиал земной кручины
До дна, до капли осушил
И в дальний путь, с крестом судьбины,
По новым терниям ступил…
О! посмотрите ж: для поэта
Едва настало жизни лето —
И где ж, и где его тепло!
В очах уж нет любви магнита,
В усмешке колкой горе скрыто,
И дум перунами чело,
Как море бурное, изрыто;
И жар восторгов прежних стал —
С горнила сброшенный металл!

Но пусть мои младые годы,
Как листья падшие, развеяны судьбой —
Напрасно ль в прелестях вещественной природы
Мой дух незримою пленялся красотой!
Нет, нет! орел, на время пленный,
Свои он узы разорвет
И цепь существ, освобожденный,
В мирах надзвездных разберет;
И у создателева трона
С ним примиренный Аббадона
Вновь к Абдиилу подлетит,
Забудет грусть, не скажет; стражду!
И с ним любви бессмертной жажду
Из чаши солнца утолит…

              Но поздно; скоро день заблещет;
              Луна и звезды чуть горят;
Промеж седых столбов дубравный ветр трепещет —
И шепчет темный лес, и камни говорят…
              Эфирной музыки мотивы,
Как ваши дикие чудесны переливы!
              То беглый звук… то странный стон…
              Гул, замирающий печально…
              Нет, не земных тимпанов звон
              Сей глас развалин музыкальный!..

Но поздно; мой казак не спит;
Вздремнув, уж пикой он сверкает;
Копытом в землю конь разит
И огнь из камней вышибает!
Садимся, едем; путь далек;
Куда приедем — знает рок!
Прости ж, о рой моих видений!
Былого мира прах святой;
И ты, развалин тайный гений,
Прими поклон прощальный мой!..