Оскар Уайльд - Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы

В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной,
Шагаю я в бурых крагах, мой бурый мул за спиной,
Со мной шестьдесят бомбардиров, и — милым толстушкам честь —
Тут гордость Британской Армии, все лучшее, что в ней есть, — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях!
Бросайте свои погремушки, не то разнесут в пух и прах — бабах!
Тащите вождя и сдавайтесь все вместе: и трус и смельчак;
Не хватайся за меч, не пытайся утечь, нет от пушек спасенья никак!
Нас гонят туда, где дороги, но чаще — где нет дорог,
И лезешь, как муха по стенке, нащупав ногой бугорок.
Лушаев и нагу смяли, с афридиев сбили спесь
Мы, пушки, — две батареи, двум тыщам равные здесь — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки…
Не тянешь — будь благодарен: научим жить на земле!
Не встанешь — ну что же, парень, патрон для тебя — в стволе.
Так делай свою работу без спеху, не напоказ,
Полевые части — не сахар? А ну, попотей у нас — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки…
Над нами орлиный клекот, рокот реки, как гром,
Мы выдрались из чащобы — лишь скалы да снег кругом.
Бичом полосует ветер, и вниз по степям летит
Скрежет и скрип железа, тупой перестук копыт — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки…
Колесо по Лезвию Неба, и Бездна у самых ног,
А путь, распахнутый в вечность, прямее, чем твой плевок,
От солнца и снега слепнешь, рубаха — выжми да брось,
Но намертво полрасчета в старуху нашу впряглось — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки…
В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной,
Карабкаюсь в бурых крагах, мой бурый мул за спиной.
Где шли мы — мартышкам да козам и то не дознаться, кажись.
— Родимые, тпру-у! Снять цепи! Шрапнелью! К бою! Держиссь! — тсс, тсс!
Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях!
Не вздумайте лезть в заварушки, не то разнесут в пух и прах — бабах!
Тащите вождя и сдавайтесь все вместе: и трус и смельчак;
Хоть под землю засядь, там тебе и лежать — не спасешься от пушек никак!

Голова — что твоя шарманка, язык, как приклад, тяжел,
Лежалой картошкой губы, — я крепко, видать, дошел!
Но меня не забудет патрульный капрал, в клоповник попал я не зря:
Я напился, как зверь, и капралу теперь со скулы не отмыть фонаря!

Второсрочная — прямо на доски — шинель,
Плац под окнами, выбитый сплошь…
Стоят суток гульбы две недели «губы» —
«За драку и пьяный дебош»!
За пьянство и славный дебош!
Капрал-то был, право, хорош.
Стоят суток гульбы две недели «губы»
За драку и пьяный дебош!

Я пива хлебнул порядком, что проку! — водой вода!
Но джину с дружком хватил я тайком и вот угодил сюда.
Ну, черт нас пихнул на двойной караул, капрал-то хрясь меня в нос!
Но как я за ворот его рванул, так клок в кулаке и унес!
Я бросил ботинки-гири и кинул в трактире шлем,
А мундир и ремни — бог весть где они, и чтоб они шли ко всем…
Мне не станут платить и велят отхватить нашивки, что я заслужил,
Но печать мою долго капрал не сотрет, я на совесть ее приложил!
Жена у казарменных плачет ворот, ревет во дворе малец…
Оно ерунда, вот начальство — беда: узнает — и мне конец.
Не лучше ли дать мне клятву опять, что святое начну житье,
Но случись заодно и дружок и вино, — как бы я не забыл ее!

Второсрочная — прямо на доски — шинель,
Плац под окнами, выбитый сплошь…
Стоят суток гульбы две недели «губы» —
«За драку и пьяный дебош»!
За пьянство и славный дебош!
Капрал-то был, право, хорош.
Стоят суток гульбы две недели «губы»
За драку и пьяный дебош!

Когда на восток новобранцы идут —
Как дурни, резвятся, как лошади, пьют.
Иные из них по дороге умрут,
Еще не начав служить как солдат,
Служить, служить, служить как солдат, солдат королевы!

Эй вы, молодые, поближе к огню!
Я не первых встречаю и хороню.
Но пока вы живы, я вам объясню,
Как должен вести себя умный солдат,
Умный, умный, умный солдат, солдат королевы!

