Анатолий Гуницкий - Практика частных явлений
Первый: Вообще-то песня неплохая, Давно написана была… тогда-то ещё вроде были вместе… а, не помню я уже как там и что… Рок? Рок теперь не тот, что раньше. Позавчера вот «Скорпионс» на площади играли. Конечно… А если разобраться — всё это давным-давно известно.
Элен: Я просто проваливаюсь куда-то.
Первый: Куда это ты проваливаешься? А? (пауза) Да-а… раньше помню…
Элен: Хочется вроде бы как можно глубже узнать мужчину. Но всё так сложно.
Первый: Жизнь. Да.
Элен: Я в жизни совершенно ничего не понимаю. Опыта — ноль.
Первый: В жизни вообще никто ничего не понимает. Все только делают вид. Мол, уж кто-кто, а я-то всё знаю, всё я понял, всё рассёк до корня. Враньё! Да, сначала хочется кое-что понять… О! Многое хочется понять! А потом — потом только начинаешь понимать, что и понимать-то нечего. А ещё потом — тогда вот начинаешь понимать, что нельзя ничего понять, даже если хочется. А уж ещё потом — совсем потом! — вот тогда-то только понимаешь, что и не нужно было ничего понимать, а надо было бы жить, как живётся. Да! По сути дела — это и есть философия! Жизнь…
Элен: (горячо) Вот и я думаю! Ведь жизнь — она что? Так…
Первый: Видишь ли.
Элен: Мне родители всё твердят — надо, надо что-то там, пора и о будущем подумать. Замуж там за кого-нибудь… А я одиночество люблю — не то чтобы в глобальном смысле, а просто люблю быть одна. Замуж! Один и тот же человек круглые сутки нон-стоп… Что с ним делать круглые сутки? С другой стороны — мне скоро 25. Надо что-то такое придумать… Надоело всё! Родители со своими расспросами — Что ты делаешь? Куда идёшь? Когда придёшь? И ещё политика эта!
Первый: (глубокомысленно) Политика разная бывает.
Элен: Да ну! Ведь каждый человек по-своему прав! Разве нет?
Первый: Тут уж.
Элен: Воюют все друг с другом…
Первый: Кстати, как там война? Не кончилась ещё?
Элен: Какая война?
Первый: (бурно) Ты что? Большая Азиатская война!
Элен: Я как-то и не знаю…
Первый: Большая Азиатская! Шутка ли сказать!
Элен: Да? Кто там с кем воюет? Для чего?
Первый: Как? Эти воюют с теми! Весь мир уже несколько лет только и говорит… Неужели ты ничего не слышала?
Элен: Может быть, чего-то и слышала…
Первый: Элен, да это же… Не знаю даже!
Элен: (безразлично) Надо будет что-нибудь прочесть… (оживляется) Знаешь, а я дважды втюривалась. Это такое особенное чувство! Когда я втюриваюсь, меня сразу начинает бить невыразимо сладкая дрожь! Это невыразимо, невыразимо! Один раз я втюрилась ещё в школе… Мы посмотрели друг на друга и меня просто затрясло! Однажды мы легли с ним на мат в физкультурном зале, он так классно вошёл в меня… и тут появилась директриса! Мама дорогая, какие у неё сделались глаза!
Первый: Он что, первый у тебя был?
Элен: Нет, непервый. Но тех, других, я не любила. А он погиб потом. Или это не он погиб, а другой… с которым я занималась любовью в крапиве. Я не любила его, но это было так необычно! Молодаякрапива — она так жжёт!
Первый: Да ты просто животное. (пауза) Молодая не жжёт.
Элен: Я всегда думала о любви! Важнее любви ничего нет!
Первый: Всё это похоть. Самая обычная похоть, а не любовь.
Элен: Разве это не одно и тоже?
Первый: Истории эти твои… Любовь — это. Тебе что же, больше ни о чём другом и думать не хочется?
Элен: Да, я много размышляю об этом. И ни о чём другом мне думать совсем не хочется.
Первый: Давай-давай, расскажи ещё, как кто-нибудь в тебя вставил! Где-нибудь… в канаве!
Элен: Я просто проваливаюсь куда-то…
Первый: (раздражённо) Куда это ты проваливаешься? К чему эти проваливания?
Пауза. Метла.
Элен: Не знаю… Ветер усиливается.
Первый: Нет никакого ветра.
Элен: Ветер усиливается.
Первый: Похоже, будет дождь?
Элен: Раньше я очень боялась, когда дул ветер. Там, где я жила в детстве, дули очень сильные ветры. Они срывали крыши, ломали двери, а иногда уносили целые дома и их находили потом километрах в пяти от прежнего места. Ты не веришь мне?
