Александр Поуп - Опыт о критике
Обзор книги Александр Поуп - Опыт о критике
Перевод А. Субботина
Александр Поуп "Поэмы", М., "Художественная литература", 1988 г.
OCR Бычков М.Н.
--------------------------------------
I
Не часто блещет мастерством пиит,
Равно и критик, что его хулит;
Однако лучше докучать стихом,
Чем с толку сбить неправедным судом.
Немало многогрешных там и тут,
Один скропает — десять оболгут;
Разоблачит себя невежда сам,
Коль пристрастится к виршам иль к речам.
Сужденья наши как часы: чужим
Никто не верит — верят лишь своим.
Талантом редкий наделен поэт,
У критика нередко вкуса нет;
А их должно бы небо одарить -
Всех, кто рожден судить или творить.
Пусть учит тот, кто сам любимец Муз,
И тот хулит, чей не испорчен вкус.
Не правда ли, влюблен в свой дар пиит?
С пристрастием и критик суд творит.
Все ж большинство, коль правду говорить,
Способно трезво мыслить и судить;
В таких умах природный брезжит свет;
Чуть контур тронь — означится портрет.
Но как неверно взятый колорит
В рисунке точном форму исказит,
Так псевдообучение весьма
Губительно для здравого ума.
Тот бродит в лабиринте разных школ,
А тот — с большим апломбом, но осел.
Они, пытаясь умниками стать,
И здравый смысл готовы потерять;
Тогда им служит критика щитом,
И вот горят, орудуют пером
Кто может и не может, пишет всяк,
Озлобленный, как евнух или враг.
У дурня зуд осмеивать людей,
Желает он казаться всех умней;
Так Мевий назло Фебу не писал,
Как досаждает всем такой нахал.
Побыв в поэтах, наши остряки
Шли в критики, а вышли в дураки.
Иной — и туп, и в судьи не прошел,
Ну точно мул — ни лошадь, ни осел.
Наш остров полузнаек наплодил
Не меньше, чем личинок нильский ил;
Не знаю, право, как назвать их род,
Ни то ни се, сомнительный народ;
Их сосчитать не хватит языков
Неутомимых наших остряков.
Но вправе имя критика носить,
И славу петь, и сам ее вкусить
Лишь тот, кто меру сознает всего:
Таланта, вкуса, знанья своего,
Кому не служит аргументом брань,
Кто зрит, где ум, где дурь и где их грань.
В Природе должный есть предел всему,
Есть мера и пытливому уму.
Коль море где-то сушу захлестнет,
То где-то встанут острова из вод;
Когда же память душу полонит,
Для разуменья будет путь закрыт;
А жаркие фантазии придут -
И памяти виденья пропадут.
Лишь часть науки — гения удел;
Хоть ум стеснен — искусству где предел?
А зачастую нам дана во власть
Не часть науки, но лишь части часть.
Лишимся мы всего, как короли
В погоне за куском чужой земли;
В своем бы деле каждый преуспел,
Когда бы это дело разумел.
Природе следуй; так сужденье строй,
Как требует ее извечный строй.
Она непогрешима и ясна,
Жизнь, мощь, красу придать всему должна,
Наш свет, предмет всех помыслов и чувств,
Исток, мерило и предел искусств.
Искусство обретает всякий раз
В Природе матерьял свой без прикрас.
И плоть тогда жива и хороша,
Когда ей силу придает душа,
Ее питает, мускулы крепит;
Невидима, но видимо творит.
Кто одарен, тот хочет одного:
Чтоб все служило гению его;
Талант и рассудительность порой
Питаются взаимною враждой,
А, по идее, жить они должны
Согласной жизнью мужа и жены.
Не шпорь Пегаса — только направляй;
Удерживай уздой, не распаляй;
Скакун крылатый словно кровный конь:
Замедлишь бег — взыграет, как огонь.
Открыты эти правила давно,
Не следовать им было бы грешно,
Сама Природа в них заключена,
Природа, что в систему сведена.
Природа как свобода: тот закон
Ее стеснил, что ею же рожден.
Эллада нам урок преподает:
Когда сдержать, когда стремить полет;
Нам показала, как ее сыны
Добрались до парнасской вышины;
Зовет и остальных по их пути
Идти, чтобы бессмертье обрести.
Примерами титанов рождены
Все мудрые заветы старины,
Открыло грекам их же мастерство
Установленья неба самого.
А критик разжигал в поэте пыл,
Резонно восторгаться им учил;
Служанкой Музы критика была,
Ее принаряжала, как могла,
Дабы казалась госпожа милей.
