Алекс Тарн - Копай, Ами, копай…
Эстер: Давай, пройдем следующую главу.
Эстер и Ами склоняются над тетрадью.
Человек-с-лопатой: Самым трудным для обоих было избежать соприкосновений, так, словно между ними стена. Но в том‑то и дело, что никакой стены не было, а потому и упереться в нее не представлялось возможным. Таким образом, проклятый локоть будто висел в воздухе, хотя и лежал на столе, и вся эта чушь вместе порождала неожиданное и неприятное напряжение в плече, вплоть до онемения.
Эстер принимается крутить плечом, затем то же движение повторяет Ами.
Человек-с-лопатой: Увы, неловкость не исчезала даже после этой вымученной разминки. Ведь существо проблемы заключалось отнюдь не в несчастных локтях, выставленных навстречу друг другу, как принюхивающиеся собачьи носы.
Эстер: Ты понял этот параграф?
Ами: В общем, да. Хотя есть парочка вопросов…
Человек-с-лопатой: Они старались вести себя, как ни в чем не бывало, но уже в этом «как ни в чем не бывало» была заложена такая вопиющая ложь, что не получалось ровным счетом ничего. Все силы уходили на поддержание видимости, на наблюдение за локтем, за плечом, за глазами, которые постоянно утыкались то в губы, то в руки, то в грудь, то в шею. Особенно за глазами: прежде они просто смотрели, теперь — трогали, гладили, целовали, словно жили сами по себе и не просто жили, но еще и вели себя с поистине бесстыдной наглостью.
Эстер (взглянув на часы): Ой! Уже четверть третьего! Мне нужно идти, а то Шошана будет беспокоиться.
Ами: Да, да, конечно, иди. Спасибо тебе огромное. До среды?
Эстер: До среды… (встает и отходит)
Человек-с-лопатой (насмешливо): Зачем ты вообще приходила, можно поинтересоваться?
Эстер: Зачем… действительно, зачем… вот зачем!
Решительно возвращается к Ами, склоняется над ним. Поцелуй. Затемнение. Луч света падает лишь на Человека-с-лопатой.
Человек-с-лопатой: Их рты помедлили, прежде чем стать одним ртом, она почувствовала на затылке его руку, и пронзительное, щемящее, чудное чувство вдруг вынырнуло внутри упругим светящимся дельфином и полетело по темным волнам, выпрыгивая из них, ахая в черноту и вновь вылетая на поверхность в ворохе сверкающих брызг. Вот зачем… вот… зачем… вот зачем…
В полумраке сцены — Ами и Эстер.
Эстер: Мне нужно идти.
Ами: Да, ты уже говорила.
Эстер: Мне нужно идти. Уже темнеет. Шошана…
Ами: Переживет твоя Шошана. Оставайся.
Эстер: Еще?
Ами: Оставайся навсегда.
Поцелуй.
Эстер: Мне нужно идти.
Ами: Иди. Когда мы увидимся?
Эстер: Не знаю. Завтра. Не знаю. Мне еще надо это переварить. Прощай…
Ами: Прощай.
Затемнение. Эстер выходит на авансцену.
Человек-с-лопатой: Представляешь, что скажет об этом Шош? (уходит)
Эстер (усмехнувшись): А что тут представлять… вот она, Шош…
Появляется Шош.
Шош: Ты с ума сошла! Что ты наделала?!
Эстер: А что такое?
Шош: Что такое?! Она еще спрашивает «что такое»… Это уму непостижимо! А о нем ты подумала? Что с ним станется, когда ты его бросишь?
Эстер: Почему я должна его бросить?
Шош: А почему нет? Назови мне хоть одну причину, по которой из этого сумасшествия может выйти что‑нибудь путное! Хоть одну!
Эстер (неуверенно): Любовь?
Шош: Ну ты и дура! Тебе ведь уже не шестнадцать, подруга. Тебе двадцать два! Эй! (машет перед носом Эстер ладонями, как это делают, когда хотят вывести человека из ступора) Эй! Проснись! Любовь… Марш в ванну, дура. Сначала смой с себя эту свою любовь, а с нею, может, и глупость сойдет. А потом поговорим. Любовь…
Уводит Эстер за кулисы.
Действие второе
Картина 10–я. Бар «Как в Гоа»
Ами, Карподкин, Лео, Давид, два амбала.
Бар пуст — нет никого ни за стойкой, ни в зале. Ами Бергер въезжает на инвалидной коляске и останавливается, оглядывая помещение. У него превосходное настроение.
Ами: Куда все подевались? Мали! Давид!
Нет ответа. Ами подруливает к одному из столиков. Входят Карподкин и Лео.
Карподкин: Привет оккупантам! Здорово, недостреленный!
