Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения
Хедвиг. Тут такой беспорядок… (Хочет прибрать карточки.)
Грегерс. Оставьте, не беспокойтесь. Это карточки, которые надо отретушировать?
Хедвиг. Да, я тут немножко помогаю папе.
Грегерс. Так вы не стесняйтесь меня. Пожалуйста!
Хедвиг. Нет, нет. (Садится, придвигает к себе все нужные предметы и принимается за работу.)
Грегерс молча смотрит на нее некоторое время.
Грегерс. Дикая утка хорошо почивала сегодня?
Хедвиг. Благодарю вас. Должно быть.
Грегерс (повернувшись в сторону чердака). При дневном свете совсем другой вид, чем вчера при лунном.
Хедвиг. Да, удивительно, как меняется. Утром совсем другой вид, чем вечером. И когда дождь идет, тоже совсем другой, чем в хорошую погоду.
Грегерс. Вы это подметили?
Хедвиг. Да ведь сразу видно.
Грегерс. А вы тоже любите бывать там, у дикой утки?
Хедвиг. Да, когда удается…
Грегерс. Но у вас, пожалуй, мало свободного времени. Вы, конечно, ходите в школу?
Хедвиг. Нет, больше не хожу. Папа боится, что я глаза испорчу.
Грегерс. Так он сам с вами занимается?
Хедвиг. Папа обещал заниматься со мной, да вот все некогда ему.
Грегерс. И никто другой вам не помогает?
Хедвиг. Помогает. Кандидат Молвик. Но он не всегда… в порядке… так что…
Грегерс. Пьет?
Хедвиг. Должно быть.
Грегерс. Ну, значит, досуг у вас есть. А там, надо полагать, совсем особый мир, не так ли?
Хедвиг. Совсем особый. Там столько диковинок.
Грегерс. Да?
Хедвиг. Да. Там большие шкафы с книгами, а многие книги с картинками.
Грегерс. Вот как!
Хедвиг. И еще там есть старая шифоньерка с ящичками и дверцами и большие часы с фигурками, которые выскакивают. Только часы больше не ходят.
Грегерс. Так время остановилось там — у дикой утки.
Хедвиг. Да. А еще там есть старый ящик с красками и все такое. И книги, книги!..
Грегерс. И вы их, верно, читаете?
Хедвиг. Да, когда удается. Только там все больше английские, а я не понимаю по-английски. Но тогда я смотрю картинки. Там есть одна большущая книга под названием «Harryson's History of London»[24]. Ей, верно, лет сто. И в ней столько картин! На самой первой — смерть с песочными часами в руках и девушка. Мне это не нравится. Зато на других картинах все церкви, замки, улицы или большие корабли плывут по морю под парусами.
Грегерс. Откуда же у вас все эти редкости?
Хедвиг. А, знаете, тут жил когда-то старик моряк, капитан, он и понавез все это из своих плаваний. Его звали «Летучим Голландцем». Так странно! Он вовсе не был голландцем.
Грегерс. Нет?
Хедвиг. Нет. Но наконец он пропал совсем. А это все так и осталось.
Грегерс. А скажите мне, когда вы сидите там и смотрите картинки, вам самой не хочется поглядеть на белый свет?
Хедвиг. Не-ет! Я хочу всегда жить дома и помогать папе с мамой.
Грегерс. Ретушировать карточки?
Хедвиг. Нет, не одно это. Мне больше всего хотелось бы выучиться гравировать такие картинки, как в английских книгах.
Грегерс. Гм… А что отец ваш на это говорит?
Хедвиг. Ему это, видно, не нравится. Папа на этот счет такой странный. Представьте, он говорит, что мне лучше учиться плести корзинки и разные вещи из соломы! Ну что тут хорошего?
Грегерс. И по-моему, ничего особенного.
Хедвиг. Но папа прав, что, если бы я выучилась плести, я могла бы сплести новую корзинку для дикой утки.
Грегерс. Могли бы, конечно. И кому же ближе этим заняться, как не вам.
Хедвиг. Да, утка ведь моя.
Грегерс. То-то и есть.
Хедвиг. Как же, моя собственная. Но я даю ее папе и дедушке в долг, сколько они хотят.
Грегерс. Вот как? А на что же она им?
Хедвиг. Они с нею возятся, что-то устраивают для нее и все такое.
Грегерс. Могу себе представить. Дикая утка, конечно, самая важная персона там на чердаке.
