Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]
Жестоко отомстили воины за смерть своего товарища. В решительной схватке они полностью уничтожили вражескую группу.
Крупная вражеская группировка была настигнута пограничниками и возле села Репищи Логойского района. Несколько раз пыталась она прорваться через окружение, но батальон капитана Жилинского прочно держал блокаду. Потом поступил приказ ликвидировать эту группу. Бойцы решительно бросились на врага, но с фланга ударил вражеский станковый пулемет. Огонь был настолько сильным, что атака пограничников с минуты на минуту могла захлебнуться. Капитан Жилинский приказал связному — ефрейтору Федору Крылову уничтожить вражеский пулемет.
Пограничник с гранатой в руке пополз к опушке леса, откуда хлестали пулеметные очереди. Деревья мешали произвести бросок, а действовать нужно было наверняка — на глазах гибли боевые товарищи. И Крылов с гранатой бросился к пулемету. Раздался взрыв. Пулемет и шесть офицеров были уничтожены. Одновременно погиб бесстрашный пулеметчик Ф. Г. Крылов. Ценой своей жизни он обеспечил успех батальона и ликвидацию крупной группы немцев.
За проявленное мужество и самопожертвование ефрейтору Федору Гавриловичу Крылову Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
6
В Великой Отечественной войне участвовали пограничники разных возрастов. Были убеленные сединами, опытные закаленные бойцы, была и «зеленая» молодежь. Но все эти люди заслужили того, чтобы идущие им на смену поколения не забывали об их верном служении Отечеству в грозную для страны годину.
Именами тех, кто отдал жизнь, охраняя рубежи Родины, в частности в 1944 году, названа не одна пограничная застава. Именные пограничные заставы — слава и гордость государственной границы, живое воплощение ее героических традиций. Родившиеся в пламени непримиримых жарких схваток с врагами Родины, эти традиции воплотили все лучшее, что было в Вооруженных Силах на всех этапах развития нашего государства — героизм, мужество, беззаветную преданность Родине, высокую бдительность и профессиональное мастерство.
Но встречаются и другие проявления. На пограничной заставе имени Героя Советского Союза Федора Васильевича Морина снята мемориальная доска, ликвидирована комната Боевой Славы, экспонаты которой, в том числе и многочисленные подарки, либо растащены, либо выброшены как ненужный хлам на мусорник. Галерея Героев границы уничтожена. Наряды, заступая на службу, к памятнику уже не подходят и дань уважения погибшему пограничнику не отдают. Имя Федора Морина на боевом расчете не произносится, и нет больше в спальном помещении его портрета и образцово заправленной койки.
Подобные факты нельзя назвать иначе как надругательством над героизмом и мужеством старшего поколения воинов границы, осквернением светлой памяти наших отцов, отдавших жизнь во имя мира на земле.
Инициаторы этой акции, очевидно, захотели умалить величие подвига, совершенного в смертной схватке с фашизмом, вычеркнуть из памяти народной образ Героя, славное имя которого широко известно.
Все мы, живущие на земле, перед погибшими за Отечество в неоплатном долгу. Героев на Руси не забывали никогда! Будем же следовать этому священному завету.
Микола Нагнибеда. Последнее письмо
Черноморцы спят в палате,
За окошком ливень замер.
Тишина. Сестра в халате
Ходит тихими шагами.
Спят не все. Тому, что с краю,
Перед вечным сном не спится.
Он зовет сестру:
«Родная,
Напиши письмо, сестрица!
Пусть жена в большой заботе
Будет стойкой в горе каждом.
Я прошел в морской пехоте
С боем землю нашу дважды.
Напиши, как комендоры
Шли в атаку по долине,
Как морей родных просторы
Снились мне на Украине,
Как мы все врага карали
В Сталинграде нашем грозном,
Как мы Днепр переплывали
В ноябре деньком морозным.
Как я вижу на прибое
Севастополя зарницы…
Что же, девушка, с тобою?
Ты не плачь. Пиши, сестрица.
Что любовь свою без края
Отдал я за Украину,
Что в письме я посылаю
С бескозырки ленту сыну.
Словно чайки вольной крылья,
Ленту веял надо мною
Приднепровья ветер сильный,
Ветер битвы под Москвою.
А теперь подай мне руку,
Встану рядом я с тобою:
С жизнью вечную разлуку
Черноморец примет стоя!»
