Станислав Гагарин - Военные приключения. Выпуск 1
Далее по пути — Военная академия имени М. В. Фрунзе, потом два медицинских института… Лужники… Новодевичий монастырь, за рекой — МГУ.
Новодевичий когда-то был вторым на Руси после Троице-Сергиевой лавры по значению, богатству, а по красоте, пожалуй, и первым, что вполне естественно для женской обители, куда принимали монахинь только боярского рода и выше. Под сводами Смоленского собора монастыря нашли последний покой три сестры Петра и первая несчастная его супруга Евдокия, в девичестве Лопухина. Ее короткое письмо Петру после гибели сына — одно из самых трагичных и трогательных женских писем в истории.
«По прежнему быти инокою и пребытии во иночестве до смерти и буду Бога молить за тебя государя. Вашего Величества нижайшая раба бывшая жена ваша Авдотья».
Это письмо Евдокии Лопухиной Петру из Шлиссельбургской крепости в 1718 году, накануне переезда в Новодевичий монастырь. Последний судьбой своих обитательниц вносит лирическую ноту в суровые века и окружен, как аурой, теплотой и обаянием смиренных послушниц, хотя нынешние историки с угрюмо-въедливым энтузиазмом роются в годах смутных и больных. Видимо, вульгарный историзм, много раз руганный, живуч, как дурной тик.
Вы не заметили, что, перечисляя учреждения-символы, я провел вас с Красной площади от начала до конца самой важной улицей Москвы? Цари ежегодно выходили из Кремля в сопровождении двора и полков и шли пешком этим же путем на поклонение к иконе Смоленской пречистой божьей матери. Собор и монастырь заложены отцом Ивана Грозного Василием III в 1525 году в честь присоединения и возврата Смоленска русской земле. То великий перелом в нашей истории. К иконе Смоленской богородицы относились с таким благоговением, что штурм Смоленска русскими полками отложили на день, чтобы он не совпал с днем почитания иконы, которая была главной святыней города с XI столетия. Путь от Кремля до Новодевичьего в 1658 году Михаил Алексеевич специальным указом повелел именовать Пречистенкой.
Ни Тверская, ни Калужская или иная другая улица в Москве не может быть сравнима с Пречистенкой по исторической символике, красоте и одухотворенности. На какой из дорог в Москве могут быть такие памятники, как на этом священном пути? Кремль — символ мужской и воинский, а монастырь на Девичьем поле — символ женственности. Да и не припомню более до Петра именных царских указов об утверждении за улицей названия.
На пречистом пути просматривается еще один признак Москвы и, пожалуй, самый главный для понимания ее исторического смысла. Пречистенка — это путь от одной твердыни к другой. Это путь между строгими фортификационными сооружениями. На этом пути по Пречистенке, а рядом и по Остоженке селился цвет русского боярского воинства. На этой дороге две стрелецкие слободы: Левшинская и Зубовская. По пути монастыри-крепости Алексеевский и Зачатьевский и три вала стен — Китай-города, Белого города и Скородома (потом Садовое кольцо), все с башнями дозорными, раскатами и бойницами. Пречистая дорога смело выходила в чистое поле за эти три оборонительные линии и шла лугами, садами и рощами к утопающему в садах дивному бело-золотому монастырю.
Все, что мы перечислили только что, идет по двум разрядам: военному, как твердыни, и духовному, как культовые памятники. Москва прежде всего город военной и воинской славы. Потому нигде военный не должен бы себя чувствовать так естественно и уместно, как в Москве. Иностранцам это должно не нравиться. Стало быть, это хорошо для нас. Иноземцу лучше, чтобы вместо твердынь и храмов стояли кабаки, рестораны, магазины, снова кабаки, театры с «шоу», чтобы он весь день чувствовал подрыгивание в теле и было как можно больше «порно», но желательно с «куполаз» и «балалайказ».
В допетровской Москве не было ни одного, как мы говорим, «памятника культуры», который не носил бы оборонного характера. Даже на городской жилплощади, в тесной квартирке, всегда есть работа рукам и уму, а в усадьбах и подавно, потому проблемы досуга, коли сейчас придумана для лентяев, то тогда ее не было и вовсе. У нас разговоры, «круглые столы», печатные вопли о сносе и разрушении памятников стали уже из трагической фазы переходить в трагикомическую. Потому как «Васька слушает да ест», а общественность стенает. Общество охраны памятников создано без прав. Оно ничего не может запретить, а только причитает. Так будет до тех пор, пока памятниками культуры не займутся те, кто обязан их защищать, те, кто унаследовал их от предков и несет прямую ответственность за их сохранность.
