Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

Штыки наготове,
Стоим мы и ждем.
Победы и крови
Иль сами умрем!

Вот туча клубится
И стелется дым –
То конница мчится,
Мы ждем и стоим.

Мы сжались друг с другом,
Пред нами в пыли
Товарищи кругом
Горой полегли,

Пусты патронташи,
Нет пуль для пальбы,
Повязками наши
Обмотаны лбы,

Устали солдаты,
Убит капитан,
Осколком гранаты
Пробит барабан,

Разорвано знамя,
В крови сапоги,
К нам в топоте-гаме
Несутся враги.

Далеко блистая
Железом кирас,
Их конница злая
Ударит сейчас.

Нахмуривши брови,
Стоим, как гряда.
Штыки наготове –
Скачите сюда!

В какой-то тщете бестолковой
Бегут, забываясь, года…
Нет цели, нет прочной основы,
Хандра забредет иногда.

Знакомой и хитрой повадкой
На плечи усядется мне,
Наклонится к сердцу украдкой,
Созвучья твердит в тишине.

И чтоб раздразнить, начинает
Рассказ, что когда-то была
И где-то поныне витает
Колдунья свободы и зла.

Повеет ее покрывало
И копья хватает народ,
Том Мюнцер спускает забрало
И Жижка гусситов ведет.

Смеется колдунья, играет,
Всё новых рождает борцов…
Арнольд Винкельрид умирает,
Вонзив в себя копья врагов.

В Владимире рыщут татаре,
Вкруг храма сраженье идет…
Не сдались, погибли в пожаре,
Епископ и вольный народ.

Я знаю, над ними витала
Колдунья, легка и светла…
Она им венцы обещала,
Но даже гробов не дала.

При Ватерло с ней погибали
Гвардейцы под грохот фанат,
Ее коммунары видали
На гребнях своих баррикад…

То манит борьбой поколенья,
То мрачной идеей блестит…
Ах, любит она представленья
И смертью актеров дарит!

И быстро меняет арены,
Характер трагедий, борцов…
За ней опустевшие сцены,
И трупы, и гогот глупцов.

Но каждый борец, как в невесту,
В ту злую колдунью влюблен,
С ней Разин шел к лобному месту,
С ней шел к гильотине Дантон.

И к казни когда приближался,
Бесстрастен, как мраморный бюст,
Над ней, но и ей улыбался
Задумчивый, гордый Сен-Жюст.

На плаху свершать обрученье
Ведя жениха своего,
Вопьет она всё наслажденье
Последних объятий его,

Подскажет угрозы, проклятья,
Безумно его обоймет
И жертву в другие объятья
Она палачу отдает.

И люди идут с нею, зная,
Что будет потом эшафот…
И жду я – волшебница злая,
Когда же черед мой придет?

Гудит толпа, ревет. Пугливый император
Две сотни христиан отдаст сегодня ей.
Гудит толпа, ревет. Откормленный сенатор,
Легионер седой, оборванный плебей,
Вольноотпущенник, жрец Зевса-Аполлона,
И публикан, и грек — поэт и шарлатан –
И претор, и вигил, гетера и матрона,
Все жаждут увидать мученья христиан.
Еще вчера склонил вон тот сухой патриций
Префекта гвардии в свой заговор войти,
Еще вчера толпа, как в дни былых комиций,
Грозила Палатин до камня разнести,
Еще вчера остряк, взобравшись на колонну,
Публично трон, сенат на рынке осмеял,
И цезарь сам вчера боялся за корону,
Когда он на стене ту шутку прочитал.
А уж сегодня Рим охвачен восхищеньем –
В амфитеатре смех, рукоплесканье, вой,
И с Рубрией Нерон спокойно и с презреньем
Смеется над толпой, над римскою толпой…
И взор его, скользя по мраморным балконам,
На многих богачах кладет свою печать,
И знают те тогда – письма с центурионом
И ловко вскрытых жил им уж недолго ждать.

Они весь день упорно бились,
В крови был каждый метр земли;
Как муравьи, зашевелились,
Как лавы ток, на штурм пошли.

В огне расстраивались роты,
Взмывала снова их волна…
У англичан крепки высоты,
А у французов – знамена.

Подует ветер, дым развел,
И видны люди, шишаки…
Здесь – Дэноэтт, а это Нея,
Как рожь, колышатся штыки…

И, бывший пленник, вновь могучий,
Вновь вождь, глядел Наполеон,
Как в бой ползли живые тучи,
Густые полчища колонн.

На план глядит, потом оставит,
Трубу подзорную берет…
Огонь орудий центр раздавит,
Пехота фланги обойдет.

Идут полки полкам на смену,
Шотландцев ломит их напор,
Пруссаков гонит к Сент-Амьену,
Под грозный клич: «Vive l’empereur!»

Огонь враждебных канониров
Стал прерываться, стал слабей…
В крови, в лохмотьях от мундиров,
Aранцузы взяли цепь траншей.

