Елизавета Бута - Асцендент. Продолжение истории дивергента
Когда к Гасиону подошел 589 и ударил того за некачественную работу, как будто током собственного шокера ударило. Я моргнула и стала озираться по сторонам. На меня то и дело бросали испуганные взгляды. Макс тоже на меня смотрел. Я едва заметно подняла уголок губ. Он улыбнулся и кивнул.
– Сейчас самое веселое будет. Помои разольем, а там твоя очередь в пыточной развлекаться, – похлопал по плечу подошедший 411. – Молодец, хорошо работаешь. Только палку не перегибай.
Я ошарашено кивнула. Меня сейчас попросили не перегибать палку? Это после того, как я видела, как ради удовольствия надрезают чужое лицо? Что я вообще натворила? С этой минуты приходилось контролировать каждое свое движение. Еще вчера я размышляла о том, как эти недолюди, и Макс в том числе, моментально теряют человеческий облик. Это было всего несколько часов назад, а сейчас люди то и дело опасливо оглядывались на меня. Даже тот мужчина раза в три плотнее и вдвое меня старше только что с опаской посмотрел. Самое ужасное, что большую часть этого времени мне было… весело.
Как только оборачивались 411 или 589, я кого-то пихала или даже подводила шокер. Вернее, делала вид. Старалась никому не причинить боль, не обидеть и не унизить. Нужно было, хотя бы попытаться остаться собой.
Мы с 411 повели всех в камеру. Я случайно оказалась рядом с Гасионом. Того кто-то толкнул. Он не почувствовал, но от недоедания и усталости организм отреагировал соответственно, без участия мозга в реакции. Гасион упал. По правилам я должна была начать его бить, но вместо этого инстинктивно ринулась его поднимать. Все вокруг осветилось белым светом, и кто-то произнес самое страшное здесь слово: «Жалость».
Глава 41
411 чертыхнулся и схватил меня за руку. Ему явно не хотелось этого делать, но он был обязан. Я увидела лица Макса и Гасиона. Оба они были в ужасе. Гасион – от незнания, а вот Макс – от того, что знал, чего стоит ожидать. Мы повернули в другую часть коридора, о существовании которой я даже не подозревала. 411 одними губами прошептал: «Извини» – и закрыл за собой дверь. Карцер.
Как и все здесь, хитрость этой пытки я поняла не сразу. Обычная комната с окном сверху. Сейчас здесь все было окрашено серым цветом позднего вечера. На улице сейчас должен быть май. Здорово. Все расцветает, наполняется запахами и звуками. Сейчас, судя по всему, шел дождь. Я блаженно закрыла глаза, наслаждаясь легким, почти незаметным шумом. Тело расслабилось, и я вздохнула с облегчением. Последней мыслью было то, что я, наверное, первый человек, который улыбается в карцере. Тут все окрасилось ядовитым белым цветом, и через весь пол прошел сумасшедший разряд тока.
Я стала ошарашено озираться по сторонам. Тут были только пол, стены и окна. Присмотревшись, заметила на бортике возле окна большую бутылку воды. Может, это случайно вышло? Хотя вряд ли. Вода есть. Ну не будут мне давать еды пару дней. Не смертельно ведь. Слишком хорошо для карцера.
Когда вновь закрыла глаза, через тело вновь прошел электрический заряд. На этот раз минут двадцать никак не могла унять дрожь в руке. Только сейчас до меня дошло: здесь нельзя засыпать, вот в чем суть карцера. Ночь сменилась утром. Комната наполнилась более насыщенным светом. Поначалу показалось, что так будет лучше, но вскоре начался озноб. К вечеру казалось, что глаза засыпаны песком. Я подошла к окну за бутылкой воды. Умылась. На короткое время стало легче. Еще несколько часов прошли относительно нормально. Вспоминала то, как мы с Гасионом смотрели на океан. Пыталась заглянуть ему в глаза. Это не удивление, это застывший ужас. Теперь знаю точно. Мне всегда нравились сломленные и потерянные люди. Это же так интересно, что у них внутри.
«Наслаждайся, Морган, сейчас ломают тебя. Теперь ты можешь узнать, что творится в душе Гасиона», – сказала я себе. Спустя какое-то время в голову пришла идиотская идея повисеть с закрытыми глазами на бортике окна. Естественно, через минуту я свалилась и последовала новая вспышка света и разряд тока. Мы такой эксперимент с крысами проводили еще в первую неделю в поведенческом секторе. Крысы не выжили. Ни одна. Их так жалко было…
Мысли становились все короче. Вскоре мышление свелось к бесконечным проверкам памяти. Поведенческие законы, формулы, реакции, история Нового общества, книжки, которые читали в лицее. Теперь уже все тело казалось переполненным песка. Три раза становилось в комнате светлее, три раза темнее. Трое суток. Организм начнет отказывать через 48 часов. Вот за эту мысль пришлось зацепиться когтями. Я ведь нужна первому уровню, не знаю пока зачем, но нужна. Им нужен способ моего мышления. Других вариантов нет. А значит, им нужен здоровый мозг. То есть через 48 часов все должно закончиться.
