Ким Сон - Пылающие листья
Обзор книги Ким Сон - Пылающие листья
Сон Ким Цын
Пылающие листья
Ким Цын Сон
Пылающие листья
Перевод с корейского Геннадия Прашкевича, Владимира Горбенко.
О Ким Цын Соне
Он был крупный, круглый, как сивуч, человек; казалось, его широкое круглое лицо, как у настоящего сивуча, пересекают боевые шрамы. Но, разумеется, никаких шрамов не было, были глубокие морщины. В Южно-Сахалинске он жил на улице космонавта Поповича. Когда я появлялся в доме, Ким Цын Сон встречал меня словами: "Хозяин пришел."
Хозяином я не был.
Мне просто нравились стихи Ким Цын Сона.
Переводя его стихи мы с В. Горбенко пытались передать их скрытую интонацию. Невозможно передать корейскую графику, в самих начертаниях иероглифов - свой смысл, но интонацию передать можно. Стихи Ким Цын Сон резко выделялись своей оригинальностью, непохожестью на всех прочих сахалинских поэтов. А жизнь, как известно, жестко относится к тем, кто выделяется из толпы.
В быту Ким Цын Сона называли Владимиром Сергеевичем.
Родился он 11 сентября 1918 года во Владивостоке. Море всегда было перед его глазами. "Маленький краб, выбиваясь из сил, тщетно старается к морю пробраться..." Ким Цын Сон задолго до конца предугадал свое будущее. "Горькая участь: зеленой волной выброшен в камни, опутан травой, брошен в песках - задыхаться."
С четырех лет Ким Цын Сон рос без отца, с десяти - без матери.
Я узнал об этом уже после смерти Ким Цын Сона - от Зои Иннокентьевны, его вдовы. Вырастила будущего поэта родная тетка. Учился Ким Цын Сон в корейской школе, но с четырнадцати лет вынужден был зарабатывать на жизнь. В 1937 году он разделил участь всех дальневосточных советских корейцев. Сейчас мало кто помнит постановление СНК СССР, ЦК ВКП (б) от 21.08.37 за №1428-326 "О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края в Среднюю Азию". Но те, кого это постановление коснулось, никогда о нем не забывали.
Закончив иностранное отделение (английский язык) Кзыл-Ординского пединститута, с 1946 года Ким Цын Сон жил в Ташкенте, преподавал в средней школе корейский язык, и там же, в Ташкенте, издал первые книги и там же был принят в Союз писателей СССР.
В некотором смысле это было чудом. Ведь до 1953 года дальневосточные корейцы находилось на положении спецпереселенцев. Им было запрещено перемещаться по стране, у них не было советских паспортов, у них не было практически никаких политических и гражданских прав.
Но времена менялись.
Иногда мне кажется, что это вовсе не заслуга людей.
В 1955 году Ким Цын Сон с семьей получил разрешение вернуться на Дальний Восток. Он, не колеблясь, выбрал Южно-Сахалинск. "Как тогда я взволнован, о море! Тридцать лет для тебя, что за срок? Только вот... Кожу сморщило время, валуны превратило в песок..."
В Южно-Сахалинске Ким Цын Сон работал заместителем главного редактора корейской газеты "По ленинскому пути".
В 1968 году в Южно-Сахалинске по приказу первого секретаря Сахалинского обкома партии П. А. Леонова в приказном порядке была закрыта единственная на весь остров корейская школа. На закрытом партийном собрании Ким Цын Сон заметил: "Если закрыли единственную корейскую школу, то кто в будущем будет читать нашу единственную корейскую газету?" Секретарю обкома слова Ким Цын Сона не понравились, а тут ещё в корейской газете по случаю празднования 20-летия со дня образования КНДР появилась редакционная статья. В её основу легли материалы одного из корреспондентов ТАСС за 6 июля 1968 года. Немедленно было отдано распоряжение отыскать в статье, ответственность за которую нес Ким Цын Сон, какой-нибудь политический криминал, и такой политический криминал, разумеется, был найден. Я уж не помню, в чем он заключался, но он был найден. Ким Цын Сона немедленно изгнали из редакции.
Чтобы кормить семью, поэт устроился завхозом в столовую.
Тогда это не было исключением. Тогда это было бытом. Все продолжали жить, делая вид, что ничего особенного не произошло. Только мы с В. Горбенко продолжали переводить стихи Ким Цын Сона, изредка печатая их в журналах "Дальний восток" (Хабаровск), "Байкал" (Улан-Удэ), "Сибирские огни" (Новосибирск) - подальше от Сахалина. Однажды стихи Ким Цын Сона напечатал даже софроновский "Огонек". А сам Ким Цын Сон работал завхозом в столовой. Время от времени мы встречались в его небогатом, но всегда гостеприимном доме.
"Хозяин пришел!"
