Джон Донн - Английская лирика первой половины XVII века

Взгляни на эту нимфу сада,
Резвящуюся среди трав!
Какая для нее отрада:
Цветы впервые намекать,
И приручать, и развлекать
Знакомцев новых, подсказав
Им по секрету,
Как поискусней нарядиться к лету.
Кто сведает предназначенье
Ее, любимицы богов?
Однажды в яром возмущенье
Она Амура посрамит
И взглядом в бегство обратит
Испытанных в любви бойцов!
Блажен тот воин,
Кем будет гнев прекрасный успокоен.
Позволь мне сразу покориться
Твоим пленительным очам,
Пока сверкающие спицы
Сих триумфальных колесниц,
Давя склоняющихся ниц,
Не прокатились по сердцам
Рабов казнимых…
Как я боюсь лучей неотразимых!
Но нет! Яви благие чары
И промахи весны исправь,
Для милости, а не для кары
Волшебство сотвори трикрат:
Даруй тюльпанам аромат,
Шиповник от шипов избавь
И — дар беспечный
Продли фиалкам век недолговечный.
О гостья милая Помоны!
Вкушай плоды, срывай цветы,
Но хрупкие щади бутоны,
Не то накличешь гнев дриад;
Смотри, за гибель юных чад
Не заплатила бы и ты
Своей судьбою,
Надежды наши унеся с собою.

Далеко, около Бермуд,
Где волны вольные ревут,
Боролся с ветром утлый бот,
И песнь плыла по лону вод:
«Благодарим смиренно мы
Того, кто вывел нас из тьмы»
Кто указал нам путь сюда,
Где твердь и пресная вода,
Кто уничтожил чуд морских,
Державших на хребтах своих
Весь океан… Нам этот край
Милей, чем дом, милей, чем рай.
На нашем острове весна,
Как небо вечное, ясна,
И необъятно царство трав,
И у прелатов меньше прав,
И дичь сама идет в силки,
И апельсины так ярки,
Что каждый плод в листве густой
Подобен лампе золотой.
Тут зреет лакомый гранат,
Чьи зерна лалами горят,
Вбирают финики росу
И дыни стелются внизу.
И даже дивный ананас
Господь здесь вырастил у нас,
И даже кедр с горы Ливан
Принес он к нам, за океан,
И пенных волн ревущий ад
Затих, почуяв аромат.
Земли зеленой, где зерно
Свободной веры взращено,
И скалы превратились в храм,
Чтоб мы могли молиться там.
Так пусть же наши голоса
Хвалу возносят в небеса,
А эхо их по воле вод
До самой Мексики плывет!
Так пела кучка англичан,
И беспечально хор звучал,
И песнь суденышко несла
Почти без помощи весла.

Уразумев, что я венцом из терний,
Из года в год свершая зло,
Язвил Христу чело
Грех искупить я ринулся в смятенье:
Везде, в саду и на опушке,
Я рвал цветы (мои плоды — цветы),
Я рушил башни красоты,
Которыми венчал мою пастушку.
И грудой тех цветов я любовался,
И думал (пестуя тщету),
Что я такой венок сплету,
Каким царь славы не короновался…
И вдруг я вижу: древний змей
Мерцает чешуей пятнистой
В цветах, самих цветов немей,
В венках тщеславья и корысти…
Глупец, своих соцветий славой бренной
Я б осквернил небес венок нетленный!..
Но Ты, кто змея укрощает смело,
Распутай вмиг его силков извивы,
Его сплетенья скользкие развей,
Разрушь мое искуснейшее дело,
Поправ ногами мой венок красивый,
Чтоб умер меж цветов сокрытый змей!
Венком, что сплел я для главы Твоей,
Свои стопы пречистые обвей!..

В росинке, что рассвет,
С груди лучистой уронив,
На розе оставляет,
Любви к земному дому нет,
Но совершенство мест иных
Росинка нам являет,
Она кругла — хранит она
Подобье сферы той, где рождена.
Пурпурной розе уделив
Надменное касанье,
Грустит в разлуке с небесами,
Печальный перелив
Ее слеза:
С родною сферой слиться ей нельзя,
Она дрожит, всех сторонится,
Боится оскверниться,
Но солнце жалость ощутит,
Вдохнет ее — и в небо возвратит…
Душа ведь тоже — капля, луч,
Ее излил бессмертья чистый ключ,
И, как росинка на цветке, всегда
Мир горний в памяти держа,
Она, земным цветам чужда,
Своим лишь светом дорожа,
Смыкает мысли в некий круг, неся
В сей малой сфере — сами небеса.
Отчужденность избирая,
На путях земных томясь,
Мир окрестный презирая,
Но к сиянью дня стремясь,
Вверху светла — внизу незрима:
Здесь — всем чужда, а там — любима;
И к восхожденью все смелей,
Решась, готовится она:
Одной лишь точкой — на земле,
Вся — в горний мир устремлена…
Так капля манны покидала высь,
Густела, стыла и спадала вниз,
Но оставляла землю в некий час,
К бескрайней славе солнца возвратясь!

