Иван Никитин - Сочинения
Если бы Вы знали, какой теплый, какой солнечный день был у нас вчера! Представьте, - я слышал утром пение жаворонка; 10 марта - это редкость! Зато как же я был рад его песне! Я люблю этого предвестника весны едва ли не более, чем соловья. Вы не удивляйтесь этому: жаворонок как-то необыкновенно поэтически умеет себя обстановить. Слыхали ли Вы его песню в степи, перед восходом солнца, когда края неба горят в полыме, по краям степи лежит еще прозрачный утренний туман, когда Вы видите перед собою только степь да небо и подле ни одной живой души? Серебряные звуки льются с синей выси навстречу медленно восходящего солнца и провожают Вас, куда бы Вы ни ехали, с горы или на гору. О! мне знакома эта песня, и я не могу ее не любить! Простите, что я немножко заговорился. Мне, знаете ли, сделалось отчего-то немножко скучно, - вот я и повел с Вами речь. Если минута для этой речи выбрана мною не совсем кстати, - пожалуй, побраните меня - что ж такое! Я никогда не слыхал, как говорит раздраженная женщина, - вероятно, очень хорошо. Право, побраните, только, ради бога, поскорее! Ваша молчаливая досада была бы чистым наказанием для меня, всегда готового Вас слушать.
Всем сердцем преданный Вам
И. Н.
81. Н. А. МАТВЕЕВОЙ
Воронеж [1861] марта 27-го.
Вот видите, как Вы строги, как искусно Вы умеете ловить меня на слове! Я сказал, что мне скучно, что мне не с кем обменяться словом, - и написал Вам несколько строк; Вы поймали мое слово и даете ему обратный смысл, гак что я, употребивший его, чуть не попадаю в родные братья тех милых людей, на медных лбах которых выступает крупными буквами неизгладимая надпись: "дурак"... Кому же охота читать строки, написанные от скуки? Это справедливо. Но позвольте несколько оправдаться. Я думаю, Вам известно, что есть скука, происходящая от праздности, от нечего делать, тем более порядочное, умное, и есть скука другого рода - это тяжелое состояние души, чувство чего-то неприятного, какой-то тупой нравственной боли. Она не похожа на грусть: в грусти бывает подчас много прелести, стало быть, и поэзии; в скуке, о которой я говорю, нет ее и тени. Итак, Вы не угадали моей скуки и напрасно упрекнули меня за это слово. Вообще оценка чужой личности, составление о ней понятия, что она такое, на основании одних предположений - дело довольно трудное и редко может быть удачным или удачным только случайно. Вы, например, можете предположить, что я люблю песни жаворонков потому, что привык их слушать вблизи того сада, который и проч., но, позвольте! Вы делаете ошибку на первом шагу: я полюбил эту песню давным-давно, в то время, когда бродил в степи или в полях с ружьем, не ради охоты, а ради того, чтобы надышаться чистым воздухом, после долгого заключения в четырех стенах, чтобы налюбоваться зеленью трав, румянцем утренней и вечерней зари и ярким блеском солнечных лучей, рассыпанных на гладкой поверхности озер и заливов... Садов там никаких не было, но случалось мне заходить под тень леса, с говором которого я так сроднился с младенчества, что слышу в нем что-то родное, понятное моему сердцу, будто ласкающую речь милого друга... Из Ваших слов видно, что Вы любите природу, стало быть, Вы меня поймете и не скажете, что я мечтаю от безделья. Мне, выросшему в удушливом воздухе, нельзя было ее не полюбить: она была моею нравственною опорою, поддержкою моих сил, светлою стороною моей жизни, она заменяла мне живых людей, которых вокруг меня было так мало, или, лучше сказать, - вовсе не было. Она никогда мне не изменяла, всегда оставалась одинаковою ее божественная, вечная красота... В одном из своих писем Вы сказали между прочим, что Вам нет никакого дела до сплетен, что Вы стоите выше этих пустяков, а теперь говорите, что эти сплетни уложили Вас в постель. А отчего ж Вы не отвечали на них презрением? И что Вам за охота употреблять слово разочарованность, это старое, избитое, истасканное до смешного слово? Люди - всюду люди: есть в них много хорошего, много есть и подленького, низкого, грязного. Вините в последнем их воспитание, окружающую их среду, и проч., и проч., - только менее всего вините их самих. Они нередко более жалки, чем злы, потому что рубят сплеча, не задумываясь, куда или на кого падут их удары и что от этого выйдет... Пусть потеряли бы Вы терпение, поддались сильному гневу, - все это было б ничего, но заболевать от сплетни, не только бессознательной, даже намеренной, просто не стоило. Ваше равнодушие убило бы наповал эту отвратительную гадину, оно было бы для нее сильным мучительным наказанием, потому что злая сплетня именно на то и рассчитывает, что ее примут к сердцу. Будто Вы не знаете, что в глухой стороне сплетня рождается так же легко, как насекомые в грязной избе, что сплетня для некоторых нужнее насущного хлеба, слаще млека и меда? Ну, помилуйте, ради бога, стоило ли Вам