Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Осень подходит к городу с той стороны, где вода,
Где трава и деревья. Там опустела скамья,
С которой ушли влюбленные —
Нет крыши уже для любви!
Это простые вещи, и они повторяются вновь,
Они уже стали привычными, как снять на улице шляпу,
«Доброе утро» сказать, или «дайте газету»,
Или что-то подобное, только печальнее…
Когда осень подходит к городу, она стучится и в двери ко мне,
Пустым коридором проходит и поселяется в сердце.
Сначала молча расставит по комнатам свои вещи,
А после, руки скрестив на груди, посмотрит в мои глаза.
И вот уже кажется мне, что все
Не так-то и просто, как «дайте газету»
Или что-нибудь в этом роде, только печальнее.
Стоит сапожник в дверях мастерской и думает о бесцельно прожитой жизни
За домами последними, на пустыре, солдаты копают окоп на ученьях
И чернеет вывороченная земля. В стороне незаметно
(Но заметно ушедший в себя) офицер,
Небольшого чина, но поседевший, вспоминает легенды о полководце.
Женщина в доме через дорогу смотрит, как плавно кружится лист,
И питается вспомнить, как по ступеням когда-то к ней поднимался ОН
(впрочем, вся обстановка тонет в тумане климакса).
Нежный поэт, уставший быть нежным,
Снова засел за осенний цикл.
А вообще-то все как обычно:
Люди снимают при встрече шляпы и говорят: «Доброе утро»,
Рынок рассыпался по корзинам, которые бродят туда-сюда,
Никто не видал, как раздвинулись шторы,
Но видно, как кто-то глядит в окно.
Работают дворники, сооружая золотоверхую пирамиду,
И дети весело зажигают
Кадильницу из пожелтевшей листвы.

За городом, в пригороде, в октябре, глубокое тихое вёдро.
Окошки с подушками жмурятся сонно, и утро свежо и лилово.
Пустая дорога в опавшей листве петляет, как спящая кобра.
А небо сине и спасительно, как артерия у больного.

Толпятся картины одна за одной в тяжелых старинных багетах:
Ограды литые, узоры чугунные и цветники у асфальта.
Из домика запахом кофе несет, и чаем — из виллы, и где-то —
Из окон школы и по садам — разносятся звуки альта.

Фабричные трубы качаются в небе, колышется мох черепичный.
И слышно, как по водосточной трубе со скрежетом падает кошка.
Погреться на солнце выходит старик — из кокона червь шелковичный,
И видит: — Жизнь… но осень прекрасна! — слова на ступеньках порожка.

Ах, что-то сегодня произошло, случилось, наверное, что-то:
Откуда такая целебность во всем и свет этот ясный и странный?
Со сдобною булкой мальчишка идет и в чьи-то стучится ворота,
Как нужное слово и как совет, а сам он, как сдоба, румяный.

Над улицей лист одинокий плывет, и в дымке теряется улица,
И чистое небо голубизной сияет, и, в небо уставясь,
Какая-то пара стоит, заплутав в трех соснах, и смотрит, и щурится:
— А мы-то боялись, что наша любовь прошла… А мы-то боялись…

Это ты возвращаешься к Тисе. Случайно.
Неужели случайно, как если бы мог
Не вернуться сюда? Вообще не вернуться?

Неужели ты мог
Не увидеть привязанной лодки?

Не узнать старых ив, в основанье стволов
Посеревших от ила и мохом заросших
До широких ветвей? Ты срывал этот мох
И украдкой курил его. Разве случайно?

Словно мог ты, раздвинув бурьян, не открыть
Той тропинки, где ты за влюбленными крался
В летних сумерках.
Разве случайно? А сердце,
Как оно колотилось у самого горла?!

И на скалы крутые,
Над водой взгромоздившие камень на камень,
Разве только случайно пришел ты взглянуть,
А иначе б не выбрался,
Не огляделся —
Здесь, где удочку ты укреплял меж камней,
Чтобы рыба, сверкнув,
На крючке трепыхалась
(А приманку, чудак, забывал нацепить.
Все сидел да глядел.
Все сидел. И напрасно).

Неужели случайно пройдешь, не взглянув,
Так небрежно пройдешь, даже взгляда не бросив
На забор, где хотел ты глазок просверлить,
Чтобы тайну чужую увидеть воочью —
С той, с другой стороны?
Неужели случайным прохожим пройдешь,
Словно мог вообще не прийти,
Не вернуться?

Что с тобою стряслось?
Из каких ты краев?
Признавайся,
Откуда ты вдруг объявился?

Да и был ли ты вправду когда-нибудь здесь?
В самом деле, откуда?
И где пропадал ты?
Ведь и вправду ты где-то бродил чужаком,
А иначе б не мог и вернуться.

Иначе
Не стоял бы как вкопанный
Ни у стволов
Серых ив,
Ни у лодки,
Ни перед забором,
Вспоминая о чем-то!
Кто б мог это знать!

Если в этих местах ты бы не жил
Когда-то
И тебя бы потом не носило бы
Где-то,
Для чего бы тебе и стремиться
Сюда?

Так признайся по совести,
Начистоту:
Ты откуда сюда?
Что с тобою случилось?

И совсем по душам:
С кем ты все говоришь?
Или с чем?
Неужели опять начинаешь
Сам с собой толковать
И словами играть?

Глубоко-глубоко под тобой течет Тиса,
Далеко бежит, далеко.
Можно было бы в ней искупаться,
Если не был бы лету конец.

Так на камень присядь,
Как всегда ты садился в стихах.

Нет вокруг ни души.
Можешь даже всплакнуть, если хочешь.

Я задумал желанье:
Хоть несколько слов написать
О Тисе моей,
Хоть несколько строчек придумать
(Какие придумывают для стихов),
А потом за щекой
Переставлять их, как камешки,
И притирать,
И толкать,
Осторожно проталкивая слова
Сквозь ворота поэзии.

Если б все у меня получилось,
Как я загадал,
У меня получилось бы новое стихотворенье,
Я его повторял бы
Пустынною улицей темной,
Повторял в такт шагам,
Не спеша возвращаясь домой,
Где живем мы и старимся,
Век коротая недолгий.
Если б мог я желанье исполнить,
Опять у меня
Написалось бы стихотворенье о Тисе,
О Тисе,
Ведь у каждого есть это место,
Куда он всегда —
Хоть в стихах — возвращается
В жизни короткой иль долгой.

— Это дерево выросло в Бруклине,
Это — вдали от него,
А другое какое-то — где-нибудь в тысячном месте,
Если дерево там не растет
И река не течет,
Как его ни зовут, —
Для тебя это место пустое.

Но ведь Тиса моя — настоящая:
Я не могу
Ей слова сочинить,
Как в стихах иногда сочиняют.

Тиса детства!

Ей больше не течь
Сквозь мои и слова, и стихи,
Ведь она протекает сквозь жизнь
Глубоко и подспудно.

Тиса детства!

(Пускай не подземная это река,
Но, по счастью, никто ее в это мгновенье не видит).

За униженье наших рук пустых,
Что к свету тянутся и ждать не в силах,
Дай нам слова прозрачней смол густых,
Слова, что кровью заструятся в жилах.

И это слово страшное найди,
В глубинах плоти спящее безвестно,
О нем напоминает гул в груди,
Как звон непролитой слезы небесной.

Найди слова, имеющие плоть
И сердце беззаветное, живое
Для всех, кому тоски не побороть,

Для всех, кто смолк с поникшей головою,
Найди слова прямее тополей.
Пустые руки наши пожалей.