Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Вайтблейк. Но, мой мил…
Страницкий. Вы тронуты, господин Национальный герой. Из этого я заключаю, что вы — согласны. Я вижу это по вашему лицу, по тому, как беспокойно вы двигаетесь в своем американском кресле. Но терпение. Завтра мы увидимся снова. Сегодняшний день, господин Национальный герой, я хочу провести со своими друзьями, простыми людьми с улицы Моцарта.
Вайтблейк. Но, мой милейший…
Национальный герой (смущенно). Был рад. Желаю такому бравому солдату нашей родины всего лучшего.
Страницкий. Завтра, господин Национальный герой, я предложу вам свою программу правительства и прошу вас, чтобы меня и Антона привел к присяге архиепископ в соборе Святого Себастьяна, как того требует наша старая, достойная уважения традиция.
Вайтблейк. Но, мой милейший…
Национальный герой (слабо). Рад. Был рад. Еще Гёте… Чрезвычайно рад. Портреты, герцогиня фон Тойфелен, портреты, хорошо?
Диктор. Так проходила встреча безногого футболиста и нашего Национального героя. Печальный конец рассказать недолго. Едва герцогиня фон Тойфелен вручила обоим по портрету Меве с собственноручными его подписями, как обоих уже вывели от измученного Меве, которого Модерцан уложил в постель. На одном портрете Национальный герой страдал под Финстервальдом, а на другом не сдавался под Сан-Плинплином. Футболист торжествовал. Настороженного молчания окружающих лиц он не заметил. Он уже видел себя министром. Улица Моцарта, куда его и Антона доставил «бьюик», встретила их с восторгом. На чердаке началось безумное пиршество, продолжавшееся весь день. Все вместе ждали вечерних последних известий по радио. К фрейлейн Луизе и господину с окладистой бородой, к Корбмахеру и Флейшеру, к фрейлейн Марии, испуганно обнимавшей Страницкого, присоединились господин Зевейн и господин Бас. У первого были куплены два дивана, стол в стиле конца века и мягкие кресла, у второго — радиоприемник, на котором теперь красовались оба собственноручно подписанных портрета Бальдура фон Меве. Доверие бывшего футболиста к Национальному герою было безгранично.
Господин с окладистой бородой. Ничего, кроме водки, целый день я пью одну водку во славу политики. Да здравствует водка!
Флейшер. Да здравствует окорок!
Зевейн. Пулярка!
Корбмахер. Мозельское!
Бас. Бургундское!
Фрейлейн Луиза. Торты!
Флейшер. Скоро начнется. Через три минуты «Эхо недели»!
Страницкий (взволнованно). Моя любимая невеста, Мария, мой друг Антон, дорогие друзья! Не забудем же о человеке, которому мы обязаны нашим счастьем, — о Бальдуре фон Меве. Конечно, никто не сомневается в том, что он не струсил под Финстервальдом и вел себя как герой под Сан-Плинплином, но свое подлинное величие он проявил сегодня утром в десять. Я верил в него, но над моей верой смеялись. Однако Меве оправдал мои надежды. Теперь я могу верить в него и впредь, и вы со мной тоже. Мы современники истинного Национального героя, человека, осмелившегося совершить переворот в политике. А для этого, дорогие друзья, необходимо мужество. Да здравствует наш Бальдур фон Меве!
Все. Да здравствует Меве!
Флейшер. Сначала идет сообщение о погоде.
Страницкий. Мы пробились, дорогие друзья! Еще одна ночь в каморке, и фрейлейн Мария, Антон и я переедем в наши апартаменты в «Четырех временах года». Но мы никогда не забудем, откуда мы. Это мы вам торжественно обещаем.
Все. Торжественно обещаем.
Они чокаются.
Флейшер. Теперь сообщение об уровне воды.
Страницкий. Мир изменится, дорогие друзья. Господин Корбмахер уничтожит бедность, а господин Зевейн упразднит армию.
Все. Мы упраздним все.
Страницкий. Господин с бородой возглавит банки.
Все. Он всем нам откроет кредиты.
Страницкий. Господин Флейшер — железные дороги.
Все. Мы будем ездить бесплатно.
