Андрей Белый - После разлуки. Берлинский песенник
Обзор книги Андрей Белый - После разлуки. Берлинский песенник
Андрей Белый
ПОСЛЕ РАЗЛУКИ
Берлинский Песенник
ВЕЧЕР
Точно взглядами, полными смысла
Просияли,—
Мне ядом горя,—
Просияли
И тихо повисли
Облаков златокарих края…
И взгонят беспризорные выси
Перелетным
Болотным глазком;
И — зарыскают быстрые рыси
Над болотным,—
Над черным — леском.
Где в шершавые, ржавые травы
Исчирикался летом
Сверчок,—
Просвещается злой и лукавый,
Угрожающий светом
Зрачок.
И — вспылает
Сквозное болото;
Проиграет
Сквозным серебром;
И — за тучами примется кто-то
Перекатывать медленный гром.
Слышу — желтые хохоты рыси.
Подползет; и — окрысится: «Брысь!»…
И проискрится в хмурые
Выси
Желто-черною шкурою
Рысь.
1922
Цоссен
ПОЕТСЯ ПОД ГИТАРУ
Я —
Словами так немощно
Нем:
Изречения мои — маски…
И —
Рассказываю
Вам всем —
— Рассказываю
Сказки,—
— Потому что —
Мне так суждено,
А почему —
Не понимаю;—
— Потому что —
Все давно ушло во тьму,
Потому что — все равно:
Не знаю, или знаю…
Потому что мне скучно — везде…
Потому что сказка — изумрудная,
Где —
Все — иное…
Потому что так хочется в брызнь
Утех;
Потому что: трудная
Жизнь
у всех —
— С одною развязкою…
Потому что, —
— Наконец,—
— Зачем
Этот ад?
Потому что —
— Один конец
Всем…
И во мне подымается смех
Над
Судьбою
Всех —
— И —
— Над
Собою!..
1922
Цоссен
ОПЯТЬ ГИТАРА
Заманя,
Помаргивает светляками
На нас —
— Скат…
На меня
Вздрагивают глаз —
Твоих —
— Умерки…
И —
тенеет: малиново-апельсинный
Закат —
В малиново-апельсинные
Сумерки…
Отуманенная, остуженная, серебряная
Вода
Под ногами, под нами —
Там…
Что-то, под гору замирающее
В хрусте…
Там —
Под нами, под ногами —
Вниз убегающие
Года,
Поднимающие
Туманами —
Серебряные
Грусти…
«Мертвых слов не говори,
Не тверди,—
Дорогая!..»
И мигнуло —
— Над —
— Беспризорными
Проблесками
Зари, —
— В тверди
Призорочной
Перегорая,—
— «Тебе одна дорога, а мне —
Другая!»
1922
Цоссен
НЕТ
Ты, вставая, сказала, что — «нет»;
И какие-то призраки мы:
Не осиливает свет —
Не Осиливает: тьмы!..
Солнце легкое, — красный фазан,
Месяц матовый, — легкий опал…
Солнце, падая, — пало: в туман;
Месяц — в просерень матово встал.
Прошли — остывающие струи —
К теневым берегам —
Облака — золотые ладьи
Парусами вишневыми: там.
Растворен глубиной голубой,
Озарен лазулитами лет,
Преклонен — пред Тобой и под Тобой…
Но — Ты выговорила. «Нет!»
И холодный вечерний туман
Над сырыми лугами вставал.
Постигаю навсегда, что ты — обман.
Поникаю, поникаю: пал!
Ты ушла… Между нами года —
Проливаемая куда?—
Проливаемая — вода:
Не увижу — Тебя — Никогда!
Капли точат камень: пусть!
Капли падают тысячи лет…
Моя в веках перегорающая грусть —
Свет!
Из годов — с теневых берегов —
Восстают к голубым глубинам
Золотые ладьи облаков
Парусами крылатыми — там.
Растворен глубиной голубой,
Озарен лазулитам лет.
В этом пении где-то — в кипении
В этом пении света — Видение —
Мне:
Что — с Тобой!
1901–1922
Москва — Цоссен
ПРОРОК
Завечерел туман ползущий
В вечеровую тень огней;
Тусклы оливковые кущи.
И — светит месяц из теней.
