Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

Снова топчутся по стойлу
Клены – плетеные коньки,

Снова пахнут теплой солью
Дождички из-за реки,

Пролетают облаками
Ножички из-под руки,

Снова двигают боками
Буки – клееные быки,

За горы́ горящим ложем
Щелкнул веер костяной…

…Здесь будет город сейчас заложен
Мглы стремящейся стеной.

Сквозь полый лес летят жуки,
руля пологими рогами,
их синеватые жидки́
глаза, не видимые нами,

их приторочены к крылам
в смолу залитые пожитки,
их, обращенные к не нам,
глаза невидимые жи́дки,

восток по ним коси́т косой,
пылая на прозрачных шляпах,
с-под них косою полосой
по склону сходит косный запах,

крупинки высохшей смолы
с их отпадают переносиц:
сквозь ослепленные стволы
из смерти в смерть их переносит.

…
…
…
…
…
…
…
…

Слетай на родину, – я ласточке скажу, —
Где Аронзонов жук взбегает по ножу
В неопалимое сгорание заката,
И Вольфа гусеница к листику салата
Небритой прижимается щекой,
И ломоносовский кузнечик над рекой
Звонит в сияющую царскую монету; —
Ты можешь склюнуть их, но голода там нету,
Там плачут и поют, и кто во что горазд,
И Лены воробей того тебе не даст.

…по берегу тому, вдоль ив меловолосых
На шелестящих, но с пристрекотом, колесах
Одни, без спутников, по воздуха волнам
Летим невысоко, куда – не видно нам,
Вдвоем опутанным литой из солнца сетью…

…Нет, сна не назову я маленькою смертью,
Он – маленькая жизнь: разрыв, отрывок, тень,
А маленькая смерть – наш каждый божий день.

О чем, о родине? О тайном свете моря?
О тайной тьме реки? о выговоре горя
В бесстрастном шопоте оцепленных садов?
О вздохах в глубине погашенных судов,
Которым снятся сны ужасные? Об этой
Печальной родине, льдом облачным согретой?
Я больше не о ней – ты знаешь почему:
Иную родину возьму с собой во тьму…

…О ком, о родине?

Ты просыпаешься, когда от тиса хрящик
Смутнеет за стеклом и весь небесный ящик
Слегка приоткрывается в окне, —
Ты видишь серый свет, рассыпанный по мне:
Как бы сухой песок упал на лоб, на веки,
В ушную раковину, будто порох некий —
То времени труха, секунд мельчайший бой;
Ты наклоняешься, и темнота с тобой;
И чувствую во сне, в бессонном сне бесслéзном,
Касанье с дуновеньем бесполезным:
Нет, этот прах не сдуть. Но счастье – этот стих:
И губ твоих тепло, и холод губ твоих.

Мы вышли и́з дому, был город странно пуст
И небывало тих – лишь осторожный хруст
Наших шагов по гравию аллеи
Висел, не двигаясь. И был закат алее
Себя, горящего в последних стеклах дня.
И догадался я, чтó это для меня:

Сирени вялые, как спящих сонм голубок,
И розы, вырезанные из гигантских губок,
Блаженством душащий акаций сладкий смрад —
Все это был мой рай. И я тому был рад,
Что мне до срока был он – для чего? – показан:
Любимой улицей под падубом и вязом
Идти с тобой вдвоем всю вечность дотемна… —

В трамвае плачущем и кáчком,
Как зыбка деревянной тьмы,
Поедем к озерецким дачкам
На край земли, на край зимы.

Под ухом кротиковой шапки
Саднит озябшaя щека.
И лампы подымают лапки
В стекле, продышанном слегка.

Еще ты не проснулось, лише,
Ничей еще не пробил час,
И нет людей на свете тише,
Исплаканней и спящей нас.

Слишком гладкая река —
как закатана в закат…

…Два счастливых старика
мертвых слушают цикад,
где у ивы борода
поседела в два ряда…

…Где небесная слюда
почернела, как снега,
два счастливых старика
покидают берега:

– До свидания, рога
ветряного творогá!
Слишком гладкая вода!

…И дорóга дорогá.

Холодные сады мигают над рекою
И шепчут из воды, где их зеркальный дом:
Ты, ветер мимо нас, не утекай с такою
Бездушной скоростью за августовским льдом.