Ами: Пошел вон, Карподкин. Нет у меня для тебя денег, сколько раз говорить?
Карподкин: Ну и не надо! Сегодня я и тебя угостить могу, если захочу. Но я не захочу. (вытаскивает из кармана несколько купюр и помахивает ими как веером)
Лео: И я не захочу!
Ами: Ничего себе… Откуда это? Неужто старушку ограбили?
Лео: А вот и нет! На демонстрации заработали! Угадай, кто оккупанту по кумполу булыжником попал?
Ами: Ты, что ли? Хорош врать, Лео. Тебе ведь камня на двадцать метров не добросить, а подходить ближе вы не рискуете. Вы же трусы. Сволочь ничтожная.
Карподкин: А чего бояться? Армия нам все равно ничего не сделает — перед телекамерами‑то. Максимум шумовые хлопушки. Но шуметь мы и сами могем, правда, Лео?
Ами: Вот и шумите где‑нибудь в другом месте (угрожающе выдвигается из‑за столика).
Карподкин (миролюбиво): Кончай, Бергер. Предлагаю кратковременное прекращение огня. Хоть на один вечер. Ну что тебе стоит? Мы ж клиенты, да еще при деньгах. Нас выгонишь — Мали спасибо не скажет. Кстати, где она?
Ами: Ладно. Твое счастье — сегодня у меня настроение хорошее.
Появляется Давид.
Карподкин: О! Хозяин пришел! Давид, принеси‑ка нам бутылочку (снова машет банкнотами). Карподкин угощает!
Давид: Редкий случай… (приносит бутылку и стаканы) Ами, давай сюда!
Ами: С этой сволочью? За одним столом?
Давид: Брось, братан. В одиночку не лучше. Выбирать не приходится. Сколько нас тут в Матароте осталось?
После некоторых колебаний Ами присоединяется к компании.
Карподкин: Ну, за мировую революцию! Хе — хе…
Давид: Что‑то я Меира давно не вижу. Третий день не заходит. Не похоже на него.
Карподкин: Жив — здоров твой воздыхатель. Он теперь у Хилика поселился. Наверное, платит Чуку и Геку, чтобы жарили его по — таиландски.
Лео (заливаясь смехом): По — таиландски!
Давид: И откуда ты такой взялся, Карподкин?
Карподкин: А я тебе расскажу, если хочешь. Отсюда и взялся, с этих краев. Дедуле моему родному в здешнем кибуцном концлагере жизнь угробили. Как он вас всех ненавидел! Как ненавидел! И меня научил… Давай, Лео! За ненависть! За революционную ненависть!
Лео: За ненависть!
Давид: Кого это «нас всех»? Я твоего деда знать не знал.
Карподкин: Всех! Матарот этот сраный, армию эту сраную оккупантскую, города эти ваши поганые, всю страну эту подлую! Всех! (прицеливается в Ами Бергера из воображаемого оружия) Бах! Бах! Бах!
Лео: Бах! Бах!
Ами: Прицеливаешься? Не советую, Карподкин. Стреляю‑то я получше тебя. Ты же в армии не был, не знаешь, каким концом магазин вставлять.
Карподкин: Ничего, дай время, научимся. Мне дед говорил… уж он‑то знал, дед. Они, говорил, будут заставлять тебя целовать ихний сапог. И тут, говорил, у тебя будет три варианта. Всего три! (наливает)
Давид: Ну?
Карподкин: Первый: ты можешь испугаться и поцеловать. И это исковеркает тебе жизнь, как исковеркало жизнь деда. Второй: ты можешь отказаться. Тогда от тебя отстанут — временно, чтобы не привлекать внимания. Но не думай, что они не придут за тобой позже, когда никто не смотрит. И наконец, третий, самый правильный вариант: ты можешь заорать во всю мочь и плюнуть. Плюнуть на их сраный сапог и в их сраные рожи! Тогда, возможно, они надают тебе по щекам, но зато твой пример поможет другим понять кое‑что. Другие тоже сообразят, что плевать можно, что вас много, что вы не одни… Выпьем за третий путь! Выпьем за право плюнуть!
Ами: Тьфу, пакость! (отъезжает от стола)
Карподкин: Вали, вали, оккупант! (сплевывает) Я еще увижу, как тебе перережут горло, фашистский ты недобиток! Я еще…
Ами: Ах ты…
Начинается суматоха: Ами пытается добраться до Карподкина, Давид преграждает ему путь. Вокруг, паясничая, скачут Карподкин и Лео. В разгар этой суеты слышен шум подъехавшей машины, и некоторое время спустя в бар входят два амбала мафиозного вида. Один остается стоять у входа, второй проходит к стойке.