Он, Серебристый, волей рока
Бросает в зримый наш позор, —
Как ясноокого пророка
Неизъяснимо грустный взор.
В тысячелетние разгулы
Он поднимает ясный жар:
И бронзорозовые скулы,
И взора горнего загар.
Струя исчисленного смысла,
Как трепетание крыла
Переливного коромысла,
От ясноротого чела —
Взметает пепельные кучи
Неистлевающих волос,
И из-под них — на нас текучий,
Слезой сияющий вопрос;
Переливной игрою линий
Топазы сыплются из глаз;
И расширяет блеск павлиний
Переливной его атлас;
И в нас стремительно забьется
Наш ослепительный ответ;
И ослепительно взорвется
Из волосатой груди свет
И, точно взвизгнувшие диски,
Взорвут кипящие слова
И волоса, как василиски,
Взовьет горящая глава.
В переливных браслетах света
Его воздушные персты
Воспламененный знак завета
Взогнят из тихой высоты.
Май 1922
Цоссен
БЕССОННИЦА
Мы — безотчетные: безличною
Судьбой
Плодим
Великие вопросы;
И — безотличные — привычною
Гурьбой
Прозрачно
Носимся, как дым
От папиросы.
Невзрачно
Сложимся под пологом окна,
Над Майей месячной, над брошенною брызнью,—
Всего на миг один —
— (А ночь длинна —
Длинна!) —
Всего на миг один:
Сияющею жизнью.
Тень, тихий чернодум, выходит
Из угла,
Забродит
Мороком ответов;
Заводит —
Шорохи…
Мутительная мгла
Являет ворохи
Разбросанных предметов.
Из ниши смотрит шкаф: и там немой арап.
Тишайше строится насмешливою рожей…
Но время бросило свой безразличный крап.
Во всех различиях — все то же, то же, то же.
И вот — стоят они, и вот — глядят они,
Как дозирающие очи,
Мои,
Сомнением
Испорченные
Дни,
Мои
Томлением
Искорченные
Ночи…
Москва
Больница
1921
БОЛЬНИЦА
Мне видишься опять —
Язвительная, — ты…
Но — не язвительна, а холодна: забыла
Из немутительной, духовной глубины
Спокойно смотришься во все, что прежде было.
Я в мороках
Томясь,
Из мороков любя,
Я — издышавшийся мне подаренным светом,
Я, удушаемый, в далекую тебя,—
Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.
О, этот долгий
Сон:
За окнами закат.
Палата номер шесть, предметов серый ворох,
Больных бессонный стон, больничный мой халат;
И ноющая боль, и мыши юркий шорох.
Метание —
По дням,
По месяцам, годам…
Издроги холода…
Болезни, смерти, голод…
И — бьющий ужасом в тяжелой злости там
Визжащий в воздухе, дробящий кости молот…
Перемелькала
Жизнь,
Пустой, прохожий рой —
Исчезновением в небытие родное.
Исчезновение, глаза мои закрой
Рукой суровою, рукою ледяною.
1921
Москва
Больница
ТЫ — ТЕНЬ ТЕНЕЙ
Ты — тень теней…
Тебя не назову.
Твое лицо —
Холодное и злое…
Плыву туда — за дымку дней — зову,
За дымкой дней, — нет, не Тебя: былое, —
Которое я рву
(в который раз),
Которое, — в который
Раз восходит,—
Которое, — в который раз алмаз —
Алмаз звезды, звезды любви, низводит.
Так в листья лип,
Провиснувшие, — Свет
Дрожит, дробясь,
Как брызнувший стеклярус;
Так, — в звуколивные проливы лет
Бежит серебряным воспоминаньем: парус…
Так в молодой,
Весенний ветерок
Надуется белеющий
Барашек;
Так над водой пустилась в ветерок
Летенница растерянных букашек…
Душа, Ты — свет.
Другие — (нет и нет!)—
В стихиях лет:
Поминовенья света…
Другие — нет… Потерянный поэт,
Найди Ее, потерянную где-то.
За призраками лет —
Непризрачна межа;
На ней — душа,
Потерянная где-то…
Тебя, себя я обниму, дрожа,
В дрожаниях растерянного света.
1922
Берлин
МАЛЕНЬКИЙ БАЛАГАН НА МАЛЕНЬКОЙ ПЛАНЕТЕ «ЗЕМЛЯ»