К ним адъютант, презрев дорогу,
Несется по полю в карьер:
«Придут сейчас к вам на подмогу
Войска Груши!» – «Vive l’empereur!»

«Vive l’empereur!!» – В пылу геройском
Солдат усталость позабыл…
Но не Груши, а Блюхер с войском
Зашел французам прямо в тыл.

Вдруг где-то странное смятенье…
Полки, рассыпанные, ждут…
Штыки блеснули в отдаленьи…
Пруссаки линией идут!

И недолга была защита,
Удар был дан, и роковой;
Высота немцами отбита,
Не истомленными борьбой.

Пошла пальба; везде разбиты,
Французы падают, бегут…
Наполеон средь хмурой свиты
Молчит, глядит… Все мрачно ждут.

Еще раз дряхлые Бурбоны
Корону рвут из сильных рук…
Бегут и гибнут легионы
И трупы валятся вокруг.

Что будет завтра, после боя?
Наследный принц… Грядущий суд…
В дыму и копоти, без строя,
Из битвы воины идут.

И полн сомненья, думы, веры,
Наполеон приказ дает:
«Пусть вступят в дело гренадеры,
В атаку гвардия идет».

Взвились с единым лязгом ружья:
Штыки примкнули семь колонн.
Конвент им выковал оружье,
А закалил Наполеон.

Они родились под грозою
И не расстались больше с ней,
Своей плебейскою рукою
Ниспровергая королей,

И, задавив прикладом твердо
Свободу Франции в пыли,
Они свободу миру гордо
На остриях штыков снесли.

Стары, они видали виды
В трудах походов и боев,
И с мощной выси пирамиды
Их сорок видело веков.

К ним маршал Ней, тоской объятый,
Сверкая шпагою, идет:
«Глядите, храбрые солдаты,
Как маршал Франции умрет!

В атаку, старые колонны!
Победа, смерть, но не позор».
С суровым видом батальоны
Ему кричат: «Vive l’empereur!»

Раздался говор барабанов,
Команды грянула гроза,
Из-под седин у ветеранов
Блеснули смелые глаза,

Медвежьи шапки, плечи, груди
Заколыхалися вперед,
И с уваженьем шепчут люди:
«В атаку гвардия идет»…

Блестят штыки вдоль ровных линий;
И отбивая грозно шаг,
На штурм гвардейцы массой синей
В огонь несут свой старый флаг…

Закат багрил идущих лица,
И Бонапарт промолвил зло:
«Вот гаснет солнце Аустерлица
На поле брани Ватерло».

На них, гвардейцев, повернули
Враги все пушки и полки,
Но сквозь гранаты, ядра, пули
Пошли, не дрогнув, старики.

Уже зловещие пустоты
Зияют в правильных рядах,
Под гром орудий тают роты,
Как копны, валятся во прах…

Тогда какой-нибудь упрямо
Ревел усатый гренадер:
«Нас император видит! Прямо!
Сомкнись! Сомкнись! Vive l’empereur!»

И привиденья пролетали
Минувшей славы по рядам,
И громче звякали медали
За Бауцен, Иену и Ваграм.

По грудам тел видать дорогу,
Как шли гвардейцы… Гром растет
«Нас император видит! В ногу!»
В атаку гвардия идет…

Колонны шли и умирали.
И наконец, страшны, мрачны,
На полпути гвардейцы стали
В карэ, врагом окружены…

И старики заговорили
Ружейных залпов языком
И строи дымом очертили,
Как заколдованным кольцом…

Их три карэ. На них все взоры
Своих, чужих устремлены,
Веков неведомых узоры
Судьбою в них заложены,

На них одних едва держался
Наполеона грозный трон,
Весь свод истории качался
Могучей силой трех колонн.

Вкруг них, гремя, сверкают латы,
Летают конные полки,
Но крепче скал карэ квадраты
Средь волн их, высунув штыки.

Ударит конь об них, весь взмылен,
И фыркнет, станет на дыбы,
Отпрянет прочь и, бешен, силен,
Несется вновь на звон борьбы.

Какой-нибудь ездок взовьется,
Рванет мундштук и шпоры даст,
Над головами пронесется
И в центр карэ! И лег, как пласт.

Пальба, пальба… Нет счета трупам,
Карэ разорвана стена;
Стоит в огне, в дыму, по группам,
Но не бросает знамена.

Вокруг врагов сомкнулись узы,
Всё жарче бой со всех сторон…
«Сдавайтесь, храбрые французы!» –
Фельдмаршал крикнул Велингтон.

Но знамя выше подымают
Останки гвардии и: «Нет!
Молчи! Гвардейцы умирают,
Но не сдаются!» – был ответ.

Пальба… В мундире закоптелом,
В крови, последний гренадер
Упал, прижавши знамя телом,
И прохрипел: «Vive l’empereur!»