Александр Пушкин - Том 1. Стихотворения 1813-1820

Под вечер, осенью ненастной,
В далеких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Всё было тихо — лес и горы,
Всё спало в сумраке ночном;
Она внимательные взоры
Водила с ужасом кругом.

И на невинном сем творенье,
Вздохнув, остановила их…
«Ты спишь, дитя, мое мученье,
Не знаешь горестей моих,
Откроешь очи и тоскуя
Ко груди не прильнешь моей.
Не встретишь завтра поцелуя
Несчастной матери твоей.

Ее манить напрасно будешь!..
Стыд вечный мне вина моя, —
Меня навеки ты забудешь;
Тебя не позабуду я;
Дадут покров тебе чужие
И скажут: „Ты для нас чужой!“ —
Ты спросишь: „Где ж мои родные?“
И не найдешь семьи родной.

Мой ангел будет грустной думой
Томиться меж других детей!
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей;
Повсюду странник одинокий,
Предел неправедный кляня,
Услышит он упрек жестокий…
Прости, прости тогда меня.

Быть может, сирота унылый,
Узнаешь, обоймешь отца.
Увы! где он, предатель милый,
Мой незабвенный до конца?
Утешь тогда страдальца муки,
Скажи: „Ее на свете нет —
Лаура не снесла разлуки
И бросила пустынный свет“.

Но что сказала я?.. быть может,
Виновную ты встретишь мать,
Твой скорбный взор меня встревожит!
Возможно ль сына не узнать?
Ах, если б рок неумолимый
Моею тронулся мольбой…
Но, может быть, пройдешь ты мимо —
Навек рассталась я с тобой.

Ты спишь — позволь себя, несчастный,
К груди прижать в последний раз.
Закон неправедный, ужасный
К страданью присуждает нас.
Пока лета не отогнали
Беспечной радости твоей,—
Спи, милый! горькие печали
Не тронут детства тихих дней!»

Но вдруг за рощей осветила
Вблизи ей хижину луна…
С волненьем сына ухватила
И к ней приближилась она;
Склонилась, тихо положила
Младенца на порог чужой,
Со страхом очи отвратила
И скрылась в темноте ночной.

Средь темной рощицы, под тенью лип душистых,
В высоком тростнике, где частым жемчугом
  Вздувалась пена вод сребристых,
  Колеблясь тихим ветерком,
  Покров красавицы стыдливой,
Небрежно кинутый, у берега лежал,
И прелести ее поток волной игривой
  С весельем орошал.

  Житель рощи торопливый,
  Будь же скромен, о ручей!
  Тише, струйки говорливы!
  Изменить страшитесь ей!

  Леда робостью трепещет,
  Тихо дышит снежна грудь,
  Ни волна вокруг не плещет,
  Ни зефир не смеет дуть.

  В роще шорох утихает,
  Всё в прелестной тишине;
  Нимфа далее ступает,
  Робкой вверившись волне.

Но что-то меж кустов прибрежных восшумело.
И чувство робости прекрасной овладело;
Невольно вздрогнула, не в силах воздохнуть.
И вот пернатых царь из-под склоненной ивы,
  Расправя крылья горделивы,
К красавице плывет — веселья полна грудь;
С шумящей пеною отважно волны гонит,
  Крылами воздух бьет,
  То в кольца шею вьет,
То гордую главу, смирясь, пред Ледой клонит.

    Леда смеется.
    Вдруг раздается
    Радости клик.
    Вид сладострастный!
    К Леде прекрасной
    Лебедь приник.
    Слышно стенанье,
    Снова молчанье.
    Нимфа лесов
    С негою сладкой
    Видит украдкой
    Тайну богов.

Опомнясь наконец, красавица младая
Открыла тихий взор, в томленьях воздыхая,
И что ж увидела? — На ложе из цветов
Она покоится в объятиях Зевеса;
  Меж ними юная любовь,—
И пала таинства прелестного завеса.

  Сим примером научитесь,
  Розы, девы красоты;
  Летним вечером страшитесь
  В темной рощице воды:

  В темной рощице таится
  Часто пламенный Эрот;
  С хладной струйкою катится,
  Стрелы прячет в пене вод.

