Константин Ваншенкин - Примета

Эти письма, что в ливень и вьюгу,
Перед самой войной и в войну,
Вы, страдая, писали друг другу,—
Нынче сложены в папку одну.

— Помнишь наши прощанья?..
— Еще бы!
Мы с тобою и пишем о том…
— А раздельные годы учебы?..
— А иные разлуки потом?..

В голосящей безмерной метели,
В грозном времени, ныне былом,—
Эти встречные письма летели,
Задевая друг друга крылом.

Эти письма пронзали до дрожи,
И по жгучей причине такой
Даже почерки стали похожи,—
Будто писано той же рукой.

Средь иного, что есть на примете,
Средь бумаг, накопившихся тут,
Сохраните свидетельства эти,
Не сочтите, потомки, за труд.

Улицу неспешно перейду
Возле светофора.
Встреча ветеранов с ПТУ
Состоится скоро.

Наш полковник делает доклад.
Ничего, но длинновато.
И за этим нужен был догляд —
Размышляем виновато.

Но и он кончает речь свою,
И до их готового ответа
Я, уже объявленный, стою,
Щурясь как от света.

Что сказать? Что мог сгореть не раз?
Не прийти обратно?
Ну, а что я был моложе вас,
Это вам понятно?

Пролетели звонкие года
В бешеном намете.
Вы поймите это и тогда
Многое поймете.

Сквозь совсем иное бытие,
На другой орбите,
Вы воображение свое
Все же напрягите.

Не зову поверить вас самих
В вашу будущую старость, —
Только в нашу юность в этот миг,
Несмотря на то, что с нами сталось!

Молодой пиит идею
Мне высказывал одну:
— Что ж вы все на самом деле
Зацепились за войну?
И писать о ней готовы
Без конца и про запас…

— Зацепились? Мы? Да что вы!
Уж скорей она за нас.

Старшие командиры
Были от нас вдали.
Стрелы или пунктиры
Карандашом вели.

Средние командиры,
Чтоб залатать прорыв,
Бросили нас в те дыры,
Нами же их прикрыв.

Младшие командиры!..
В безднах полей глухих
Так их могилы сиры,
Как подчиненных их.

За пенек лягу,
Давно, в войну,
Отстегну флягу,
Воды глотну.

Шелестит кустарник.
Привал в полку.
Рядом мой напарник
По котелку.

По стволу стальному
ПТР
И по остальному,—
Например:

По тому, как крутит
Листву — гляди! —
По всему, что будет
Впереди.

…А на сердце жалость.
Что все не так,
Как воображалось
До тех атак.

Автомат, граната.
И — ничего…
Долгих лет громада —
Без него.

Сорок лет тому назад.
Утро. Чешский город Зноймо.
Чьи-то слезы. Ранний сад.
И — пуста моя обойма.

Не звучал пока приказ,
А салют колеблет кроны.
Но на случай, про запас,
Все же есть еще патроны.

Мы не поняли тогда
И потом не знали сами,
Что тот день не на года —
На всю жизнь случился с нами.

Просто слышали шрапнель,
Ночью вздрагивали сдуру,
Даже сняв свою шинель,
Даже сбросив эту шкуру.

Когда мы вернулись с войны
В объятия ждущего тыла.
Мы будущим были полны,
И это естественным было.

Ты, память, слегка помоги, —
Учились в ту пору со мною
Друзья — без руки, без ноги,
Все мечены общей войною.

Победный отсвечивал год
Сквозь густо шумевшие флаги.
Никто и не требовал льгот.
Кто вышел из той передряги.

Однако война их прожгла.
И жизнь, что полна интереса.
Так смолоду вот и прошла
Вблизи костыля и протеза.

И стали уже старики,
Состарясь по ходу рассказа,
Друзья — без ноги, без руки,
Володя Семенов — без глаза.

Приближенье Дня Победы —
В чем-то даже как тогда:
Наши радости и беды
Сквозь прошедшие года.

Телевизоры врубаем,
Поднимаем зоркий взгляд:
Что там было, наблюдаем,—
Сорок лет тому назад.

Давней жизни продолженье.
Повторение пути.
Дня Победы приближенье
Осязаемо почти.

И вздохнет солдат запаса,
Как подумает, что вот
И до нынешнего часа
Кое-кто не доживет.

Упал у западной границы.
Зазеленело на земле.
Сквозь две пустых его глазницы
Взошло по пихтовой стреле.

Разворотив грудную клетку
Нежданной силою корней,
Береза выбросила ветку,
Других, быть может, зеленей.

Здесь траки, скаты и копыта
Оставили мгновенный след,
Невидимый для следопыта
Восьмидесятых дальних лет.

Когда сгорит за бруствером заря
И писем ждут усталые родные,
Себя не забывают писаря,
Перебеляя списки наградные.

Сомненья небольшие поборов,
Решив, что их судьба в герои прочит,
Не забывают также поваров
И полковых сапожников и прочих.

Уже бывали случаи, когда
Начальники в них молнии метали.
А вообще, подумаешь, беда:
Опять солдат остался без медали.

Николай Иваныч
Перестал звонить.
Видно, перетерлась
Жизненная нить.

А звонил с почтеньем,
Как в Колонный зал.
Говорил, смущаясь:
— Красненького взял…

Толковал о разном,—
Чаще о войне
И о футболисте
Толе Ильине.

О своих раненьях
Говорил он мне
И об уходящей
От него жене.

И неторопливо,
А не впопыхах.
Рассуждал он также
О моих стихах.

Я его ни разу
В жизни не видал.
Только этот голос
Надо мной витал.

Возникал внезапно
В снегопад и в дождь.
Знали этот голос
И жена, и дочь.

Хмурая погода.
Низко облака.
Год или полгода
Нет его звонка.

Небольшой морозец.
Голубой зенит.
Николай Иваныч
Что-то не звонит.

…Был трижды ранен, но по счастью
Легко,— и вышло каждый раз,
Что ни в санчасти, ни в хозчасти
Не задержался лишний час.

Потом контузило некстати,
Как говорится, в свой черед.
Покантовался в медсанбате,
Позаикался — и вперед!..

Навстречу встав,
Смотрю: у мужика
Пустой рукав
В кармане пиджака.

Да мало ль где
Случился тот аврал,
В какой беде
Он руку потерял.

Но нет, гляжу
И вижу горстку рот.
По блиндажу
Бьет кучно миномет.

Встает солдат.
Продут и просолен.
Потом санбат
И долгий эшелон.

Потом виток
Иного бытия…
— Садись, браток.
Чего там у тебя?