заболевать из-за этой дряни? А все-таки мне за Вас грустно... Что сказать Вам о наших новостях? Нет, о них лучше после, потому что есть кое-что более дорогое, более близкое моему сердцу. Вы упрекаете меня в привязанности к китайским церемониям, в сдержанности выражений, в какой-то вечной arriere pensee 1, между тем сами беспрестанно употребляете слова вроде следующих: извините, мое письмо, быть может, Вам... и так далее. Ваши вариации на эти слова бесконечны. Грех Вам! Оставьте все это и говорите со мною просто. Ваши слова без украшений, без яркого наряда будут для меня понятны и, главное, всегда будут мне дороги. Яркая пестрота почти всегда удивляет, нередко отталкивает. Для того, чтобы крепко, горячо пожать Вашу милую руку, как руку друга, на нее не нужно надевать душистую модную перчатку с изысканным махорчиком и с блестящею застежкою, - уверяю Вас, что это так. Игра слов, разные извинения и оговорки - это своего рода pas des deux 2, фигура, может быть, уместная на сцене, но неприменимая в обыкновенной, обыденной жизни. Представьте, что я вхожу в Ваш дом и, вместо того, чтобы подойти к Вам прямо и сказать: "добрый день" или "добрый вечер", - делаю шаг налево, шаг направо, шаг вперед, шаг назад, - ведь Вы захохотали бы непременно... То-то и есть!., авось на будущее время Вы оставите ваши оговорки, от которых мне становится грустно и больно. Кому же приятно недоверие?.. Как было бы хорошо, если бы Вы приехали в Воронеж! Как я был бы этому рад! Конечно, разные разности помешали бы поговорить нам на свободе, но лучше что-нибудь, чем ничего. А знаете ли? - У нас устраивается в пользу "Общества распространения грамотности" литературно-музыкальный вечер. Если он состоится, то будет сделан в зале дворянского собрания на шестой неделе великого поста; так по крайней мере предполагается. Я приглашен читать, но буду ли участвовать в чтении, не знаю. "Общество распространения грамотности" имеет целию устройство публичных библиотек, образование низшего класса народа, проведение в массу его дешевых изданий книг и тому подобное. Цель, как видите, благая. Проект подобного общества костромичи уже представили на утверждение правительства. Я знаю это потому, что переписываюсь с его учредителями 3. Распространение грамотности может принести огромную пользу; разумеется, все это впереди; мы не доживем до счастливых результатов народного образования, но хорошо уже и то, что увицим начало благого дела. Вас удивляет теперь неразвитость сельского населения, Вы даже находите ее более между государственными крестьянами, нежели между крепостными, и потому заключаете, что уничтожение крепостного права не принесет таких плодов, на которые надеются передовые люди нашего времени и вообще все те, кому дорога наша родимая сторона. Ясно, что Вы не давали себе труда поглубже вникнуть в причины, которые стали непроходимою стеною на нашем пути. Из Ваших слов выходит, что народ наш неспособен к развитию. Нет, Вы подумайте сперва о том, что над ним тяготело и тяготеет, о том, какое окружает его чиновничество, каковы его наставники духовенство, как бьется он из-за насущного куска, таская во всю жизнь на плечах своих випун, а на ногах лапти... впрочем, об этом неудобно говорить на бумаге, я утомил бы Вас разными печальными подробностями. Поднимемте этот вопрос тогда, когда мне удастся побывать в Вашем крае, я постараюсь доказать вам справедливость моих слов.
Ваше письмо я получил 26-го вечером, т. е. на седьмой день после его отправления из Землянска. О благодатные сообщения! Кажется, и не далеко живем друг от друга, а выходит так, что между нами ложится пространство в 1000 верст... Кстати, о письмах: если действительно Вас сколько-нибудь затрудняет русская речь, благодаря полученному Вами воспитанию, пишите по-французски. Ухо мое не привыкло к этому языку, и я не могу на нем говорить, потому что узнал его слишком поздно и изучил самоучкою, но тем не менее, я его знаю настолько, что письмо Ваше пойму от первого до последнего слова. Только, пожалуйста, не повторяйте таких или подобных фраз: il faut enfin cesser les jeremiades , или: galimatias 5, или... ну. Вы сами знаете, что далее... я не буду напоминать Вам того, чем высказывалось и высказывается Ваше недоверие к людям, Вам преданным... Вот нее Вам! Charge en revanche...6 Посмотрим, долго ли еще будете Вы мучить меня Вашими церемониями. Уж, что это за слово! Оно походит на скрип ножа по каменной тарелке, что, как известно, нравится канарейкам и от чего затыкают уши люди, не привыкшие к подобным раздирательным звукам... Вы говорите, что у Вас прекрасная погода, что Вы часто гуляете и слышите песню жаворонка. Радуюсь за Вас. Вспоминайте иногда о тех людях, кото-рь, живя в грязном городе, думают о деревне, скучают по ней и ждут минуты подышать ее воздухом, полюбоваться на ее поля и... e'est assez! 7