  Сим примером научитесь,
  Розы, девы красоты;
  Летним вечером страшитесь
  В темной рощице воды.

Avez-vous vu la tendre rose,
L'aimable fille d'un beau jour,
Quand au printemps à peine éclose,
Elle est l'image de l'amour?

Telle à nos yeux, plus belle encore,
Parut Eudoxie aujourd'hui;
Plus d'un printemps la vit éclore,
Charmante et jeune comme lui.

Mais, hélas! les vents, les tempêtes,
Ces fougueux enfants de l'hiver,
Bientôt vont gronder sur nos têtes,
Enchaîner l'eau, la terre et l'air.

Et plus de fleurs, et plus de rose!
L'aimable fille des amours
Tombe fanée, à peine éclose;
Il a fui, le temps des beaux jours!

Eudoxie! aimez, le temps presse;
Profitez de vos jours heureux!
Est-ce dans la froide vieillesse
Que de l'amour on sent les feux?

Видали ль вы нежную розу,
Любезную дочь ясного дня,
Когда весной, едва расцветши,
Она является образом любви?

Такою пред нашими взорами, но еще прекраснее,
Ныне явилась Евдокия;
Не раз видела весна, как она расцветала,
Прелестная и юная, подобно ей самой.

Но увы! ветры и бури,
Эти лютые дети зимы,
Скоро зашумят над нашими головами.
Окуют воду, землю и воздух.

И вот уж нет цветов, и нет розы!
Любезная дочь любви,
Завянув, падает, едва расцветшая:
Миновала пора ясных дней!

Евдокия! любите! Время не терпит;
Пользуйтесь вашими счастливыми днями!
В хладной ли старости
Дано нам ведать пыл любви?

Vous me demandez mon portrait,
  Mais peint p'après nature;
Mon cher, il sera bientôt fait,
  Quoique en miniature.

Je suis un jeune polisson,
  Encore dans les classes;
Point sot, je le dis sans façon
  Et sans fades grimaces.

Onc il ne fut de babillard,
  Ni docteur en Sorbonne —
Plus ennuyeux et plus braillard,
  Que moi-même en personne.

Ma taille à celles des plus longs
  Ne peut être égalée;
J'ai le teint frais, les cheveux blonds
  Et la tête bouclée.

J'aime et le monde et son fracas,
  Je hais la solitude;
J'abhorre et noises, et débats,
  Et tant soit peu l'étude.

Spectacles, bals me plaisent fort,
  Et d'après ma pensée.
Je dirais ce que j'aime encor…
  Si n'étais au Lycée.

Après celà, mon cher ami,
  L'on peut me reconnaître:
Oui! tel que le bon Dieu me fit,
  Je veux toujours paraître.

Vrai démon pour l'espièglerie,
  Vrai singe par sa mine,
Beaucoup et trop d'étourderie.
  Ma foi, voilà Pouchkine.

Вы просите у меня мой портрет,
  Но списанный с натуры;
Дорогой мой, он сейчас же будет готов,
  Но только в миниатюре.

Я молодой повеса,
  Еще на школьной скамье;
Не глуп, говорю без стеснения
  И без жеманного кривлянья.

Никогда не было болтуна,
  Ни доктора Сорбонны —
Надоедливее и крикливее,
  Чем я, собственной своей персоной.

По росту я с самыми долговязыми
  Вряд ли могу равняться;
У меня свежий цвет лица, русые волосы
  И кудрявая голова.

Я люблю толпу и ее шум,
  Одиночество ненавижу;
Мне претят ссоры и споры,
  А отчасти и учение.

Спектакли, балы мне очень нравятся,
  И, коли уж признаваться,
Я сказал бы, что еще люблю…
  Если бы не был в Лицее.

По всему этому, мой милый друг,
  Меня можно узнать.
Да, таким, как бог меня сотворил,
  Я хочу всегда казаться.

Сущий бес в проказах,
  Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много ветрености —
  Вот каков Пушкин.