Кароль Войтыла - Римский триптих

Лес сбегает с горных склонов
В ритме звонкого ручья,
Бег воды, кристальный говор
Знак присутствия Тебя

Слорва, корня всех начал.
Хору шумных одобрений
Внемлешь, мирно промолчав,
Автор чудного виденья.

Вслед за лесом с горных круч,
Дольний мир увидеть рады,
Мчатся прочь от кромки туч,
Радуг быстрых водопады.

Сверху вниз летят стрелой
В силу правил тяготенья ...
В русле цели достоверной?
В чем же смысл воды движенья?

Отзыв дай скорей, ручей!
— Оба любим смену места,
Без движенья ты ничей...
— Точно ль понял я известье?

(Здесь позволь еще побыть,
Задержаться на пороге
неминующей дороги)

Мой ручей не замутнен,
Также он бежит в долину,
Под стремнинный рокот волн
Молча бор спешит в низины.

Скрыть не в силах удивленья
Только гений человека!
Яркий Луч Отца Вселенной
Светит в нем благословеньем
(Ведь недаром он «Адам»)

Сам не свой — один как перст
В круге тварей хладнокровных
Дни влачить их жалкий крест,
с ними б сгинул род адамов

Плыть готов по воле волн,
Но способность к удивленью
Взмах крыла — со дна подъем,
Слышен говор одобренья:

«Выход — путь заветных странствий,
Точка встречи в вечном Слове,
Мудрый смысл не в постоянстве
Чистой и простой природы!»

Лес сбегает с горных склонов
В ритме звонкого ручья...
Хочешь ближе быть к истоку?
Вверх шагай вразрез волнам.
Труден поиск — будь упрям,
Бьют ключи — подать рукой,
Тайну выяви верховий!
Где ж, ручей, источник твой?

Сонных трав безмолвна тишь...
(Нем, безгласен и задумчив
Спрятал тайну твой язык).

Дай мне приложить уста
К водам родника живого,
Жажду утолить из чаши
Вольной влаги первородной.

— Мы Им живем и движемся и существуем.
Афин ошеломленных сдержано дыханье,
— Поведай, Павел, речь твоя о ком?
— О далях, о пространствах, мирозданьи,
неведомом Создателе, вдохнувшем жизнь в него.

— Мы пребываем в жизненной ограде,
Которую, изъяв из пустоты,
Он вычитает до сих пор из хляби,
Смиряя мрак безвидной темноты.

«В начале было Слово» — неотложно
ключом взыграло Таинство — почин
Источник потаенный, Логос всех причин.

Извечное прозрение движет Слово,
В нем корневой нетленный смысл.
Создатель рад — все «Хорошо!», и снова
Иначе видит Он, чем допускает мысль:
Он первый зрячий — ловит четким оком
Малейший оттиск совершенства бытия,
Всю полноту великого Созданья
Нет твари, сокровенной от Него,
открыто все пред Ним, обнажено
Доверху чаша истины добра и красоты
Он видит зрением иным, чем я и ты.
Извечный взгляд и мудрый Логос:
«В начале было Слово,
все чрез него начало быть»
Им дышим, движемся, живем.
В нем вечного преддверья рок:
Былого, сущего, чистейших упований.
Здесь Отчий дом — невидимый порог.
На то был Промысл, так за оградой Бога
история Творенья началась
согласно сказанному Слову!

Переступить готов порог Сикстинский.
Язык великой Книги прост,
но и Она нема без образа живого.
Летело время — Книга Микеланджело ждала.
Так предусмотрено Всевидящим Творцом
Заговорила Книга — час назначен Богом.
Что ж, человек, теперь ты видишь сам
Сзываю всех, чей зренья дар доселе не угас.
Зову маэстро Микеланджело в подмогу!
Часовня и слепая пелена спадает с глаз!
Маэстро воздвигает верный образ.
Глагол стал плотью, фрески принимают нас.

Помедлим на пороге Книги Бытия.