При чуме и холере себя береги,
Минуй болота и кабаки.
Холера и трезвость — всегда враги.
А кто пьян, тот, ей-богу, скверный солдат,
Скверный, скверный, скверный солдат, солдат королевы!

Если сволочь сержант до точки довел,
Не ворчи, как баба, не злись, как осел.
Будь любезным и ловким, — и вот ты нашел,
Что наше спасенье в терпенье, солдат,
В терпенье, в терпенье, в терпенье, солдат, солдат королевы!

Если жена твоя шьется с другим,
Не стоит стреляться, застав ее с ним.
Отдай ему бабу — и мы отомстим,
Он будет с ней проклят, этот солдат,
Проклят, проклят, проклят солдат, солдат королевы!

Если ты под огнем удрать захотел,
Глаза оторви от лежащих тел
И будь счастлив, что ты еще жив и цел,
И маршируй вперед, как солдат,
Вперед, вперед, вперед, как солдат, солдат королевы!

Если мажут снаряды над их головой,
Не ругай свою пушку сукой кривой,
А лучше с ней потолкуй, как с живой,
И ты будешь доволен ею, солдат,
Доволен, доволен, доволен, солдат, солдат королевы!

Пусть кругом все убиты, — а ты держись!
Приложись и ударь и опять приложись.
Как можно дороже продай свою жизнь.
И жди помощи Англии, как солдат,
Жди ее, жди ее, жди ее, как солдат, солдат королевы!

Но если ты ранен и брошен в песках
И женщины бродят с ножами в руках,
Дотянись до курка и нажми впотьмах
И к солдатскому богу ступай как солдат,
Ступай, ступай, ступай как солдат, солдат королевы!

Где, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне, —
Знаю, — девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
В звоне бронзы колокольной слышу, будто невзначай:
«Воротись, солдат британский! Воротись ты в Мандалай!»
Воротись ты в Мандалай,
Где суда стоят у свай.
Шлепают, как прежде, плицы из Рангуна в Мандалай.
По дороге в Мандалай,
Где летучим рыбам — рай.
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!

В юбке желтой, в изумрудной шапочке, звалась она
«Супи-йо-лет», как царица, Тибо ихнего жена.
Начадив сигарой белой, припадала в тишине,
С христианским умиленьем, к черной идола ступне.
Глупый идол! Этот люд
Окрестил его «Бог Будд»!
Я ласкал ее, и было не до идолов ей тут!
По дороге в Мандалай —

В сырость рисовых плантаций солнце низкое сползло,
И она, под звуки банджо, мне поет «Кулла-ло-ло!»,
На плечо кладет мне руку, мы сидим, щека к щеке,
И следим, как пароходы проплывают вдалеке,
Как слоняги бревна тика складывают в тростнике,
В иловатой, гниловатой, дурно пахнущей реке,
И, в безмолвье душном, слово вдруг замрет на языке!
По дороге в Мандалай —

То, что было, — нынче сплыло. Прошлое прости-прощай!
Разве омнибусы ходят с Набережной в Мандалай?
Поучал меня служивый, оттрубивший десять лет:
«Кто услышал зов востока — не глядит на белый свет!»
Ничего другого нет,
Только пряный дух чесночный, только в пальмах солнца свет,
Только храма колокольцы — ничего другого нет!
По дороге в Мандалай —

Тошно мне тереть подметки о булыжник мостовых.
Дождь осенний лихорадку бередит в костях моих.
Пусть за мной, от Челси к Стрэнду, треплют хвост полста прислуг!
О любви пускай болтают — страх берет от их потуг,
Бычьих лиц, шершавых рук!
Не чета душистой, чистой, самой нежной из подруг,
В той земле, где зеленеют в рощах пальмы и бамбук!
По дороге в Мандалай —

За Суэц попасть хочу я: зло с добром — в одной цене,
Десять заповедей — силы не имеют в той стране;
Храмовые колокольцы обращают зов ко мне,
И, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне.
По дороге в Мандалай
Старый флот стоит у свай,
Где, больные, мы лежали, по прибытье в Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам — рай!
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!