Леонид Кравченко - Как я был телевизионным камикадзе
Он стал надиктовывать текст заявления, а в самом конце добавил:
– Я считаю, Леонид, что ты сам должен огласить в программе «Время» мое заявление. Кстати, хочу спросить тебя: ты заодно, что ли, был с этим ГКЧП? На кой черт ты показал их пресс-конференцию?
Я возразил и рассказал Горбачеву о моей нелегкой участи человека, оказавшегося заложником этих событий.
– Ну ладно, не переживай, – сказал, прощаясь, Горбачев. – Приеду в Москву, во всем разберемся.
Когда сумел расшифровать свои записи, надиктовать машинистке текст, задумался: вправе ли я лично выходить в эфир с этим заявлением? Не пошло ли это будет выглядеть? Как бы то ни было, после некоторых размышлений пришел к выводу, что все-таки правильно будет в такой момент воспроизводить официальное заявление президента СССР не руководителю государственной телерадиовещательной компании, а диктору телевидения. Что и было сделано. О чем я никогда не сожалел.
Странным и тяжелым было утро 22 августа. Я приехал на работу, и мой первый заместитель Лазуткин сообщил, что у него в гостях министр массовой информации РСФСР Полторанин. Надо встретиться. Зашел к ним. Полторанин без обиняков сделал официальное заявление, что я отстранен от должности председателя Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании и на этот счет будет указ президента Ельцина. Заодно Полторанин предупредил меня об уголовной ответственности, поскольку на телевидении зачитывались документы ГКЧП. Мы остро поспорили. «Не Ельцин, – возражал я, – назначал меня руководить телевидением и радио Советского Союза, и не ему меня освобождать от должности. Это вправе делать только Горбачев».
Однако я был наивен. Через день со входной двери моего кабинета была сорвана табличка «Л.П. Кравченко», а вместо нее кто-то повесил листок: «Государственный преступник». Тогда же сначала последовал указ президента России о моем увольнении, а сутки спустя этот неправовой документ заверил своим указом президент СССР.
Михаил Сергеевич не захотел пригласить меня, расспросить, как мне работалось в дни чрезвычайного положения. Впрочем, он всегда в первую очередь беспокоился только о себе. Интересы великой державы, интересы многомиллионной партии, вскормившей его, интересы народа с легкостью были отодвинуты ради спасения личного престижа – своего и своей семьи.
Глава 27
Прокурорские допросы и обретение свободы
Далее события последовали с калейдоскопической быстротой. Михаил Горбачев, как сразу стало ясно, вернулся не президентом, а человеком абсолютно зависимым от Ельцина. Он послушно объявил о роспуске правительства и начал подбирать новых министров. Митинги и манифестации с проклятиями в адрес ГКЧП и в поддержку Ельцина проходили повсюду по стране, создавая обстановку психоза. Вот-вот могли последовать тотальные карательные меры.
До сих пор в памяти стоят несколько крупных событий. Одно из ярких – заседание Верховного Совета России, где собрались отпраздновать свою великую победу верные Ельцину депутаты. А сам он царствовал в президиуме. Милостиво пригласили на заседание Михаила Горбачева, который чувствовал себя вовсе не победителем, вырвавшимся из плена своих бывших соратников – гэкачепистов. Он явился на заседание Верховного Совета РФ «подранком», у которого еще была высокая должность президента, но у него уже отняли почти все его полномочия.
Жалкий вид был у Горбачева. Особенно когда он стал объясняться с трибуны, а в этот момент могущественный, самоуверенный Ельцин ехидно оповестил еще действующего генерального секретаря ЦК КПСС, что он подписывает указ о запрете партии. Да еще так сурово сказал, что можно было поверить, будто все 19 миллионов коммунистов причастны к августовскому путчу. А когда униженный Горбачев попросил: «Не торопитесь с запретом, Борис Николаевич», – на лице Ельцина читалась одна только неумолимость. Вот он великий момент для российского лидера, когда он поставил к стенке своего в недавнем прошлом великого соперника и перед лицом всего мира повергнет его.
О чем тогда думал Горбачев, что чувствовал он? Может, успел вспомнить свои неуклюжие дипломатические шаги по утихомириванию Ельцина, может, снова посожалел, почему не сослал его в свое время в Зимбабве, может, усомнился, что не дал согласия делегации ГКЧП действовать, хотя сам же еще весной готовил сценарий ввода чрезвычайного положения в стране… Может, просто чувствовал себя загнанным в клетку пленником, и это было пострашнее, чем комфортно отсиживаться в Форосе и ждать, кто верх возьмет. А потом при любом исходе вернуться в Москву победителем?