Страницкий. А фрейлейн Луизе мы отдадим домик в стиле рококо во французском парке, с персидскими коврами и кроватками из вишневого дерева, с роскошными креслами и занавесками из брюссельских кружев, с китайскими вазами и фигурками из мейсенского фарфора, с золотыми и серебряными приборами и плюшевыми кушетками.
Все. А мы все будем наведываться к ней.
Фрейлейн Луиза. Наступит рай.
Все. Рай для маленьких людей.
Корбмахер. Считалось, что это будет через сто тысяч недель.
Все. Рай.
Зевейн. Он полз к нам медленно, как вечность.
Все. Рай.
Господин с окладистой бородой. И вдруг он разверз перед нами свои беспредельные дали.
Бас. И не когда-нибудь, когда рак свистнет, а прямо сегодня.
Все. Рай для маленьких людей.
Флейшер (взволнованно). Вот он!
Страницкий. Так давайте послушаем сообщение о моем назначении министром полиции.
Все. Ура!
Страницкий. Министром внутренних и внешних дел.
Все. Ура!
Страницкий. И то, что Антон возглавит церковь и финансы.
Все. Ура!
Празднество достигло своего апогея.
Женский голос по радио. «Эхо недели» передает: В гостях у Национального героя. Передачу ведет Й.-П. Вайтблейк.
Господин с окладистой бородой. Спокойствие!
Фрейлейн Луиза. Сделайте погромче.
Корбмахер. Тихо!
Вайтблейк (по радио). Дорогие радиослушатели, сегодня мы с нашим микрофоном находимся в Вифлеемской клинике. Мы присутствуем при торжественном акте. Но это не один из тех высоких государственных актов, которые столь часто, будь то подписание мира под Кенигеном или договора в Питанге, требовали благословения нашего Национального героя. Это акт любви к ближнему. Бальдур фон Меве принимает двух простых людей из народа, двух сограждан, особенно тяжело страдающих под пятой времени, двух инвалидов. В то же время этот прием чрезвычайно показателен для нашего Национального героя, потому что кто же, как не он, наш трагически занемогший Национальный герой, знает, что такое сострадание. И поэтому он беседовал с этими простыми солдатами, изувеченными в дальних землях, в духе сердечного — Бальдур фон Меве сам употребил это слово — товарищества.
Национальный герой (по радио). Мы ведь товарищи.
Голоса (по радио). Браво! Да здравствует наш Национальный герой!
Национальный герой (по радио). Защитники нашей родины потеряли глаза и ноги, а у меня проказа. В конечном итоге всем нам приходится страдать.
Приглушенные аплодисменты.
Для нас троих это значит: держать выше голову и, сжав зубы, исполнять свой долг перед отечествам.
Страницкий (по радио). Господин Меве, вы говорили от всей души.
Страницкий (гордо). Это я говорю.
Вайтблейк (по радио). Что может быть показательней для глубокой любви, которую питает народ к своему Национальному герою, чем такие слова простого инвалида. Поэтому этот непритязательный прием глубоко взволновал всех. Ведь они увидели в Национальном герое человека, заботящегося и о них, несмотря на болезнь, от которой замирает сердце. Один за всех и все за одного. Никогда еще это изречение не доказывало свою истинность очевиднее, чем в это утро в Вифлеемской клинике. В заключение оба инвалида с горящими глазами приняли в дар фотографии нашего Национального героя, добрый, мужественный, отмеченный страданием голос которого вы сейчас еще раз услышите.
Национальный герой (по радио). Рад. Еще Гёте… Чрезвычайно рад. Портреты, герцогиня фон Тойфелен, портреты, хорошо?
Женский голос по радио. «Эхо недели» передавало запись маленького праздника в Вифлеемской клинике. Передачу вел Й.-П. Вайтблейк. Мы переходим теперь к вопросу о расширении рынка для убойного скота. Серьезный разговор между директором боен Вейсбушем и советником…
Флейшер (возмущенно). А где же речь?
Корбмахер. Надувательство!
Фрейлейн Луиза (пронзительно). Страницкий все наврал!
Господин с окладистой бородой. Все вздор!
Флейшер. А кто заплатит за окорок?
Фрейлейн Луиза. За торты?
Корбмахер. За пулярку и шампанское?
Господин с окладистой бородой. За водку?
Зевейн. За мебель?
Бас. За радиоаппаратуру?
