Василий Ермаков - Павел Луспекаев. Белое солнце пустыни
Как это нередко случалось, выручил личный жизненный опыт. Неожиданно вспомнился переезд из Москвы в Тбилиси после окончания «Щепки». Переезд состоял из двух этапов. Сперва заехали в Луганск – навестить родителей Павла. Серафима Абрамовна и Борис Власьевич жили небогато, тесно. Большую часть времени молодые люди проводили в скитаниях по городу, уже полностью залечившему раны, оставленные немецким нашествием, и ставшему еще более красивым, чем до войны. Однажды забрели в пивную недалеко от железнодорожного вокзала, в которой подавали вкуснейшее пиво, а к нему раков – жирных, огромных, «как бегемоты»…
Продолжили путь в Тбилиси через Ростов-на-Дону. Ехали в одном купе плацкартного вагона с шахтером средних лет из Воркуты и его дебелой властной женой, предвкушавшими «знатный», как они выражались, отдых во «всесоюзной здравнице», то есть – в Сочи. Все время в пути супружеская пара занималась тем, что спала, ела или играла в подкидного. На каждой станции жена выходила на перрон и тут же накупала груды провизии у местных жителей, встречавших проходящий поезд. От обилия кур, жареной баранины, сала, помидоров и огурцов, поглощаемых всего лишь двумя людьми, у вчерашних студентов текли слюнки и сводило в желудке, но соседи по купе ни разу не предложили им присоединиться к своей трапезе, хотя в первые же минуты выспросили о них все и знали, что ребята сидят на хлебе и воде.
Наевшись, супруги играли в карты, лениво подтрунивая друг над другом, потом непременно засыпали. От их спаренного храпа можно было спятить. Пытаясь унять его, Павел и Коля по очереди свистели, но это ни к чему не приводило. Может быть, потому, что свист терялся в шуме поезда.
Примерно за час перед остановкой в Туапсе в вагоне появился молодой человек интеллигентной внешности, с ромбиком на лацкане пиджака, свидетельствовавшем о наличии высшего образования, и со скромными, но полными достоинства и уверенности манерами. Супруги из Воркуты, только что сытно закусившие, перебрасывались в карты. Их уже клонило ко сну настолько, что лень было переговариваться.
Бросив на супругов как бы случайный взгляд, молодой человек нерешительно остановился, и Павел заметил, как изменился его взгляд, до этого тусклый и рассеянный. Сейчас это был зоркий взгляд человека, оценивавшего обстановку и людей, оказавшихся перед ним. Это длилось всего лишь две-три секунды, после чего взгляд сделался прежним.
Молодой человек вежливо спросил, нельзя ли ему присоединиться к играющим. Супруги вопросительно переглянулись, подозрительно осмотрели молодого человека и… согласились. Словно предчувствуя дальнейшие события, Павел, Инна и Коля принялись следить за игрой.
В первой партии молодой человек проиграл, что сильно огорчило его и несказанно обрадовало супругов. Они предложили сыграть еще. Словно сомневаясь в своих способностях, молодой человек согласился и… опять проиграл. Супруги торжествовали. «А еще с высшим образованием!» – отчетливо читалось на их физиономиях.
Однако следующую партию выиграл молодой человек. Это раззадорило супругов. Они и думать забыли о сне. Попытку молодого человека удалиться они незамедлительно пресекли. Появились любопытные из соседних купе. Среди них оказался еще один молодой человек, которого Павел до этого не видел. Он пристроился за спиной шахтера, напротив первого молодого человека и только по такому же оценивающему взгляду, в какое-то мгновение стрельнувшему из-под ресниц, Павел догадался, что эти люди действуют заодно. Хотя держались они так, будто никогда до этого не видели друг друга. Позже и Инна, и Коля признались, что они были убеждены в этом вплоть до самой развязки происшествия.
С трудом выиграв еще одну партию, молодой человек раздосадовано заявил, что так просто играть – скучно. Вот если бы на «интерес», пусть копеечный. Супруги вопросительно переглянулись и согласились. Воспряв духом, молодой человек оживился и… проиграл одну партию за другой три раза подряд. Сумма в «банке» увеличивалась в геометрической прогрессии, но молодой человек безропотно выкладывал денежки – сперва медь, потом серебро, а затем уж и ассигнации. Павел понял, что началось самое интересное…
Короче: позволив супругам из Воркуты выиграть солидную сумму и тем самым раззадорив их алчность, молодой человек вдруг отыгрался полностью, да еще и с процентами, вернув проиграное. Супругам бы, заподозрив неладное, вовремя остановиться, смирившись с «потерей малого, но, как говорят в Одессе-маме и в Ростове-папе, «жадность фраера сгубила».Втянув их в игру еще несколькими крупными проигрышами, в конце концов, молодой человек обчистил тружеников «кайла и вагонетки» так, что у них осталось лишь на обратную дорогу, да и то потому, что деньги спрятаны были в таком месте на теле супруги, откуда их прилюдно извлекать неприлично.
