Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Пред ним ворота Рея отворили
И о прибытье шаху сообщили.

Царь пред собою гостя усадил.
«Как жив Бабак?» — участливо спросил.

Он дом ему отвел богатый с садом;
За трапезой сажал с собою рядом;

Послал ему богатые дары,
И кубки золотые, и ковры.

И опочил в покоях тех дареных
Бабака внук со свитой приближенных,

Когда престол рассвета заалел,
И мир, как лик румийца, побелел,

Проснулся Ардашир. И только встал он,
Подарки деда вновь пересчитал он.

И Ардавану он отправил их
С посланцем, под охраной слуг своих.

Царь умилился: «Так дарит не всякий,
Хоть молод, а разумен внук Бабака».

И он в чертоги Ардашира взял,
Скучать ему о доме не давал.

Царь на охоту ехал иль за пир
Садился — рядом с ним был Ардашир.

И стал для шаха он как сын любимый,
Ни в чем от шахзаде не отличимый.

Раз на охоте средь пустых равнин
За дичью гнался шахский старший сын.

У Ардавана четверо их было,
Сынов — его надежда, блеск и сила.

Близ Ардавана Ардашир скакал,—
Царь ни на шаг его не отпускал.

Онагр в степи далекой показался,
Дразня стрелков, как молния, он мчался.

Все следом — вскачь, да так, что прах полей
Смешался с потом бешеных коней.

Но сын Сасана — всех опередил он,
В онагра на скаку стрелу пустил он.

Онагру в круп широкий угодил,
Стрелой насквозь, как молнией, пронзил.

Шах Ардаван к онагру устремился;
Он, видя этот выстрел, изумился.

Спросил он: «Кто стрелой его поверг?
Чтоб свет стрелка вовеки не померк!»

Подъехал Ардашир, царю ответил:
«Стрела моя. Попал я — как наметил».

Сын Ардавана молвил: «Выстрел мой.
Стрела моя, а ты не спорь со мной».

Тут Ардашир воскликнул: «Ради бога —
Просторна степь, вдали онагров много,

И если можешь ты, как я, стрелять,
То докажи! А знатным стыдно лгать!»

Гнев охватил внезапно Ардавана,
Обрушился он вдруг на Бабакана.

«Моя вина! — владыка закричал,—
Зазнался ты, безмерно дерзким стал!

Кто ты такой, чтобы с мужами чести
Охотиться — с твоим владыкой вместе?

Не для того я внял нужде твоей,
Чтоб ты позорил царских сыновей!

Служить отныне на конюшне будешь.
Там, среди слуг, ты спесь свою забудешь.

А у тебя к коням хороший глаз,—
Так будешь главным конюхом у нас».

Прочь Ардашир уехал со слезами;
Он стал смотреть за шахскими конями.

Он думал: «Злобен сердцем Ардаван;
Нечестен — покарай его Йездан!»

Он деду написал письмо в обиде,
Исхода из беды своей не видя.

Все описал он, что произошло,
Как зло от низкой зависти пошло.

Прочел письмо Бабак и сокрушился,
Но никому он в горе не открылся.

Пошел и средь полночной тишины
Достал мешок динаров из казны

И, клятвенную взяв с гонца поруку,
Послал он тайно десять тысяч внуку.

Потом к себе дабира он призвал,
И так он Ардаширу написал:

«О юноша младой и неразумный!
Когда с царем ты ехал в свите шумной,

Ты с шахзаде поспорил... Почему?
Ведь ты — слуга; не ровня ты ему.

Премудрости ты высшей обучался,
Но, видно, глупым отроком остался.

Ты не хотел в чести близ трона быть.
Теперь царю старайся угодить.

Тебе в нужде я деньги посылаю.
Благоразумен будь! Благословляю!

Когда ты эти деньги проживешь,—
Пока я жив,— ты помощь вновь найдешь».

Верблюд с посланцем, старцем умудренным,
Предстал пред Ардаширом удрученным.

Прочел он, сердце ободрилось в нем,
И много мыслей зародилось в нем.

Он мудро с низким званьем примирился,
С конями на конюшне поселился.

В своем углу он разостлал ковры,
Затеял с утра до ночи пиры.

Презрел он время. Дни и ночи плыли,
А с ним — струна, вино, плясуньи были.

У шаха башня в крепости была;
Гульнар, рабыня, в башне той жила.

Под стать ей, луноликой, тонкостанной,
Был лишь расцвет весны благоуханной.

Шах всех дастуров старых отстранил,
Ей все ключи сокровищниц вручил.

Была раба Гульнар,— я лгать не стану,—
Дороже жизни шаху Ардавану.

На кровлю вышла раз Гульнар-луна,
Взгляд Ардаширу бросила она.

Ей улыбнулся Ардашир ответно.
И в сердце ей вошел он неприметно.

И дух ее безрадостный вскипел.
Когда закат туманный потемнел,

Зубец стены арканом обмотала
Гульнар. И тихо вниз спускаться стала.

Творцу миров молитву вознесла,
К конюшне царской дерзостно пошла.

Благоухая амброю и муском,
Прокралась между стойл в проходе узком,

К избраннику приникла своему
И голову приподняла ему.

Проснулся он; взглянул и видит: чудо!
Красавица!... Но кто она? Откуда?

Спросил: «Скажи, луна, откуда ты
Взошла над бездной бедствий и тщеты?»

Гульпар в ответ: «Я — шахская рабыня.
Люблю тебя! Я вся твоя отныне!

Когда захочешь, я к тебе приду
И скорбь твою от сердца отведу!»

Жизнь такова: пройдет столетье, миг ли —
Где муж, кого б несчастья не постигли?

Бабак — при жизни промыслом храним —
Скончался, место уступил другим.

Шах Ардаван, узнав про смерть Бабака,
Поник душой, предвидя бездну мрака.

Он с горя слег, когда, как с барсом барс,
Сцепились сыновья его за Парс.

И старшему, по древнему закону,
Царь отдал Парс, и войско, и корону.

Воспрянул тот, в литавры бить велел,
Войскам несметным в сборе быть велел.

Но омрачилось сердце Ардашира
Тем, что несправедлив владыка мира.

И в гневе он в душе своей решил:
«Довольно Ардавану я служил!

Ведь я не ведал, что его обидел!
За что же он меня возненавидел?»

И Ардашир себе сказал: «Бежать!»
А царь велел астрологов созвать.

О таинствах планет, о звездных силах,
О будущем державы вопросил их:

«Что предвещает вечный небосвод?
Кто сей престол после меня займет?»

Две ночи маги не сходили с башни,
Где был луны-Гульнар приют всегдашний,—

И третья ночь настала. Лишь тогда
Взошла на небо шахская звезда.

Гульнар, все споры звездочетов слыша,
Три ночи не спала, таясь под крышей.

Всем волхвованиям обучена,
Речей их тайну поняла она —

И все запомнила, что говорилось.
Бушующее пламя в ней таилось.

С высокой башни мудрецы сошли
И волю неба шаху изрекли.

Таблицы показали, где ответы,
Записаны, что дали им планеты;

Немой глагол таинственных высот,
Что приоткрыл им вечный небосвод:

«Едва успеет солнце закатиться,
Как сердце шаха тяжко огорчится:

Сбежит твой некий раб. Но он скорей
Не раб, а отпрыск подлинных царей.

И станет раб могучим властелином,
Что принесет добро простолюдинам».

И, вняв глаголу неба в их словах,
Душою огорчился старый шах.