Джон Донн - Английская лирика первой половины XVII века

О, что есть ум? Поведай нам о нем,
Средь нас прославленный умом!
Не может хаос так преображаться,
Не могут женщины так наряжаться!
Он, чуден и тысячелик,
Меняет образ каждый миг:
То он приобретает ясный вид,
А то незрим и, словно дух, сокрыт.
Гора поддельных лондонских монет
Не столь обманчива, о нет;
Рисует гроздь Зевкис — в приманку птицам,
И мы прельстились обликом цветистым:
То вещь, ничтожную на вид,
Наш взгляд, как лупа, укрупнит,
А то, от вещи удалясь, наш взор
Сочтет звездой летящий метеор.
Ум — славный титул, выше всех наград,
Его любой присвоить рад,
И в умники у нас производимы
Премногие, как кардиналы в Риме.
И зря! — Сей титул не дают
Ни тем, кто тешит праздный люд,
Ни тем, чья речь цветиста, наконец:
Нет, истинный мудрец — всегда мудрец!
Нет, ум — не в том, кто свой бескровный стих
Вместит в пять стоп хромых;
Пусть всем душа, как нашим телом, правит,
А низшим силам — ум пределы ставит.
Встарь поэтический порыв
Сложил из камня стены Фив.
Но ныне нет чудес: ни городов
Стихами уж не сложишь, ни домов.
Нет, ум не сыплет блестки всякий раз:
Искусство — вне прикрас.
Считай — у тех в носу алмаз горит,
Кто беспрестанно шутит и острит!
Коль звезды густо и подряд
Висят, не различит их взгляд.
Так много их, что трудно нам смекнуть,
Что звезды составляют Млечный путь.
Ум — не в пустой игре созвучных слов:
К тому любой школяр готов.
Кто видит в этом ум — того прельстит
И анаграмма или акростих.
И пусть в стихах не прозвучит
То, что девиц ввергает в стыд:
Пусть автор, покраснев, такую грязь
Сожжет, своих читателей стыдясь.
Нет, ум — не в буйной сцене, где грозит
Сломать подмостки Баязид,
Не в виршах, где метафоры — в излишке,
Не в Сенеки прерывистой одышке,
Не в том, чтоб снова и опять
Друг другу все уподоблять…
Так что ж есть ум, коль мы должны его
Чрез «не» определять, как Божество?
Ума творенье все в себе взрастит
И мирно совместит,
Так со зверьми в своем ковчеге Ной,
Вражды не зная, жизнью жил одной,
И так прообразы всего
(У малого — с большим родство)
Несмешанно соседствуют, чтоб в них,
Как в зеркале, был виден Божий лик.
Любовь, что двух сливает в одного,
Виновница того,
Что я тебя обидел: за себя
Тебя я принял и учил, любя.
Исправь пером, не обессудь,
Мой грех; а спросит кто-нибудь,
Что я поставлю в образец уму,
Твои стихи прочту в ответ ему!

Пусть вино краснеет в чашах,
Роз венки — на кудрях наших!
Радуйтесь — веселье зыбко,
Как вина и роз улыбка!
Кто в венке из роз — тот смейся
Над златым венцом Гигеса!
День сей — наш: чего страшиться?
День сей — наш, и он вершится!
Так насладимся же им сами,
Пока побыть он хочет с нами!
Отгоним суету, тревоги:
Днем завтрашним — владеют боги!