Победителем не вышло. Вся его нерешительность, двуличие обернулись предательством своих недавних соратников.
Будь он Ельциным, а не Горбачевым, окажись Ельцин в положении Горбачева в форосском «заточении», вот тогда бы страна почувствовала, как он сходит с трапа самолета настоящим победителем и готов немедленно и круто взять в свои руки все вожжи по управлению государством. Но у Горбачева никогда не было мощи характера и воли Ельцина. А слабые вожди чаще предают, лишь бы свою персону обезопасить.
КПСС распустили, прежних руководителей всех уровней основательно прочистили, что потом обернется потерей десятков тысяч квалифицированных кадров. И это кара только за то, что они работали в советское время. На их место кинутся дельцы, не умевшие управлять, но быстро научившиеся воровать.
Вообще стало страшно, что развернется «охота на ведьм». Надо отдать должное Ельцину – этого он не допустил.
Но зато он всласть покуражится в тот день, когда соберется в Кремле разгневанный депутатский корпус СССР на свой Чрезвычайный съезд. Негодующие депутаты затребуют отчета президента Горбачева, а им не только не дадут возможности проводить заседание, но в издевательской форме отключат в зале свет. Некоторые депутаты попробуют продолжать выступления с трибуны, включая фонарики и зажигалки, но потом, громко матерясь и проклиная Горбачева, выйдут в кремлевские дворы, продолжая дискуссии там.
Я был среди них, я даже встретился и по-дружески обсудил эту абсурдную ситуацию с народным депутатом Егором Яковлевым, которого срочно назначат на мое место руководить телевидением и радио.
Он, правда, долго не продержится в этом кресле, и его сменит (страшно сказать!) сам великий идеолог, бывший член политбюро Александр Яковлев. Но если берешься не за свое дело, ничего путного не получится. Заменить Кравченко на телевидении не удастся ни одному, ни другому Яковлеву. Последнего будут просто освистывать на трибуне, и он, разобидевшись на всех, громко хлопнет дверью. А на прощание сократит всех работников телевидения, кроме службы информации. Тысячи профессионалов будут выброшены на улицу и попытаются потом создать свои независимые небольшие телекомпании.
Меня же волновала тогда собственная судьба. И хотя я успею устроиться работать в редакцию «Юридической газеты» и даже близко познакомлюсь там с Владимиром Жириновским, создавшим свою партию ЛДПР, меня уже скоро позовут в Генеральную прокуратуру России.
Начнутся томительные допросы перед двумя телекамерами по делу о ГКЧП. Я ведь тогда даже святым духом не ведал, что Борис Ельцин не простит мне моей независимости в годы противостояния с Горбачевым.
Наступит время, когда Михаил Полторанин по-дружески подарит мне оригинал указа Ельцина «О средствах массовой информации в РСФСР», где в пункте 3 будет указано о моем освобождении от должности, а Прокуратуре РСФСР – дать правовую оценку моим действиям. Михаил признался, что указ Борис Николаевич подписывал в нетрезвом виде, но какое это имело значение! Важно другое – меня начали вызывать на многочисленные допросы.
Они проходили по нелепейшей случайности в здании бывшего Отдела пропаганды ЦК КПСС. Допросы выглядели вначале как свидетельские, но потом я узнал, что уже по моему делу со свидетельскими показаниями прошли многие десятки работников телевидения и радио.
Сначала следовали телезаписи допросов, потом через несколько дней снова вызывали, чтобы я полностью отсмотрел пленку допроса и подписался, что не имею технических претензий. Потом мне давали сокращенный вариант «бумажного» протокола допроса. Всякий раз я убеждался, что там столько вольностей и интерпретаций допущено – ни в какие ворота! Я терпеливо брал чистые листы бумаги и заново переписывал собственные свидетельские показания. Они, естественно, отличались от телевизионных – извращенных показаний.
Несколько месяцев шла такая игра со мной. Я устоял. Поддерживало то, что мне помогали мои товарищи своими рассказами о следственных допросах, где они уже побывали по делу о причастности телевидения и радио к ГКЧП и конкретно – причастности Кравченко.
Неожиданно приятно было обнаружить, что следственную группу возглавляет Борис Тарасов, следователь по особо важным поручениям. Мы с ним были хорошо знакомы раньше, когда он выступил у нас в качестве автора одного из документальных фильмов по громкому уголовному делу. Фильм я тогда отсматривал, делал замечания, и он успешно прошел по телевидению.
