Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Маска всегда продукт относительного благополучия. Глубокое горе срывает любые маски, возможно, потому что как-то пересекается с трагической сущностью человека, с «последними вопросами» о том, что такое наша жизнь и наша смерть, которые мы до конца таим от самих себя. Без маски ходит только Бог. Не от того ли, узревшие его, теряют разум, слепнут и скоро умирают, как свидетельствует о том Библия и позднейшие источники, толкующие о сакральных чудесах.
И еще мы отворачиваемся, чтобы скрыть улыбку там, где она неуместна, выбивается из-под приличествующей моменту социальной маски.
Садо-мазоВо время работы над этой статьей зазвонил телефон и приятель спросил: «Что делаешь?»
«Пишу статью про социальные маски».
«Ух, ты! Сексуальные маски. Классно. Это где продают?»
«Социальные!»
Хотя, почему не повернуть тему так? Садо- и Мазо- те же маски. Существующие от века — Палач и Жертва. Бог, к примеру, умудрялся примерять их обе одновременно. Бог-отец не только карал, исполняя роль Палача, но одновременно и страдал как Жертва в образе своего Сына.
А человек, покупающий в секс-шопе кожаную маску с прорезями для глаз, собирается скорее показать кому-то свое истинное лицо, нежели скрыть его.
Глупые животные и умные вещиА вот животных так и не удалось приучить к маскам. Сколько ни нахлобучивай на обезьянку или пони колпачки, кокошники и прочую дребедень — все это сваливается и болтается мертво и отдельно от измученной человеческими забавами морды. Но зато с вещами у нас получилось!
Вещи умнее зверей. Они скоро смекнули, что даже если внутри ты полное барахло, следует не теряться, а поступать как человек: помыться, причесаться, купить себе хороший костюм и авто, вступить в «Единую Россию» и — вот ты уже уважаемый человек и даже, может быть, столп общества.
Действуя подобным образом, армия поддельных Ролексов, Панасоников, Шанель и Гуччи пошла в наступление. Маскарад так маскарад!
А за ними поспешают уже и генетически измененные продукты. Мне особенно нравится генетически измененная соя R13H 009176 — вкусно!
Слово как маскаЧеловек давно разучился воспринимать предмет, если на этом предмете нет маски. А где это сделано? — спрашиваем мы в поисках бирки на товаре и не берем его, если не находим. Подобными «бирками» человек уже снабдил весь окружающий мир. Глядя на вещь нам нужно ее как-то истолковывать, интерпретировать, просто называть. Любая интерпретация мгновенно мифологизирует вещь и наделяет ее маской, о которой сама бедняжка-вещь и не подозревает. Вы только представьте то космическое по масштабам изумление, которое бы охватило Венеру, Марс, Солнце, Большую Медведицу, Туманность Андромеды и самою Землю — узнай они, что некие козявки придумали им всем прозвища, наделили чертами характера и отлили миллионы кулончиков с их изображением.
Вещь, конечно, может быть и без бирки. Но без названия — никак. А что такое само слово, как не фонетическая маска вещи? Карандаш на столе передо мною. Какое смешное и нелепое слово «карандаш», изумляюсь я, повторив его про себя полсотни раз. Смешнее, наверное, только «a pencil».
Но ведь кроме слов существуют еще и целые научные теории, наряжающие мир по своему усмотрению. Вот вселенная Птолемея, а вот Коперника и Ньютона. А вот является Эйнштейн, и все предыдущие наряды летят к черту, и мы смеемся над наивными взглядами древних, не задумываясь о том, как посмеются в будущем над нами. Само человеческое познание, вопреки укрепившемуся мнению, скорее набрасывает на природу маскировочные покровы толкований, чем открывает истину.
В противном случае за всю историю человечества мы бы пришли хотя бы к одной абсолютной истине. Но этого не произошло.
Может быть, к счастью?
В некотором смысле, мы с вами все — и есть маски. Помните, что сказал Бог святой Катерине? «Ты не то, что ты есть. Но только Я то, что Я есть»
Сапоги
Одним мой приятель, очень открытый и естественный человек, чуждый всякого притворства и рисовки, как-то раз захотел выпить пива. А было это в конце 80-х, когда к пивным ларькам тянулись длинные и практически неподвижные очереди. И вот он, чувствуя себя с утра как-то неважно, взял пятилитровую банку из-под болгарских маринованных помидоров Globus (иметь тару меньшей емкости в те времена считалось недостойным мужчины) и пошел, не спеша, стараясь не растратить остаток сил по дороге.