Провалы в исторической памяти, а тем более ее атрофия — страшное бедствие для всего народа. Из-за них нация, сколь бы могущественна она ни была, духовно беззащитна перед внешними влияниями, подчас враждебными, теряет свое лицо, не дорожит своей культурой и самобытностью и в конечном счете обречена на исчезновение.
Когда речь идет о «страшном бедствии», то наступает, как сказал Мономах в поучении детям, «м у ж с к о е д е л о», стало быть, в первую очередь тех, кто носит погоны. Память всегда была мужской добродетелью.
Развитие в единстве постоянства и изменчивости, причем постоянства должно быть три четвертых, этот же баланс сил работает при традиции и новаторстве, истории и новшествах, базисе и надстройке.
Мы и впрямь видим дальше своих предков и зорче только потому, что стоим на плечах гигантов, то есть наших дедов. В то же время мы предали забвению завет Ломоносова, который всю сумму своих размышлений как завещание потомкам оставил в письме Шувалову. Четырех основных разделов этого программно-пророческого завещания не прозвучало ни разу в нашей печати. Что это за разделы? Вот они.
Первое — «о размножении и сохранении российского народа».
Второе — «о истреблении праздности».
Третье — «о исправлении нравов на большем народа просвещении».
Четвертое — «о сохранении военного искусства во время долговременного мира».
Можно смело сказать, что и другие разделы, посвященные развитию земледелия, ремесел и художеств, — все это мудрое завещание как будто обращено лично к каждому из нас и одно временно есть руководство для секретарей и мэров и всех делающих практическую политику. Мы забыли заветы отцов и в погоне за химерами теряем детей, которые ждут не схоластики, а теплоты и твердости, Шиллер, которого мы знаем только как поэта-романтика, был из числа высоких учителей народа и составителем и редактором воинских уставов. Он заметил с горечью еще тогда:
«Дух абстракции пожирает то пламя, около которого могла бы согреться и воспламениться фантазия».
Философия, семья, дисциплина забыты потому, что не три четверти приходится на дух и четверть на блага, а наоборот. Победа перестройки будет зависеть от того, сможем ли мы перестроить эти соотношения в пользу совести, дисциплины, чести, духа.
Ни одни политический деятель, офицер, философ, учитель, вождь да и просто честный человек никогда не рискнет сказать, что в человеке плоть важнее духа. Видимо, и удовлетворять надо при желаемой гармонии и согласованности прежде всего то, что регулирует и созидает остальное, то есть достоинство личности. Так, если перестраивать, то надо с головы поставить на ноги этот абсолютный принцип. Вряд ли, стоя на голове, мы даже с гласностью и ускорением перестроимся. Иначе странный разрыв. Армия может выполнить свою задачу только при приоритете духа. И когда мы говорим: четверть материальных ресурсов, мы не принижаем их, эти ресурсы, а, наоборот, совершенствуем. Чтобы техника и припасы занимали подобающую им четверть, они должны непрерывно шлифоваться и быть лучше мировых образцов. Не на уровне, а лучше. Армия и народ едины тогда, когда у них и задачи едины, и пропорции духовных и материальных ресурсов едины. Приоритет духа есть общенародная доктрина, а значит, на этой же базе попробуем созидать. Как вы думаете, может гражданин, который живет по балансу четверть — на мораль, а три четверти — на потребление, во время войны или иной народной беды вдруг стать собранным, отважным, неприхотливым и готовым к самоотречению воином?
Маршалы Наполеона со вздохом вспоминали солдат своей революционной юности. Тогда разутые, раздетые, плохо вооруженные и голодные инсургенты били вышколенные части врага. У революционных батальонов на материальную часть приходилась даже не четверть, а десятина. Они после изнурительных переходов, голодные, став бивуаком во фруктовых садах, не срывали ни одного плода, чтобы не запятнать честь освободительной армии. Эти солдаты и до битв не были потребителями. Жизнь не ласкала их. Мы же думаем лишь о досуге для детины, который не устает на работе, чем бы еще «пощекотать» его.
5. Кадры решают все
Почему в перестройке кадровая проблема стала главной? Партии нужны люди сейчас трезвые и духовно собранные.