Владимир Ступин. Портрет Николая Кузнецова
1
Декабрьским вечером сорок третьего года меня вызвал комиссар отряда майор Стехов. По пути к штабу я догнал художника Гришу Пономаренко, который спешил туда же. Еще утром мы с Гришей оформили новогодний номер партизанского боевого листка и недоумевали, зачем вновь понадобились майору. Не иначе, как переделывать листок, заключили мы, и, признаться, без особого энтузиазма. Люди занимаются делом — кто в разведке, кто отправился «поздравлять» фрицев с Новым годом, — а мы, словно школьники, все малюем. Даже неудобно перед товарищами. Лично мне как командиру роты заниматься этой самодеятельностью ну просто не солидно.
Нырнув в штабную землянку, мы дуэтом доложили о себе. В неверном свете жировых плошек не сразу заметили, что майор был не один. Позади него, в дальнем углу землянки, командир отряда Медведев беседовал с давно уже знакомым мне, но все еще загадочным блондином. В отряде его называли не по званию и не по должности, а «Николай Васильевич» или просто «Грачев».
Ответив на наши запоздалые приветствия, Медведев набросил на плечи полушубок и сказал Стехову:
— Ну, вы тут побеседуйте, Сергей Трофимович, а мы с Николаем Васильевичем прогуляемся.
— Хорошо, Дмитрий Николаевич. — Стехов набил трубку, причмокивая раскурил ее и обратился к нам: — Товарищи художники, тут как-то доктор Цессарский показывал собранные им ваши произведения: портреты бойцов, раненых товарищей, натурные зарисовки партизанского быта: наших застав, землянок, обоза и прочего. Нам с командиром все это очень понравилось. Жаль вот только, мало рисуете.
Комиссар взглянул на нас с дружеским упреком и продолжал:
— Вы, должно быть, не представляете себе, какую ценность приобретут ваши рисунки в будущем. Ведь это же, если хотите, подлинные документы о деятельности отряда. Есть у нас, правда, фотоаппарат. Борис Черный кое-что заснял им, но что из этого получится, еще неизвестно. К тому же и пленка давно кончилась. Вот мы и решили поручить вам одно дело. Поручение, учтите, очень серьезное, — Стехов черкнул в воздухе трубкой. — Скажите, есть ли у вас все необходимое для рисования?
Мы с Гришей переглянулись и стали перечислять… У Пономаренко был альбом довольно большого формата, два простых карандаша и несколько цветных. Я хранил единственный в отряде ученический набор акварели и кисточку.
— Этого достаточно? — уточнял майор.
— Смотря что рисовать, — застенчиво заметил Пономаренко.
Стехов удивился нашей недогадливости: ведь только вчера перед строем командование отряда от имени всего личного состава поздравило пятерых наших товарищей с высшей правительственной наградой — орденом Ленина. Вот и возникла идея создать нечто вроде портретной галереи лучших из наших партизан.
— А откроем мы эту галерею портретом вот его, — и указал на место, где только что сидел Грачев. — Изобразить его надо поточнее, чтоб не только внешнее сходство получилось, но был бы передан характер, психология, что ли. Вы уж постарайтесь, мобилизуйте все ваше вдохновение и мастерство.
— А он будет позировать нам? — спросил я.
— Да, конечно. Мы его уговорим. Это я беру на себя.
— Но где мы будем рисовать?
— С этим сложнее. Надо подыскать такое место, где бы вам не только не мешали, но чтоб и лишний глаз не видел вашего занятия. Дело в том, что Николай Васильевич будет одет несколько необычно. Вот увидите. Может быть, вам пристроиться в санчасти у Цессарского или в радиовзводе?
Я предложил не беспокоить ни медиков, ни радистов, так как самой светлой и наиболее подходящей для этой цели была бы землянка штаба моей роты. Бойцы приволокли из разрушенного лесничества целое окно, вмонтировали его в скат крыши землянки — так что свет у меня верхний. Почти как в настоящей изостудии. А чтобы никто не мешал нам рисовать, я мог поставить у входа своего ординарца.
— Разумеется, — отозвался майор, — ваша землянка лучшая в лагере. Да иначе и быть не могло: вы же у нас, кажется, будущий архитектор! Итак, я вижу, — подытожил он, — все необходимые причиндалы у вас есть, о месте уговорились, «портретируемый», если можно так выразиться, завтра будет к вашим услугам. А сейчас, — заключил он, вставая, — по домам и отбой. Выспитесь хорошенько, а утром — за дело.