Се Книга всех начал с премудрым именем Genesis.
На свод Сикстинский дерзкий мастер перенес
великих образов гигантское сплетенье.

Теперь войдем в чертог и Книгу перечтем,
Скрывать не станем изумленья.

Созданье мастера от «а» до буквы «я»
Восход от бездн пустот безвидных
Начал послушных творческому Слову
Ведет беседу с гулких сводов свет.
Взревел финалом грозный трубный звук
Свершился Суд в крещендо искаженных губ,
Всем суждено проделать путь последний,
И никому из правил исключенья нет.

Творец, Его созданье рядом — человек.
Он образ и подобье Бога,
мужчина, женщина — нагие оба.
Возликовал Господь — позора в этом нет.

Кто попустил такую дерзость тела?
В донос витий привычных не гляди,
Узнай из первых рук маэстро его вины.
Иль все же очевидцев расспросить,
Задать вопрос самой Капелле?
Не понаслышке сведенья Сикстины!

Зачин вне поля зренья вопреки канонам
Свободных образов игра — свидетель гения
Изъятого из рабства сновидений.
В отсутствие последней точки вне амвона
Вершится на глазах движенье Страшного Суда.
Вопрос вопросов — как исчислять добра и зла
Немыслимый рубеж? Одолевать препоны века?
Неизреченная стезя от Альфы до Омеги
Глядит на нас огнями фресок торжества!

Им дышим, движемся, живем
Но разве Он всего лишь устроитель?

Бог, сотворивший мир и все, что в нем,
Всему дал жизнь и все дыханье
Его рука опора друга в упованьях.
Мы Божий род — Он жизни Вседержитель.
Так, став среди ареопага, Павел рек
Апостол — голос в хоре слов Завета.
В закатный час привычно поминает человек:
«И узрел Бог, что это хорошо».

Духовный в мире зримом оттиск верный
Окрест сияет, Божий свет на всем.
Начало в Слове — Слово как преддверье,
Войдя однажды — дышим, движемся, живем.

Воскликнул о своем творенье:
— «Браво!»
Но почему история идет наперекор?
Ужасен век двадцатый!
Только ли двадцатый?
Но истины столетий не унизит спор.
И образ, и подобие — Его!

Наемник истины — маэстро Буонарроти
Пожизненный работник ватиканских зал,
Не раньше снял засов и дом покинул
чем подвиг завершил — свою Сикстину.

«И сотворил Бог человека
по образу своему,
по образу Божию
сотворил его;
мужчину и женщину
сотворил их.
И были оба наги
и не стыдились»!
И увидел Бог,
все, что Он создал,
И вот — хорошо весьма!».

«Нет твари, сокровенной от Него
перед Его очами все открыто».

Раскрылись очи на пороге бытия
Добра и зла явился смысл,
Тел бренных нищенская нагота...

Вбирает жадный слух Благодаренья Слово,
Magnificat звучит — на подкрепление сердец,
Напев надежный прочен в глубине основы:
«Тобою дышим, движемся — Творец!».
С Тобой пребудем до скончанья века!
Создатель красоты, источник вод живых,
Открой слепцам глаза, подъемли веки!

Закончен труд, пора из Ватикана вон
В залог оставлено повествованье фрески,
Разыскан шифр — подобие и образ веский,
Он в силах одолеть непроницаемость препон.

Так кто же Он? Неизреченный и Единый
Творец вселенной, Единение сердец,
В Причастии дарящий истины картину,
Добра и красоты над временем венец.
Он есть — Он Бог неизреченный.
А все-таки сказал нам о Себе,
Вдохнув жизнь в человека
согласно образу и подобью Своему.
На фреске явлен Он отцом
Пред нами всемогущий Старец,
похожий на Адама статью и лицом.

А кто ж они?

«Мужчину и женщину сотворил».

И благословил их Бог
и дар вручил обоим.
В себя Его приняли оба
Взаимной верности обет.
И были оба наги,
Адам, его жена,
И не стыдились...
пока был в силе дар.
Вослед греху Стыд явится не медля.
Ну, а сейчас они в блаженстве
И рады, что владеют даром,
Пускай не знают, как его зовут.
Смысл жизни найден — помыслы чисты.

