Николай Коновской - Сборник стихов

Когда пробьёт над нами час возмездья,
И мы уйдём в глухую ночь забвенья,
Свой кров и свой очаг, своё пространство
Освобождая чужеземцам пришлым,
Что я скажу: не жаль нас, ибо мы
Превысили долготерпенье Божье,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Распродали на улицах — и вот
Посеянное нами пожинаем…
А жаль чего единственно — язык,
Родную речь, божественное слово,
Что как алмаз, соделанный брильянтом
Руками мастеров и духовидцев,
В грязь упадёт и молча при дороге
Затопчется пятою иноверца…

(Рассказ попутчика)
«…Неплохо раньше жили. Наш район
При прежней власти, ну, при коммунистах,
Стройтрест имел и молокозавод,
Хлебозавод, химмаш, сельмаш и даже
Завод кроватный, чтобы было чем
Народу заниматься ночью и
Плодилось населенье, и тюрьма
Имелась на окраине, — ну, всё
Чтоб было, как у всех людей. Тогда
В колхозах, при „совке“, клочка земли
Вам было не найти непаханой, теперь
Как будто бы Мамай везде прошёл, народ
Изверился и выродился. Те,
Что не пропили ум ещё, с сумой
Батраческой пошли по белу свету,
А остальным и срам прикрыть-то нечем…
Одна тюрьма осталась здесь в районе
Да для начальства офисы — увидишь,
Как будешь проезжать; ещё забыл
Сказать — построили две церкви,
Стоят пустые».

Плакать иль смеяться?

Как нищему подарок драгоценный,
Сон наяву, — каким-то Божьим чудом
Был даден на неделю этот город
С его имперским выспренним величьем,
С его Невою и Адмиралтейством,
С его садами, парками, дворцами
И грозным Медным всадником, змею
Не раздавившим, ту, чьё злое семя
Смертельно через двести лет Россию
 Ужалит…
И великий чудный город
Похож был на божественное тело,
Оставленное духом. И ни Зимний,
Ни столп Александрийский, ни Нева,
Ни в высоте пустынной Исаакий,
Ни самодержцев вещие гробницы,
И прочее, и прочее — ничто
Отрадного мечтания во мне
Не шевелило так, как вдалеке
На острове, средь вечности и тлена
На городском ветшающем кладбище
Смиренная часовенка — приют
И келья, где блаженная жилица
Скорбящих утешает, где покой,
Прозренье и раскаянье, где ты
Под неприютным леденящим небом
Среди простых, потерянных, убогих
Вдруг понимаешь, — кто, зачем ты сам
И всё вокруг на этом белом свете…

Семнадцать лет. Цветущий май…
Не вспоминай. Не вспоминай!

Река. Дремучая ветла.
Благоухание тепла.

Войти. Взойти. Вобрать. Объять.
Колеблется живая гладь.

Всё — свет, всё — мрак, всё — жизнь, всё — тлен, —
Поёт безумная сирень.

Как сон — душа твоя близка.
Руки пугается рука.

Души касается душа.
Боль первозданна и свежа.

В смерть — отворённое окно…
Давным-давно, давным-давно.

Не странно ли: кого любили,
В глухие пропасти земли
Ушедши, дверь не затворили,
А может, вовсе не ушли.

Не странно ли: в закрытой зоне,
В незаходящем свете дня
Душа моя, как на ладони,
У вас, а ваша — у меня…

Тихий пепел сгоревшего дня.
Ни души, ни тебя, ни меня.

Не ищи, не свищи, не взыщи:
Ни меня, ни тебя, ни души.

Ах, когда-то, когда-то была
Ты как день восходящий бела,

И тиха, и проста, и чиста,
Как в ключах потаённых вода.

Уносился в бездонную даль
И звенел осиянный хрусталь,

И тобою одною дыша,
Трепетала от муки душа,

И твоя — в нестерпимом огне —
Нисходя, растворялась во мне…

Сколько мук, сколько рук, сколько лет!..
Только синь, только жизнь, только свет.

Я видел всё: и Север, и Сибирь,
и южный край, и западное море,
я испытал стремительную ширь,
я погулял в Союзе на просторе.

Я строил для страны газопровод,
я мерз в траншее в непросохшей робе,
в степях татарских возводил завод,
который нынче больше всех в Европе.

Я научился Родину любить.
Я знал тоску солдатских серых будней…
Возможно ль мне всё это позабыть?
Как на руинах в наше время жить,
которое чем дальше, тем паскудней?

Одна лишь цель мне может силы дать,
не жалко жизни, чтоб ее достигнуть:
Империю былую воссоздать,
врагам России по делам воздать
и Храм Спасенья на Крови воздвигнуть.

Им долго жить в разрухе и печали,
золой и пеплом их не Бог занес…
Играл оркестр в разгромленном Цхинвале,
и невозможно было спрятать слез.

Больной стране еще одним уроком
предстала эта общая беда.
В зияющих, пустых глазницах окон
застыл предсмертный ужас навсегда.

Торжественно-молитвенные звуки
лились над черной копотью домов.
Росла надежда — этот свет Христов, —
в глазах, остывших от сердечной муки.

Услышав и запомнив каждый взрыв,
все обойдя руины и воронки
и скорбный лик ладонями закрыв,
стояла Богородица в сторонке.

Играл оркестр, во тьме горели свечи,
вокруг умолкли птичьи голоса,
и слушали недвижно небеса
его звучанье в этот горький вечер.

Поджали когти ястребы войны,
но жаждут жертв кавказские капканы.
Уж сколько лет разорванной страны
кровоточат бесчисленные раны!

Над нами Божьей Матери покров —
как изболевших душ анестезия.
Нас крепче свяжет пролитая кровь,
Осетия, Абхазия, Россия…

Дочь моя,
родилась ты в Советском Союзе,
лишь три года ты в нем пожила.
Об огромной стране, как о тяжкой обузе,
нам безродная нечисть лгала.

Да, мы Родины нашей тогда не ценили,
к морю южному мчась без труда.
Мы, как блудные дети, семье изменили,
и пришли к нам нужда и вражда.

Ты услышишь не раз, как о сказочном чуде,
об ушедшей Отчизне своей.
Той великой страны больше нет и не будет.
Много раз мы поплачем о ней.

Мы свободными были, спокойно общались,
всех нас праздник за стол собирал…
Мы с червонцем в кармане
на поезде мчались
хоть на Запад и хоть за Урал.

Не смогли удержать мы бесценного груза
ясных лиц и открытых дорог…

…Я стоял на земле пограничной Союза,
и Балтийское море плескалось у ног…

To ль Гусинский сослепу угодил в тюрьму,
то ли Новодворская в задницу ужалена…
Что хотите делайте, только не пойму,
отчего евреи ненавидят Сталина?

Вроде бы совсем не он их сжигал в печах
и не он устраивал ночи им хрустальные…
Сталинские армии на своих плечах
вырвали из полымя племя загребальное.

За круги Полярные он их не ссылал
и не разъевреивал, и не раскулачивал,
к женщинам их чувственным нежностью пылал,
книги их лакейские хорошо оплачивал.

Страшная, голодная, зверская война
загнала их в южную ссылку виноградную.
Майская, победная, сладкая весна
им вернула Родину нашу неоглядную.

И теперь мы, глупые, видим, как опять
депутаты думские крылышки расправили.
Умники болтливые в толк не могут взять,
что без воли Сталина не было б Израиля.

То ли Новодворская села на лугу,
то ли Березовскому клизма в ухо вставлена…
Сколько ни кумекаю, вникнуть не могу,
отчего евреи так не любят Сталина?