Гомер - Илиада

Старости грустной и множество бед предпошлет моей смерти:
Зрелище мертвых моих сыновей, дочерей увозимых,
Спальных покоев, кругом предаваемых злому хищенью,
Малых детей, разбиваемых оземь в неистовстве диком,
Юных невесток, влекомых руками нещадных данайцев,

А напоследок я сам упаду перед дверью у входа,
Острою медью пронзен, если кто из врагов меня ранит.
Тяжким копьем иль стрелою и душу из тела похитит.
Там растерзают меня плотоядные псы. Их я прежде
Дома кормил за столом, да на страже лежат при воротах.

Крови напившись моей, они, лютые, лягут в преддверьи.
Юноше, павшему в битве, не стыдно лежать бездыханным:
Весь он и мертвый прекрасен, где бы тело его ни открылось.
Если ж на старце убитом свирепые псы оскверняют
Белые кудри иль бороду, или стыдливые части, —

Нет для людей злополучных плачевнее зрелища в мире!"
Так умолял престарелый Приам, вырывая руками
Клочья сребристых волос, но не тронул он сердца героя.
Мать возрыдала тогда, проливая обильные слезы,
Грудь обнажила рукой, а другой — на сосец указала

И, обливаясь слезами, крылатое молвила слово:
"Гектор, почти эту грудь и меня пожалей! Если в детстве
Я простирала к тебе тот сосец, утишающий крики,
Вспомни об этом, мой сын дорогой. Отражай супостата,
Стоя внутри за стеной, но один впереди не сражайся.

О, непреклонный! Коль ныне умрешь, мой возлюбленный отпрыск,
Даже оплакать тебя мы не сможем на ложе печальном, —
Я и супруга твоя, одаренная щедрым приданым.
Быстрые псы растерзают тебя вдалеке, пред судами".
Так они оба в слезах обращались к любезному сыну

И умоляли его, но не тронули сердца героя.
Он исполинского ждал Ахиллеса, бежавшего быстро.
Точно как в горном ущелье дракон сторожит пешехода,
Зелий наевшись зловредных и страшною злобой пылая,
В логе лежит, извиваясь и яростно смотрит оттуда:

Так непреклонный душой Приамид не хотел удалиться.
К выступу башни снаружи он щит прислонил меднояркий,
Громко вздохнул и сказал в своем сердце отважном:
"Горе, что делать мне? Если я в город спасусь чрез ворота,
Полидамас меня первый там встретит укором обидным,

Он, кто совет дал увесть в Илион всех троянцев, —
В ту злополучную ночь, как воспрянул Ахилл богоравный.
Я не послушался слова, а было бы лучше гораздо.
Ныне ж, когда я столь многих своим погубил безрассудством,
Храбрых стыжусь я троянцев и длинноодетых троянок.

Как бы из них кто-нибудь, и бессильней меня, не промолвил:
"Гектор народ погубил, на отвагу свою полагаясь".
Так они скажут тогда. О, желанней стократ и почетней
Выйти Ахиллу навстречу и либо его поразить мне,
Либо в бою самому перед Троей погибнуть со славой.

Иль поступить по иному? Что если сниму и на землю
Шлем свой и щит положу, а копье у твердыни поставлю,
Сам же навстречу пойду беспорочному сыну Пелея
И обещание дам вернуть благородным Атридам
Как аргивянку Елену — причину войны и раздора —

Так и сокровища все, что на быстрых судах многоместных
В Трою привез Александр, — и сверх того с войском ахеян
Все поделить нам богатства, сокрытые в городе нашем?
Если потом обязал бы я клятвою старцев троянских
Все разделить пополам, ничего для себя не скрывая,

Все без утайки снести, чем прекрасная Троя владеет.
Только зачем я об этом в душе размышляю напрасно!
Я не пойду умолять, и Ахилл не почтит моей просьбы,
Не пожалеет меня, а предаст безоружного смерти
Быстро, без боя, как женщину, чуть лишь отброшу доспехи.