Хедвиг. Да еще бы, это ведь настоящая дикая птица. И ее жалко. Ей не с кем водиться, бедняжке.
Грегерс. У нее нет семьи, как у кроликов…
Хедвиг. Да. Кур тоже много, и все они выросли вместе. А она совсем одинока, разлучена со всеми своими. И вообще над ней точно тайна какая: никто ее не знает, никто не ведает, откуда она.
Грегерс. И, кроме того, она побывала в пучине морской.
Хедвиг (кидает на него беглый взгляд, подавляет улыбку и говорит). Почему это вы говорите: в пучине морской?
Грегерс. А как же иначе сказать?
Хедвиг. Да просто: на дне моря или на дне морском.
Грегерс. Ну не все ли равно сказать: в пучине морской?
Хедвиг. Мне всегда так странно кажется, когда другие говорят: в пучине морской.
Грегерс. Почему же? Скажите.
Хедвиг. Нет, не скажу. Это так глупо.
Грегерс. Не думаю; скажите же мне, почему вы улыбнулись?
Хедвиг. Потому что всегда, когда я вдруг так сразу вспомню обо всем там, — все это помещение со всем, что есть там, представляется мне пучиной морской. Понятно, это глупо.
Грегерс. Не говорите.
Хедвиг. Да ведь это же просто чердак.
Грегерс (пристально глядит на нее). А вы так уверены в этом?
Хедвиг (удивленно). Что это чердак?
Грегерс. Да, вы вполне в этом убеждены?
Хедвиг молча смотрит на него с открытым ртом. Гина выходит из кухни со скатертью. Грегерс встает.
Я, кажется, забрался к вам чересчур рано?
Гина. Что ж, надо же вам куда-нибудь деваться. Да скоро и готово будет. Убери со стола, Хедвиг.
Хедвиг убирает со стола и затем помогает матери накрывать на стол. Грегерс садится в кресло и перелистывает альбом.
Грегерс. Я слышал, вы умеете ретушировать, фру Экдал.
Гина (косясь на него). Да-а, умею.
Грегерс. Как это кстати пришлось.
Гина. Как кстати?
Грегерс. Да вот, когда Экдал вздумал сделаться фотографом.
Хедвиг. Мама умеет и снимать.
Гина. Да, довелось и этому обучиться.
Грегерс. Так, пожалуй, вы и ведете все дело?
Гина. Когда Экдалу некогда, то…
Грегерс. Он, верно, много времени посвящает старику отцу?
Гина. Да. И кроме того, разве это дело для такого человека, как Экдал, снимать тут портреты со всех и каждого?
Грегерс. Я то же думаю. Но раз он взялся за это дело, то…
Гина. Господин Верле, конечно, понимает, что Экдал не какой-нибудь простой фотограф.
Грегерс. Положим, но все-таки…
На чердаке раздается выстрел.
(Вздрагивая.) Что это?
Гина. У! Опять они палят.
Грегерс. Они еще и стреляют?
Хедвиг. Это они охотятся.
Грегерс. Что такое?! (Подходя к дверям чердака.) Ты охотишься, Ялмар?
Ялмар (за сеткой). Ты уж пришел? А я и не знал. Так был занят… Хедвиг, ты что же нам не скажешь? (Выходит.)
Грегерс. Так ты и стреляешь на чердаке?
Ялмар (показывая двухствольный пистолет). Всего-навсего из этого вот.
Гина. Да вы с дедушкой еще наделаете бед с этим левольвером.
Ялмар (с раздражением). Я, кажется, уж говорил, что такое огнестрельное оружие называется револьвером.
Гина. Ну, от этого оно не станет лучше, я думаю.
Грегерс. Так и ты сделался теперь охотником, Ялмар?
Ялмар. Ну, так, иной раз кроликов постреляем немножко… Больше все ради старика, ты понимаешь.
Гина. Мужчины такой уж народ, им все надо рассеянничать.
Ялмар (с раздражением). Конечно, нам нужно иногда рассеяться.
Гина. Ну вот, и я аккурат то же говорю.
Ялмар. Ну! Гм… (Грегерсу.) И видишь ли, так удачно — чердак совсем в стороне, никто не слышит, как мы тут стреляем:. (Кладет пистолет на самую верхнюю полку.) Не трогать пистолета, Хедвиг! Один ствол заряжен. Помни.