Душа. О, кто бы мне помог освободиться
Из этой душной, сумрачной темницы?
Мучительны, железно-тяжелы
Костей наручники и кандалы.
Здесь, плотских глаз томима слепотою,
Ушей грохочущею глухотою,
Душа, подвешенная на цепях
Артерий, вен и жил, живет впотьмах,
Пытаема в застенке этом жутком
Коварным сердцем, суетным рассудком.

Тело. О, кто бы подсобил мне сбросить гнет
Души-тиранки, что во мне живет?
В рост устремясь, она меня пронзает,
Как будто на кол заживо сажает,
Мне эта высь немалых стоит мук!
Ее огонь сжигает, как недуг.
Она ко мне как будто злобу копит:
Вдохнула жизнь — и сразу смерть торопит.
Недостижим ни отдых, ни покой
Для тела, одержимого душой.

Душа. Каким меня заклятьем приковали
Терпеть чужие беды и печали?
Бесплотную, боль плоти ощущать,
Все жалобы телесные вмещать?
Зачем мне участь суждена такая:
Страдать, тюремщика оберегая?
Сносить не только тягостный недуг,
Но исцеленье! Нет ужасней мук:
Почти до самой гавани добраться
И на мели здоровья оказаться!

Тело. Зато страшнее хворости любой
Болезни, порожденные тобой;
Меня то спазм надежды удушает,
То лихорадка страсти сотрясает;
Чума любви мне внутренности жжет
И язва скрытой ненависти жрет;
Пьянит безумье радости вначале,
А через час — безумие печали;
Познанье пролагает скорби путь,
И память не дает мне отдохнуть.
Не ты ль, душа, творишь во мне обитель
Для всех грехов зловредных? Так строитель,
Над деревом творящий произвол,
Срубает и обтесывает ствол.

Сударыня, будь вечны наши жизни,
Кто бы стыдливость предал укоризне?
Не торопясь, вперед на много лет
Продумали бы мы любви сюжет.
Вы б жили где-нибудь в долине Ганга
Со свитой подобающего ранга,
А я бы в бесконечном далеке
Мечтал о вас на Хамберском песке,
Начав задолго до Потопа вздохи.
И вы могли бы целые эпохи
То поощрять, то отвергать меня
Как вам угодно будет — вплоть до дня
Всеобщего крещенья иудеев!
Любовь свою, как семечко, посеяв,
Я терпеливо был бы ждать готов
Ростка, ствола, цветенья и плодов.
Столетие ушло б на воспеванье
Очей; еще одно — на созерцанье
Чела; сто лет — на общий силуэт;
На груди — каждую! — по двести лет;
И вечность, коль простите святотатца,
Чтобы душою вашей любоваться.
Сударыня, вот краткий пересказ
Любви, достойной и меня, и вас.
Но за моей спиной, я слышу, мчится
Крылатая мгновений колесница;
А перед нами — мрак небытия,
Пустынные, печальные края.
Поверьте, красота не возродится,
И стих мой стихнет в каменной гробнице;
И девственность, столь дорогая вам,
Достанется бесчувственным червям.
Там сделается ваша плоть землею,
Как и желанье, что владеет мною.
В могиле не опасен суд молвы,
Но там не обнимаются, увы!
Поэтому, пока на коже нежной
Горит румянец юности мятежной
И жажда счастья, тлея, как пожар,
Из пор сочится, как горячий пар,
Да насладимся радостями всеми:
Как хищники, проглотим наше время
Одним куском! Уж лучше так, чем ждать,
Как будет гнить оно и протухать.
Всю силу, юность, пыл неудержимый
Сплетем в один клубок нерасторжимый
И продеремся, в ярости борьбы,
Через железные врата судьбы.
И пусть мы солнце в небе не стреножим
Зато пустить его галопом сможем!