Вернулся он очень скоро. Сел на кровать окончательно изможденный и деморализованный. В ответ на мой вопросительный взгляд сказал: Очередь большая. Не пробиться.
— И что же делать?
— Сейчас опять пойду, — сказал он, — Только переобуюсь.
Мне это не показалось странным потому, что от людей с похмелья я слышал по утрам и куда более странные вещи. Поэтому без всякого любопытства, а исключительно ради поддержания светской беседы я спросил его: Зачем?
— Для тонуса, — ответил он, зашвыривая в угол свои модные туфли. Вместо них он обул оставшиеся у него с армии кирзовые сапоги, вышел и почти мгновенно вернулся с полной банкой, из которой он не сделал еще ни глотка, но румянец уже играл на его щеках.
Я не видел, как он брал пиво, но понял, что на этот раз он подходил к киоску не как талантливый юноша, в прошлом победитель городских олимпиад по физике, а как дембель.
Ни в лице его, ни в словах ничто не изменилось, и уж тем более в высшей степени все равно было страждущей очереди — что он там натянул себе на ноги, но изменился он сам. Внутри.
Выпив пива, мы пошли в гости, причем Андрей, опять был в сапогах и я чувствовал, что иду по улице рядом с человеком готовым в любую минуту красиво подраться с кем угодно и абсолютно без всякого повода, из одной только возвышенной тяги и героическому. Он собственно и не шел то, а как бы даже удальцом-опричником с отрубленной песьей головой у седла, двигался по улице, так что у меня создавалось впечатление, что сам я бегу где-то рядышком, у его стремени.
И вот мы зашли к приятелю, который ставил очень хорошую брагу. На рисе. (Рецепт утрачен) Мужчины идущие пить брагу отличаются от мужчин решивших выпить пива или уж тем более коньяка. Пьющие брагу — былинные русичи, припадающие к истокам, и это меняет все. Когда мы пили брагу в прошлый раз из этих уродских деревянных плошек под хохлому, кавказский парень Рашид Гасанмирзоев на наш вопрос, долго ли он еще будет искать себе невесту-блондинку, ответил не сморгнув: «Дондеже обрящу!»[2] Что уж тогда говорить о нас, православных…
Андрей постучал в двери так, словно прибивал щит к вратам Царьграда.
Мы вошли, и Андрей снял сапоги.
А к приятелю как раз в этот день приехала кузина, молодая девушка, в такой воздушной, кружевной кофточке. Она в соседней комнате играла на кабинетном рояле «Петрофф». И вот Андрей стал отлучаться от стола на кухне, на котором стоял бидон с брагой. Когда я вышел позвать его, то увидел, что он стоит, примостив локоток на крышку рояля, в позе галантного кавалера и говорит девушке Веронике такие слова: Вы знаете, принято восхищаться третьей и девятой симфониями Бетховена, но лично мне в последнее время ближе его пасторальные вещи, например шестая симфония, а вам?
Я понял, что с удальцом-опричником покончено. Даже возвращаясь к столу, Андрей теперь пил брагу неправильно. Маленькими глотками. Держал ее во рту, смакуя, как какой-нибудь ликер. Нас это унижало, но по-товарищески мы его прощали.
И вот пришла пора расходиться. Из-за Андрея мы даже расходились неправильно — не допив брагу до конца. И эта кузина в кружевной кофточке как раз тоже уходила и Андрей, понятно дело, хотел ее немного проводить. Но в коридоре он снова увидел свои сапоги и взгляд его на секунду остановился, завис в паузе. Но тут же он надел сапоги, надел свое длинное пальто и зачем-то еще поднял воротник, что придало его лицу какой-то даже дезертирский оттенок.
По улице Андрей с кузиной шли немного в сторонке от нас. А впереди них шла тетка с ребенком и кошелкой. И вот у этой кошелки оборвалась ручка, и картошка заскакала по тротуару. Андрей кинулся и собрал для женщины все до одной картофелины, даже те две, что выкатились далеко на дорогу. В ответ на благодарность Андрей по-офицерски козырнул, и я понял, да ведь это же теперь Грушницкий у которого «под простой солдатской шинелью бьется благородное сердце»!
Тот день выдался насыщенным. Мы много где побывали. В том числе, под вечер, нас занесло на детский праздник, где сапоги Андрея преобразились в ботфорты, а сам он в капитана Блада. Дети были от него в восторге, родители — в умилении.
И Андрей, глядя вокруг, в свою очередь тоже умилился, потому что сказал: «Вот обязательно женюсь. Скоро. И тоже заведу кучу ребятишек!»