Первым исчез, будто в воздухе растворившись, молодой человек с университетским ромбом. Несколько погодя, посочувствовав потрясенным супругам настолько сокрушенно, что те не усомнились в его искренности, растворился и второй молодой человек, задержавшись, как догадался Павел, для того, чтобы прикрыть, случись что, отход своего товарища.
Наконец, супруги осознали, что с ними стряслось, бросились за помощью к начальнику поезда. Но было уже поздно – поезд «причалил» к перрону вокзала Туапсе, где сходили многие пассажиры. Затеряться среди них и исчезнуть в городе было проще простого…
…Лишь только Павел мысленно «прокрутил» все это происшествие, как тут же понял, что должно стать стержнем, основой исполняемой им роли проходимца Ленского в спектакле «Раки». Этот острый, моментально и точно оценивающий все и всех взгляд, этот безошибочный расчет, ставка на беспечность и на худшие душевные качества людей, намеченных им в жертвы. Этот человек всех, с кем сводит его судьба, меряет одной меркой: а чем тут можно поживиться?..
На следующей репетиции Мавр Пясецкий не узнал своего молодого партнера. Найдя необходимый стержень, создав в себе то, на что можно «опереть» текст, Павел обрел и уверенность. Роль что говорится «пошла». Он репетировал настолько самозабвенно и исступленно, что даже видавший виды Мавр как-то в шутку сказал ему, что он должен заказать себе табличку «Огнеопасно» и с ней приходить на репетиции. На следующую репетицию Павел явился с табличкой «Огнеопасно» на груди, а когда ему было сделано замечание за то, что его табличка внесла излишнее оживление, он тут же вывесил другую: «Просьба не шуметь»…
Несколько схожая ситуация складывалась и при работе над ролью подхалима Поцелуйко в спектакле «Не называя фамилий», тоже далеко не идеальном драматургическом творении. Образ Поцелуйко, однако, получился у драматурга довольно-таки жизненным, типичным, и Павел с удовольствием работал над ним. Казалось, все шло неплохо, но чего-то все-таки недоставало, какой-то мелочи, которая явилась бы завершающей точкой.
Однажды, проходя мимо ЦК Компартии Грузии, Павел заметил двух мужчин, с пыхтением вылезающих из служебного автомобиля. Один из них был с портфелем – неимоверно пузатым. Павла поразил и этот портфель, и то, как мужчина нес его – как некое доказательство нужной и полезной деятельности, как щит, оберегающий от посягательств недругов. А что, если снабдить Поцелуйко портфелем, да не только пузатым, но и огромным – этаким символом мнимой служебной значительности?!.
Постановщику спектакля Георгию Гвиниашвили предложение Павла понравилось. Прожженный профессионал, он сразу увидел, чего можно добиться с этой деталью в руках, изобретательно используя ее и к месту и не к месту, как «оживет» от этого роль. А с другой стороны, не покажется ли столь откровенная символичность детали слишком вызывающей, подозрительной?..
Победил художник, а не чиновник – Гвиниашвили согласился с актером. Был срочно изготовлен портфель неимоверной величины. Едва Павел появился с ним на репетиции, всем и в первую очередь режиссеру стало ясно, что образ Поцелуйко обрел наконец-то желаемую завершенность…
Художественные преувеличения, гипербола, к которым художники нередко обращаются для того, чтобы предельно заострить, максимально обнажить затронутую ими проблему и тем самым привлечь к ней пристальное внимание публики, вещь опасная. Необходимо обладать огромным чувством такта и ощущением меры, чтобы преувеличение, использованное с благими намерениями, не превратилось в ложь и клевету. А такое случалось раньше, случается теперь и, скорее всего, будет случаться впредь.
Вспомним о подобных преувеличениях в поэзии Некрасова, в прозе русских писателей-«реалистов» так называемого второго эшелона, в живописи передвижников… – ведь если бы не было Пушкина, Толстого, Венецианова… можно было бы подумать, что Россия сплошь состояла из мерзостей, а народ ее из мироедов, красноносых священников, забитых Арин – матерей солдатских, оборванцев-бурлаков, пьяниц-бродяг Челкашей и так далее, и тому подобное. Кто же тогда строил фабрики и заводы, наводнил Европу дешевой пшеницей, осваивал необъятные пространства Крайнего Севера и Сибири и добрался даже – через Чукотку, Аляску, Канаду и индейские территории Америки – до благословенной Калифорнии (пьяницам и бродягам это под силу, господа-«реалисты»?), кто же, наконец, коня на скаку останавливал и в горящую избу входил?..