За августовским льдом со скоростью бездушной,
Сады, не утекать никак я не могу —
Я – ветер мимо вас, я порослью воздушной
Перегибаю вас на вашем берегу.

Я вас любил, сады. Когда вы кротко пели
Из затекающих наречных облаков,
Как вырезные вы из каменной купели
Вставали страшные в усах своих жуков.

Сады, любил я вас. И вы меня любили
И пели подо мной из всех последних сил,
Пока я в ледяном автомобиле
Себя по берегу, смутнея, уносил.

Воздуха спихни доху —
Пусть на Шлях сползает с Воза
И броненосная стрекóза
Тебе вонзается в требуху;
И пусть – безуханна, как на духу —
Во мху чадит ночная роза
И одногрудая стервоза
Слез роняет шелуху!

Пусть эти псы едят твой пах,
Пусть на губах взбухает мыло…
…Тьма-голубушка-кобыла —
С утра весь берег ею пах:
Все, что было, все, что сплыло,
В ночных нагнило черепах.

Тебе растет звезда из паха —
Тебя нагнáла черепаха!

Под жиром солнечным река, как полотно
Пилы изогнутой, что вздрагивает óстро.
Не то ли музыка, что в ней дрожит темно,
Не то ли музыка, что слушаем мы с мóста,
Когда прощаемся с почти ушедшим днем?

Да, это музыка, закованная в нем.

Да, это музыка, что нам еще слышна,
Пока горят глаза последних рыб бессонных,
И эта музыка, в затопленных кессонах,
Навеки с нами будет, дотемна.

…в степях баварии подгорной
где облако вечернее ползет пыля
и задевает о поля
трубою свернутой военною ль подзорной
из раструба искрóю ало-черной
подшерсток перелеска опаля —
так избегая изгибается земля…

…труба на западе а на востоке лира
в степных аллеях темные дубы…
и каменных овец мрачнеющие лбы
и все томительное совершенство мира
сейчас взовьется как полито с пыра
вколотится в воротные столбы и общей не уйдéт судьбы!

Чем ближе к северу, тем тишина яснее,
Тем треугольней бледная вода,
И искры звонкие в небесном самосее,
Как тыщи зябликов, летящих не туда.

Чем ближе к северу, тем плечи серебрее
У ив, глядящихся в пустые зеркала, —
Тем ближе к острову, где дуб Гипербореи
Скалу последнюю опутал в два ствола.

Чем ближе к северу, тем зябче рты свирели
У губ закушенных, сочащих белый йод,
И пальцы бедные дрожат, засеверели,
На скользких дырочках, откуда смерть поет.

на дырявых облачкáх
подбрюшья чем-то сизым запачканы
на корявых каблучках
барышня идет с собачками
в направлении зари —
как диана но подпоясанней —
под разрезные фонари
лип и тополей и ясеней
а ей навстречу от реки
шажками злыми и короткими
бегут стальные старики
тряся железными бородками

в мехах а дрожит аккордеон
косит цыганскими курсивами

так кто ж тут меж нами актеон
меж стариками некрасивыми

Пахнет снова детским пóтом
В тесных улицах метро,
И за каждым поворотом
Электричество мертво,

И на вихре криворотом
Из небесной пустоты
Опускается к воротам
Ангел чистый – это ты,

А из тьмы, что век не тает,
Из подземного дранья,
К тем воротам возлетает
Грязный ангел – это я.

Сколько бы ни было райского снега
На парусах молодого моста
Хлопают в липе гладкие крылья
Птичьи, воды́ и ее
Птицы в дожде остаются сухими
Встав на крыло и утратив объем
Как обучали в Óсoáвиахи́ме
В полунелетном тридцать четвертом году

Сколько ни падает райского снега
И затекает огнем на мостах
Птицы в окне остаются глухими
Ветер потерт на пожженных местах
Рыбы в воде остаются сырыми
Встав на перо и удвоив глаза
Снова зима занимается ими
Снова огонь занимается за

Снова взлетают бензинные осы
В белое небо где едет гроза

Осы Всевобуча в Óсoáвиахи́ме
В бело-небесном рыдающем льду