Теперь иные нравы у людей.
Для тех, кого отвергла госпожа,
Бывает и служанка хороша;
На бардов поднял их же меч зоил,
Не терпят люди тех, кто их учил.
Так, вызубрив прескрипты докторов,
Аптекарь роль врача играть готов,
Предписывает, лечит — и притом
Врача же обзывает дураком.
Тот, нахватавшись разной чепухи,
Дает рецепты, как слагать стихи;
А тот грызет страницы древних книг
(Ни моль, ни время так не портят их);
Иные, вовсе не вникая в суть,
Ученостью стремятся щегольнуть;
Другие так сумеют объяснить,
Что исчезает всякой мысли нить.
Но если кто решил судьею стать,
Тот должен древних превосходно знать:
Характер, коим обладал поэт,
Его труды, их фабулу, сюжет,
И понимать, вживаясь в старину,
Его эпоху, веру и страну.
Кто в этом совершеннейший профан,
Тот будет не судья, а критикан.
Гомера с наслажденьем изучай,
Днем прочитал, а ночью размышляй;
Так формируя принципы и вкус,
Взойдешь туда, где бьет источник Муз;
И стих сопоставляя со стихом,
Вергилия возьми проводником.
Когда Марон с подъемом молодым
Задумал труд — бессмертный, как и Рим,
Казалось — кто и что ему закон,
Лишь из Природы жаждал черпать он;
Но, в дело вникнув, прочим не в пример,
Открыл: Природа — это сам Гомер.
И дерзкий план теперь уже забыт,
Теперь канон строку его стесни,
Как если выверял бы Стагирит.
Каноны древних принимай в расчет,
Кто верен им — Природе верен тот.
Но даже точных предписаний свод
Предусмотреть не может всех красот,
Нередко счастье помогает тут,
Венчающее хлопотливый труд.
Поэзия как музыка; она
Невыразимой прелести полна,
Здесь не научит метод никакой,
Все мастерской решается рукой.
Где в правилах означился пробел
(Все правила имеют свой предел),
Там допустимо вольностью блистать,
И вольность может предписаньем стать.
Стремясь дорогу ближнюю найти,
Пегас свернет с обычного пути
И, преступив известного черту,
Неведомую сыщет красоту;
Еще умом ее мы не поймем,
А уж во власть ей сердце отдаем.
Природа так же действует на нас:
Когда привык уже к равнинам глаз,
Глубины бездн или громады гор
Неудержимо привлекают взор.
Так вдохновенно согрешит талант,
Что возмутится разве лишь педант.
Да, нарушали древние канон
(И короли обходят свой закон),
Но, современник, ты остерегись!
А посягнув, смотри — не оступись;
Пусть в этом будет крайняя нужда,
И прецеденты припаси тогда.
Иначе честь и имя отдадут
Немилосердной критике на суд.
Такую вольность мастера сочтет
Иной, у древних даже, за просчет;
Но посмотри все в целом и поймешь,
Что вовсе то не промах и не ложь.
Ужасно искажаются черты,
Когда вблизи картину смотришь ты,
Но издали она являет вид,
Который красотой тебя пленит.
Умелый вождь, полки бросая в бой,
Не поведет их строем за собой,
По обстановке будет поступать,
Скрывать всю силу, даже отступать.
Такой прием отнюдь не ложный шаг,
Не поступает мастер как простак.
Не вянут лавры древних. Их алтарь
Недостижим для скверны, как и встарь;
Его не одолели до сих пор
Ни пламена, ни зависти напор;
Ему ни разрушения войны,
Ни паутина века не страшны.
Смотри: любой ученый муж кадит!
Внимай: на всех наречьях гимн звучит!
И каждый пусть своею похвалой
Пополнит этот общий хор людской.
Так торжествуйте, барды! Ваш удел -
Стяжать бессмертье славой ваших дел!
Ее лишь приумножили века -
Так, с гор стекая, ширится река;
И нации, которые грядут,
С восторгом имя ваше назовут,
И мир уж аплодирует тому,
Что только предстоит открыть ему!
О, если вдохновил бы Эмпирей
Последнего из ваших сыновей
(На слабых крыльях вслед вам он парит,
Горит, читая, но, дрожа, творит),
Тогда глупца он поучить бы мог
Тому, что пустомелям невдомек:
Пленяться выдающимся умом
И быть не столь уверенным в своем!
II Ничто не в силах так нас ослепить,