«Casta placent superis: pura cum veste venite,
manibus puris sumite fontis aquam

Чистое вышним богам угодно: в чистой одежде
Шествуйте ныне к ручьям, черпайте чистой рукой»

Гимназия, Вадовицы — классические строки
Читаю восемь лет подряд, но время скоротечно.
Предчувствие Святых Даров сулит иные сроки.
Любви дар зримый, он звучит извечно
знакомый шум домашнего ручья.

И двое стали плоть одна
Слиянность тел, души единство,
Возвещены иные меры естества
отцовства гордость, радость материнства.

Стремленье к жизненным истокам
Влечение к началу Бытия
Адам познал свою жену,
И зачала она и родила
Им ведомо уже, что, перейдя порог
Они ответчики пред Богом!

Невидимо начало и последний акт незрим,
Вселенная времен подъята Словом
В конце эпох возврат к нему неумолим.
На высоте Сикстинских гулких сводов
Неведомый конец художник начертал,
Представив драму Страшного суда народов.
Давно доступен зренью роковой финал
развязка обозначена предельно гласно:
— Нет твари, сокровенной от Него,
но все обнажено — открыто пред Его очами.
Слова Матфея тоже зримый образ:
— Благословен входящий,
Проклятые, идите от Меня...

Проходят поколенья чередой:
Пришел нагим — прочь уходи такой же...
— Ты прах и возвратишься в прах,
Пригожесть обратится в горестный укор,
Подвижность — в мертвый груз,
Прекрасное во вздорный сор,
И все же — нет, не весь умру,
Неучтожимое во мне не сгинет!

В Сикстине образ Страшного Суда.
В капелле Суд царит над всеми.
В зрачках до боли — общая судьба,
А в апогее мастерский финал
Вершится в очередь замена поколений.

Non omnis moriar
Нет, весь я не умру,
Во мне неистребима,
Та часть моя, что предстоит
Перед лицом Того,
Кто бытие дает!
Толпа сжимается на фреске.
Ты не забыл, Адам?
Он звал тебя:
— Где ты?
Ответ был дан:
— Боюсь — я наг,
вот почему я скрылся.
— Кто повестил, что ты нагой?
И ты, Адам, ответил,
Помнишь?
— Жена... ты дал ее,
Она мне плод вручила...

На фреске многолюдья давка
Под бременем ответа человек согбен.
Вопрос записан точно, реплика подавно!
Совместного пути решительный разъем.

Так повелось... В Сикстине многоцветной
традициям верны, собрались кардиналы
сошлись, чтоб рассудить судьбу ключей Петра.
Средь многих званых в зал войдет преемник,
и Микеланджело возьмет его в полон:
«В Нем дышим, движемся, живем ...»

Так, кто же он?
Рука животворящая, Творец
Устремлены к Адаму...
— Бог сотворил в начале ...
...Всевидящий Отец...

В сияньи радуги Сикстина вторит Богу:
«Ты Петр — внимал Симон, Ионов сын,
Тебе ключи вручаю».
Чреда епископов, все мысли о ключах,
прибудет на Конклав в чертог Сикстинский,
Чудесной кистью Буонарроти осененный.
Так было в августе, еще раз в октябре
шел год двух тайных совещаний,
все повторится вновь, когда пробьет мой час.
Тогда пусть выступит прославленный маэстро.
В повестке главный пункт — наследие Петра.
В Сикстине между первым и последним днем,
Пролог — Творенья свет, финал — день Страшного Суда.
Смерть суждена лишь раз, все разрешит Судья!

За гранью судеб ровный яркий свет
Событий чистота и совесть без ироний
Конклав лишь повод, смысл — Творенье,
Запечатленное великим Буонарроти
Нет твари, сокровенной от Него
но все открыто пред Его очами.
Всеведущий, возобнови Знаменье — научи!
Он не преминет...