Таинственная корейская кухня. Таинственные корейские настойки. И, как всегда, стихи. Но что-то уже незримо стояло между нами: читая свои печальные строфы, Ким Цын Сон только делал вид, что у него есть будущее.
Он так и умер завхозом столовой.
Но поэт может умереть завхозом провинциальной столовой, а остается в памяти поэтом. И никто, никакой режим, никакие установки ничего поделать с этим не могут.
Геннадий Прашкевич
ВОСПОМИНАНИЯ О КОРЕЙСКОМ ПОЭТЕ
КИМ ЦЫН СОНЕ
Прежде всего вспоминаю лоб:
выпуклый, желтый, блестя пластмассой,
он возвышался как злой сугроб
над потемневшей от времени массой
щек, подбородка. Сплетенье жил,
съеденных нервами в сумрачных драках.
Он по-корейски кричал и выл,
он по-корейски молил и плакал.
"Переводи, - умолял, - вводи
слово за словом в тот мир, что спаян
словом и делом. Переводи!
Все - на тебе. Ведь ты - хозяин."
Падая лбом на край стола,
будто предчувствуя холод разлуки,
он на мгновение умолкал,
веки сжимал, опускал руки.
"Переводи! - умолял. - Вводи
в лес, где ручей никогда не смолкает,
в ночь, где смятением махнут дожди,
в дождь, где снега, как смятение, тают.
Переводи! Над сиянием слов
дух затаив, будто дышишь на свечи!"
И он умолял говорить про любовь,
и холод сводил его круглые плечи.
И через безденежье, через борта
дней, что иллюзий давно не питают:
"Розе, - шептал он - благоухать
злые шипы никогда не мешают."
Ким Цын Сон
ПЫЛАЮЩИЕ ЛИСТЬЯ
* * *
В темноте ничего не найдешь,
в тишине ничего не услышишь.
Только ночью с глазами закрытыми
можно видеть все то, что невидимо.
Можно слышать все то, что неслышимо
ощутить
приближенье
стихов.
* * *
Черемуха осыплет белый цвет
На тропы, приводящие к разлуке.
О, не смотри,
что волосами сед,
весною и цветами пахнут руки.
* * *
И опять весна наступает,
сходит снег, как моя тоска,
солнце жжет...
Быть может, растает
белизна
моего
виска?
* * *
Хотя весна
не вижу ласточек,
не слышу соловья,
и берег пуст, лишь чайки мечутся, играют,
танцуют над водой,
ведь море - их земля,
они его пустынным принимают.
* * *
Я стою в полосе прибоя
до колен закатав штаны.
Между мною и Солнцем дорога
пролегла лучом золотым.
Я колеблюсь,
легка тревога.
Ах, успею ли я схватить
уходящее в море Солнце?
А вода
так щекочет ноги!
* * *
Минувшей ночью набросал мороз
на стекла стебли белоснежных роз.
Но слаб цветок,
не знающий земли
все утро слезы
по стеклу
текли.
* * *
На иву, как на юность, я гляжу.
Не умолкай, невидимая птица!
на детскую свирель похож твой плач.
* * *
Воды напившись, не таи обиды
на мшелый камень, что в воде лежит.
Источник глохнет, если нет защиты,
как гибнет воин,
потерявший щит.
* * *
Полвека ждал,
был черен, как грачи.
И жду опять
еще пройдут полвека.
Но цвет моих волос неотличим
от белого
рассеянного
снега.
* * *
Я у костра пью черный чай из кружки
и, вглядываясь в небо, тороплю
бесстрастный голос матери-кукушки:
продли мне жизнь,
как я мгновенья длю!
Но голос птицы медленно стихает
и стоит ли мгновенья торопить?
Она мне жизнь наполнила стихами,
чем я её сумею отдарить?
* * *
Любовь сведет нас
и умчится,
и не подскажет - ждать или не ждать.
Но стоит даже на день разлучиться
является
опять.
* * *
Хлопья белые,
сопки белые,
бел простор
и белы дороги.
Лишь ворона топорщит перья,
видно, хвастает
черным цветом.
* * *
Проснулся вдруг - дождь по стеклу стучит.
Сто раз я умолял - цветов не трогай!
Исполнилось:
луч Солнца на цветах.
* * *
Как утешенье, ласковый рассвет
приходит посидеть у изголовья.
Уж десять дней
тебя со мною нет!
* * *
Как мне любить тебя не просто!
но без любви ещё трудней.
Моя любовь к тебе, как этот остров
моя судьба.
Я счастлив ей.
* * *
Луна в тишине.
Под окном георгины.
На стеклах и стенах бегущие тени.
Но как мне стихами сказать о виденье?
Жену разбужу.
* * *
Если бы в миг единый
выпали нам все радости,
скопленные за полвека,
если бы в миг единый
выпали нам все горести,