Да и не время теперь нам беседовать праздно друг с другом,
Точно на камне под дубом беседует юноша с девой
Юноша с девой цветущей охотно вступает в беседу,
Нам же пора воевать, чтоб увидеть как можно скорее,
Мне ль Громовержец Зевес иль ему приготовил победу".

Так размышляя, он ждал. А Пелид подходил уже близко,
Грозным копьем пелионским над правым плечом потрясая,
Весь Эниалию равный, воителю с веющим шлемом.
Медь вокруг тела его далеко пламенела, подобно
Свету огня или ярким лучам восходящего солнца.

Гектор, увидев его, задрожал и не смел дожидаться.
А устремился бежать, за собою ворота оставив.
Следом погнался Ахилл, доверяясь ногам своим легким.
Точно как сокол нагорный, из хищных пернатых быстрейший,
Горлицу, робкую сердцем, преследует, не уставая;

В стороны мчится она, а хищник с пронзительным клектом
Взмахами крыл нагоняет, и сердце в нем жаждет добычи:
Так он, усердствуя, мчался вперед. А трепещущий Гектор
Быстро коленями двигал, идя вдоль стены Илионской.
Мимо холма, мимо дикой смоковницы, ветрам открытой,

Оба они прибежали к стене, колесничной дорогой,
И светлоструйных достигли двух водных вместилищ, откуда
Два родника выбегают глубокопучинного Ксанфа:
С теплой водою один, и над ним непрестанно клубится
Пар, далеко расстилаясь, как дым над пылающим лесом;

Ключ же другой и средь лета струится, по холоду равный
Граду иль мерзлому снегу, иль в лед превратившейся влаге.
Там у ключей находились просторные, пышные мойни,
Гладким обложены камнем, где светлые мыли одежды
Дочери храбрых троянцев и жены, прекрасные видом,

В прежние мирные дни, до прихода ахейского войска.
Мимо бойцы пронеслись, — этот спасаясь, а тот догоняя.
Доблестный муж убегал, настигал же безмерно храбрейший.
Ибо не жертвы они добивались, не кожи бычачьей,
Что достается обычно в награду быстрейшему в беге,

Но о душе состязались могучего сына Приама.
Точно к победе привыкшие цельнокопытные кони
Мчатся, мету огибая, и славная ждет их награда, —
Медный треножник, иль дева, на тризне убитого мужа:
Так они город Приама три раза кругом обежали,

Быстрым ногам доверяясь. И все на них боги взирали.
Первый меж ними воскликнул отец и людей и бессмертных:
"Горе, любезный мне воин бежит вкруг стены Илионской,
Славным гонимый врагом. Я гляжу и душа моя плачет
В скорби по Гекторе: часто он бедра бычачьи сжигал мне

В жертву на многолощинных высотах Идейских и в Трое,
В городе верхнем. Теперь же его Ахиллес богоравный
Быстро преследует в бегстве вкруг славной твердыни Приама.
Но помогите, о, боги, обсудим и примем решенье:
Снова спасем ли его от погибели, или дозволим,

Чтоб, не взирая на доблесть, он пал, укрощенный Ахиллом?"
И синеокая так возразила богиня Паллада:
"Молниеносный Зевес, что сказал ты, о, тучегонитель!
Мужа, рожденного смертным, давно подчиненного року,
Ныне обратно желаешь похитить у смерти зловещей?

Делай, но мы, остальные все боги тебя не одобрим".
Ей отвечая, промолвил Зевес, облаков собиратель:
"Милая дочь, ободрись, Тритогения! Пусть говорил я
Ныне с неласковым сердцем, к тебе хочу быть багосклонным.
Делай, как сердце прикажет, и не отступай пред желаньем".

Так, побуждая, сказал он Афине, усердия полной,
И с Олимпийских высот она бросилась вниз и помчалась.
А быстроногий Ахилл за испуганным Гектором гнался.
Точно собака в горах за оленем охотится юным,
С лога подняв и гоняя долиной и темною чащей;