По истечении еще 24 часов в ушах засел противный писк. Тот самый, что сопровождал открытие дверей в камерах. Периодически я оказывалась полностью в сознании. Тогда очертания комнаты казались неестественно резкими, затем все снова плыло в тумане. Раздавалась вспышка и удар тока. Это вдруг перестало интересовать. Удар тока обездвиживает, пробуждает рефлексы, начинается дрожь. Электрические разряды стали восприниматься как естественное явление природы. Гром, молния, удар тока. Разряды увеличили мощность. Я стала думать, что происходит там, за стенкой. Кто-то должен наблюдать, контролировать мое состояние. Думаю, не самое забавное занятие и, наверное, его выполняет надзиратель. По подсчетам, это должен быть Гасион. Интересно, что он сейчас чувствует?
– Морган, на выход, – возвестило что-то в дверях. Или мне очень хотелось, чтобы это произошло, и мозг, умирая, решил совершить чудо. Все люди как люди, видят свет в конце тоннеля, а я только открытую дверь.
Показалось, что иду по коридору. Потом, что увидела Гасиона, но он отвернулся. Потом совсем рядом – лицо Макса. Он повел меня в туалет, за что его кто-то ударил. Мозг отреагировал последней вспышкой активности. Все стало очень резким и ярким. Кто-то успокаивающе сообщил, что сейчас вечер и меня не заставят работать, зато отведут в душ. Чей-то женский голос. Та тринадцатилетняя девочка сказала. Нас выстроили и повели в душ. Две комнаты: мужская и женская. Я помню, что здесь уже была. Нужно снять вещи, потом включится свет. Свет.
Я заорала. Услышала свой голос со стороны. Сверху лилась вода. Я не успела снять вещи. Я ждала удара тока, но вместо этого в комнату ворвался Гасион. Он поднял меня на руки и оттолкнул кого-то. Все горело словом «Жалость», но Гасиону почему-то разрешили донести меня до камеры. Об этом уже рассказал Макс, когда я очнулась.
– Сколько я спала?
– Я бы это сном не назвал, тебя просто выключило, – усмехнулся Макс. На его лице виднелось несколько кровоподтеков, но выглядел он нормально. – Шесть часов. Сейчас поведут на работу.
– Зачем нас здесь держат? Почему просто не пристрелят? – задала я риторический вопрос.
– Если бы мы знали ответ, то, думаю, нас бы уже пристрелили, – ответил он.
– Очень хочу стать надзирателем прямо сейчас. Я бы убивала, резала лица, поселилась бы в пыточной.
– У всех так, – ответил Макс, поморщившись, – в этом весь смысл.
– Гасион… Он же не выдержит, – сказала я уже совсем с другой интонацией. Макс снова кивнул, отведя взгляд в сторону.
– Он был надзирателем. Он наблюдал за мной в карцере? – спросила я. Это не имело никакого значения, просто организм снова стал выключаться, а через пару минут нас должны были вести собирать коробочки. Макс кивнул. – Как… – я не знала, как закончить этот вопрос.
– Обычно. Отвел душу в пыточной, мне физиономию начистил. Не он первый, не он последний. Ничего особенно трагичного не совершил.
Гасиона привели через двое суток. Он просто свалился на пол. Когда надзиратель отошел, я незаметно подползла к нему и попыталась оттащить его к стене. Бал представлял собой страшное зрелище. Только страх вновь оказаться в карцере заставил меня сдержать крик.
– Давай помогу, – прошептала та тринадцатилетняя девушка. Она подхватила Гасиона за ноги, и так мы смогли донести его до стены. Все тело Бала покрывали глубокие порезы. Лицо было изуродовано. Глубокий порез начинался чуть выше брови и заканчивался возле подбородка. Конечно, понимаю, это «очень отвратительные мысли», если выражаться в терминологии Бранти, но мне стало дико жаль его красивое лицо с удивленными перед жизнью глазами. И только потом я стала судорожно соображать, как ему помочь. Бал убьет меня? Да они все тысячу раз ошиблись в подсчетах. Бал готов был умереть за меня. Только вот я таких жертв явно не стоила.
Макс был надзирателем. Я незаметно накрыла Гасиона какой-то тряпкой, и Макс «не заметил» его, когда нужно было идти собирать коробочки.
Когда я вернулась в камеру, он уже ослеп. Последняя стадия. Осталось несколько часов, и система Касси больше никогда не увидит и не изменит его будущего. Мозг окончательно перестроился. Его нужно просто пересчитать, и все. Касси должна это сделать. По закону самоисцеления она должна самостоятельно найти выход, найти новые пути его мыслей. Поставить в уравнения новые реакции и просчитать счастливое будущее. Должна.