С тех давних пор, как с музой вы сдружились,
Век выродился, нравы изменились.
На каждом — духа общего печать:
Заразы времени не избежать!
Когда-то не было пути иного
К признанию, чем искреннее слово.
Был тот хвалим, кто не жалел похвал,
Кто не венчался лавром, а венчал.
Честь оказать считалось делом чести.
Но простодушье кануло без вести.
Увы, теперь другие времена,
В умах кипит гражданская война;
Признанье, славу добывают с бою,
Возвышен тот, кто всех сравнял с землею.
И каждый свежий цвет, и каждый плод
Завистливая гусеница жрет.
Я вижу этой саранчи скопленье,
Идущей на поэта в наступленье:
Пиявок, слухоловок и слепней,
Бумажных крыс, ночных нетопырей,
Злых цензоров, впивающихся в книгу,
Как бы ища преступную интригу
В любой строке, — язвительных судей,
Что всякой консистории лютей.
Всю желчь свою и злобу языкасту
Они обрушат на твою «Лукасту».
Забьет тревогу бдительный зоил:
Мол, ты свободу слова извратил.
Другой, глядишь, потребует ареста
Для книги, а певца — вернуть на место,
Зане со шпагой пел он красоту
И подписал петицию не ту.
Но лишь прекрасный пол о том узнает,
Что Лавлейсу опасность угрожает,
Их Лавлейсу, кумиру и певцу,
Таланту лучшему и храбрецу,
Сжимавшему так яро меч железный,
Так нежно — ручку женщины прелестной,
Они в атаку бросятся без лат
И своего поэта защитят.
А самая прекрасная меж ними,
Решив, что сам я — заодно с другими,
В меня вонзила взгляд острей клинка
(Ей ведомо, как эта боль сладка!).
«Нет! — я вскричал, — напрасно не казни ты,
Я насмерть лягу для его защиты!»
Но тот, кто взыскан славою, стоит
Превыше всех обид и всех защит.
Ему — мужей достойных одобренье
И милых нимф любовь и поклоненье.

Ангел мой, иди сюда,
Дай тебя поцеловать:
В наши разные года
Нас не станут ревновать.
Хорошо к летам твоим
Старость пристегнуть шутя;
Без оглядки мы шалим,
Словно нянька и дитя.
Так резва и так юна,
Радость у тебя в крови;
Для греха ты зелена,
Но созрела для любви.
Разве только лишь быка
Просит в жертву Купидон?
С радостью, наверняка,
И ягненка примет он.
Ты увянешь, может быть,
Не отпраздновав расцвет;
Но умеющим любить
Не страшны угрозы лет.
Чем бы ни дразнило нас
Время — добрым или злым,
Предвосхитим добрый час
Или злой — опередим.
Дабы избежать вреда
От интриг и мятежей,
В колыбели иногда
Коронуют королей.
Так, друг друга увенчав,
Будем царствовать вдвоем,
А ревнующих держав
Притязания отметем!

Скажи, отгадчик провиденья,
Ты, звездочет и книгочей:
Что значит Близнецов рожденье
В купели звездной сих очей?
Печаль, отяготив ресницы,
Застыла так, что зыбкий взор
Как будто в вышину стремится,
Небес приемля приговор.
И нарастает постепенно,
И разрешается в слезах,
Дабы росою драгоценной
Усопшего осыпать прах.
Но злоречивцы утверждают,
Что сей росе — не тяжко пасть:
Она лишь ночву увлажняет,
Чтоб заронить иную страсть.
В плену гордыни изнывая,
Она себе слезами льстит,
Сама трепещет, как Даная,
Сама, как дождь, благовестит.
Иные заключают дале:
Мол, так она поглощена
Надеждами, что все печали
Выбрасывает из окна.
Не платит долг воспоминанья
Тому, кто мертв и погребен,
А черни мечет подаянье,
Другого возводя на трон.
Как знать! Неведомая бездна
Слез этих горьких глубина.
Ловцам жемчужин бесполезно
Пытаться в ней достать до дна.
Пусть судят или осуждают
Не стану умножать обид:
Но, если женщина рыдает,
Я верю, что она скорбит.

Моя любовь ни с чем не схожа,
Как странно в мир пришла она,
У невозможности на ложе
Отчаяньем порождена!
Да, лишь отчаянье открыло
Мне эту даль и эту высь,
Куда надежде жидкокрылой
И в дерзких снах не занестись.
И я бы пролетел над бездной
И досягнуть бы цели мог,
Когда б не вбил свой клин железный
Меж нами самовластный рок.
За любящими с подозреньем
Ревнивый взор его следит:
Зане тиранству посрамленьем
Их единение грозит.
И вот он нас томит в разлуке,
Как полюса, разводит врозь;
Пусть целый мир любви и муки
Пронизывает наша ось,
Нам не сойтись, пока стихии
Твердь наземь не обрушат вдруг
И полусферы мировые
Не сплющатся в единый круг.
Ясны наклонных линий цели,
Им каждый угол — место встреч,
Но истинные параллели
На перекресток не завлечь.
Любовь, что нас и в разлученье
Назло фортуне единит,
Души с душою совпаденье
И расхождение планид.