Вячеслав Воробьев - ЛиПа
Прорвавшийся сквозь звездные миры,
Иль выжигает яростное солнце
Последние весёлые вихры?
(Владимир Перкин. Костёр отца)
И В ЧЁМ ТУТ ДЕЛО?
Как больно, милая, как странно —
Простые жесты мне не по плечу:
Волос не причесать при всем старанье
И не пригладить непокорный чуб.
Причёске не хватает матерьяла,
А звёздный ветер по земле метёт.
Да, голова немало потеряла
И вряд ли вновь защиту обретёт.
Конечно, можно всё свалить на стронций,
На ЦРУ, наследственность, вино,
На бремя славы, на жену, на солнце...
Но я-то лучше знаю, что со мной.
Разгадка кроется в одной причине:
Когда порою не хватало сил
На творческий подъем — в тоске-кручине
Я акт возмездья над собой вершил.
Как больно было, милая, как странно...
Вблизи — не видишь ни шиша,
И отойдёшь — черты нерезки.
Разъято время, как лапша,
На произвольные отрезки.
(Александр Плитченко. Любовь к снегу)
КУЛИНАРНАЯ КАРТИНА МИРА
Утратил объективный мир
Взаимосвязь и постоянство,
И, как в универсаме сыр,
В куски изрезано пространство.
Пампасы, тундру и пески
Творил Господь неделю в поте,
И плавают материки,
Подобно ягодам в компоте.
Шутить со временем нельзя,
Как с мошкарой иль облысеньем.
Мои вчерашние друзья
Все расфасованы по семьям.
Прогресса цепкая рука —
Разъятий новых предпосылка.
Плотиной заткнута река,
Как недопитая бутылка.
И зверя рёв, и птиц фальцет
Уходят, как пальто из моды.
Что от белка желток в яйце,
Отделены мы от природы.
В стихи засунуты слова,
Как в отделенья патронташа
Иль как в поленницу дрова...
Лишь в голове — сплошная каша.
Как будто лешие следят
Из всех расселин.
Иль оборотень сторожит
За поворотом, —
И вот душа твоя дрожит...
– Откликнись!.. Кто там?!
А там, у вырубки глухой,
Вдали от тракта,
Стоит, обрызганный росой,
Лесхозный трактор.
(Фёдор Ракушин. Царь-ягода)
РУКОТВОРНАЯ СКАЗКА
Тот лес, что мне давно знаком,
Как будто вымер:
Не встретишь оборотня в нём
И нет кикимор.
Глухой тропинкою пройду
Я без опаски.
Никто не кликает беду.
Пропали сказки.
Лишь, как усталый инвалид,
Вдали от тракта
Один на вырубке стоит
Бесхозный трактор.
А у поваленной сосны
В печальной позе
С запрошлой, кажется, весны
Завяз бульдозер.
Какого лешего ему
В болоте надо? —
И сам я толком не пойму.
Стоит — и ладно.
Под сенью вековых берез,
У старой гати,
Наполовину в землю врос
Стогометатель...
Стоят они и в зной, и в мрак,
В дожди и грозы.
Здесь — заповедный автопарк,
Резерв колхоза.
Бросил всё,
Глотая дали,
Полетел, как пионер...
А на месте мне сказали:
— Мы Гарольда Р. не ждали.
БАМу нужен Роберт Р.
(Гарольд Регистан. Дорога земная)
НАРАСХВАТ
Отчитав стихи на ЗИЛе,
Полетел вдогон судьбе...
На КАМАЗе возразили:
«Мы другого пригласили.
Нужен нам Евгений Е.».
Я рванулся в стройотряды:
Вдруг сойду за своего?!
Но сказали мне с досадой:
«Нам Гарольда Р. не надо.
Где б найти Булата О.?»
На Кавказ, в родные дали,
Я помчался, как стрела.
На Кавказе мне сказали:
«Вы немного опоздали.
Мы Расула Г. сменяли
Только что на Беллу А.».
Не летаю я, как птица,
Не влюбляюсь в стюардесс.
Я опять живу в столице,
И отводят мне страницы
«Крокодил» и «Клуб ДС».
Начинаются прямо от Спасских ворот
эти — памятные — двести десять шагов...
Это я потом шаги подсчитал.
Приходил сюда наяву и во сне.
Будто что-то заранее загадал,
что-то самое необходимое мне.
(Роберт Рождественский. За того парня)
САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ
Разносится курантов первый удар,
отзываясь эхом в кремлёвской стене.
Я давно заранее загадал
самое-самое необходимое мне.
Словно завороженный, я глядел,
как караул печатает шаг.
И дырочку, словно во сне, вертел в пиджаке —
под лауреатский знак.
И входит Она,
верная мне Поэзия,
в резиновых сапогах,
облепленных жижей болотной...
Корзину, полную клюквы,
у двери поставив,
уходит Поэзия.
(Полина Рожнова. Разрыв-трава)
ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА
Разуверившись в россказнях
про золотую рыбку,
что повывелась в наших
водоёмах под Вологдой,
как-то вспомнила я,
что верная мне Поэзия
засиделась, скучая без дела.
Я нашла на повети
лаптишки,
одежонку дала кой-какую,
говорю ей:
"Ступай себе с Богом,
но пустая,
гляди, не вертайся!"...
В первый раз
возвернулась с грибами
и с лечебной разрыв-травою,
вдругорядь
наловила рыбёшки,
а намедни полкороба клюквы
еле-еле припёрла с болота.
Так живём:
я грибы мариную,
собираю фольклор между делом,
а Она у меня на посылках...
Не нарадуюсь,
честное слово!
На моём рабочем столе
Вся история воскресает,
Бьётся мысль людей величайших,
Страсти умершие кипят!..
На моём рабочем столе
Возрастают безмерно массы,
Спорит Время с самим Пространством.
Как удерживаешь ты это
На себе, мой рабочий стол?!
(Иван Савельев. Гармония)
БОГАТЫРСКИЕ ЗАБАВЫ
На конце моего пера
Бьется мысль людей величайших.
Я её, как могу, шлифую,
И, на эту работу глядя,
Покраснел мой рабочий стол.
Мне б на том и остановиться,
Да призвал я умерших страсти,
И под грузом людских пороков
Зашатался рабочий стол.
А когда я расправил плечи
И, талантом своим любуясь,
Натравил на Пространство Время,
Развалился рабочий стол.
Я ничуть о том не жалею.
Отыскав поздоровше доски
И купив подлиннее гвозди,
Для своих забав богатырских
Сколочу я покрепче стол.
Я с историческим разбегом
начну, но буду ли прощён?
Пятнадцатым потянет веком,
как с кухни вот сейчас борщом.
(Вадим Сикорский. Заповедь)
ЧЕМ ПАХНЕТ ИСТОРИЯ?
У всех эпох есть вкус и запах.
Античность — как земля весной.
А нынешний прогнивший Запад
воняет базой овощной.
Устав с историей возиться,
я к выводам пришёл таким:
года испанских инквизиций
заметно отдают жарким;
горелою небесной манной —
мафусаиловы века...
Вот Генрих, завладев Наваррой,
навару ждёт наверняка.
Дышу я кухонным угаром
и постигаю суть вещей.
Меня историки недаром
зовут: профессор кислых щей.
Вот я спрошу любого прохожего,