Первый: Такие ветры только на краю света бывают. Да и то не всегда.
Элен: По-моему, я не была на краю света.
Первый: А я был. Ничего особенного. Нет, сначала интересно — всё-таки край света, это вам не три фунта пера! А потом… всё время ловишь себя на эдакой подленькой мыслишке, всё время она пульсирует, трепыхается — должно ведь, думаешь, должно же быть здесь что-то такое особенное, только на краю света бывающее… что только здесь и можно увидеть… Есть, конечно, кое-что, но в целом… Дома, магазины, рестораны. Парикмахерские и почты. Бани. Люди, как и везде, ходят на работу, на рынок, в кино, женятся, ругаются и отвозят на кладбище себе подобных. Нет, нечего там делать, на этом краю света!
Пауза.
Элен: Хочешь, я расскажу тебе о том, что будет с нами через много-много лет?
Первый: (недоумённо) С нами?
Элен: Лет через двадцать-тридцать. Не думай, что многое изменится. Ты по-прежнему будешь сидеть на этом месте, а я буду приходить к тебе.
Первый: (недоверчиво) Тридцать лет?
Элен: Да, или — больше, не знаю…
Первый: Тридцать лет просидеть здесь? Ты что же, хочешь сказать…
Элен: Не могу сказать, что я мечтала именно о такой жизни. Но и это неплохо.
Первый: Какое мне дело до тебя и до твоих дурацких мечтаний?
Элен: Не думай, что многое изменится. Да, никто не молодеет со временем…
Первый: (в бешенстве) Вот уж воистину…
Элен:…зато по вечерам ты будешь рассказывать мне о том, что видел днём… Каждый вечер. Я ведь не покину тебя.
Первый: (так же) Что я видел? Что я могу тут видеть? Проехавшую «Тойоту»? Не проехавшую «Тойоту»? «Тойоту», столкнувшуюся со старым «Вольво»? Шофёра, у которого снесло полчерепа? Лужу крови? Толпу зевак? Бесконечных прохожих? Стариков, от которых несёт разложением? Женщин и мужчин, якобы убегающих от старости? Шумных мальчишек, торопящихся посмотреть в ближайшем видеосалоне вечный фарс плоти? Пьяных узбеков, сорвавших модную куртку с припозднившегося интеллектуала? Драки? Озабоченные рожи домохозяек? Махину театра с облупившейся краской? Арку отремонтированного дома напротив театра? Урну возле арки? Окурки возле урны? Деревья и кусты — там, подальше, в саду — то зелёные, то жёлтые, то голые? Что, что ещё?
Элен: Разве этого мало? Я в жизни не видела сотой доли того, что ежедневно наблюдаешь ты!
Первый: Ты всю жизнь проходила на своих ногах, а я тридцать с лишним лет сижу на одном и том же месте!
Элен: Чем эта площадь меньше всего остального мира?
Первый: Тридцать лет… ты ходишь везде, где захочешь, а я по-
прежнему…
Элен: Тридцать лет я каждый вечер возвращаюсь к тебе!
Первый: Кто просил тебя об этом?
Элен: Тридцать лет!
Первый: Тридцать лет!
Элен: Я уже ничего не могу изменить. Я не могу справиться с собой. Я чувствую дрожь. Учти…
Первый: (испуганно) Что ещё? Что ты такое задумала?
Элен: Я подкрадусь к тебе ночью. Ты проснёшься и увидишь меня. Тебя приведёт в ужас искажённое страстью лицо самки.
Первый: Э, да у тебя только одно на уме! Ты думаешь только об этом! Ты не способна думать ни о чём другом!
Элен: (в бешенстве) Подумаешь, он — застрял! А мне что делать? Почему я должна вечно метаться по этой пропахшей готовкой Земле в долгих поисках любви? Урод! Слюнтяй! Сука! Я тебе устрою сейчас! (Набрасывается на Первого, бьёт его руками, ногами, царапается и плюётся. Первыйотбивается. Схватка продолжается недолго.)
Первый: (тяжело дыша) Чёрт… чёрт же дернул меня. Пусть в моей прошлой не было, но я.
Элен: А ещё я люблю ходить в кино. Всё равно, что смотреть — лишь бы видеть что-то. видеть разное, много-много разного. Смотреть, как оно движется, шевелится, дышит, ползёт, стонет. Вспоминать потом, что видела. Рассказывать кому-нибудь об этом — тебе, например. И ещё я люблю, когда мне рассказывают о том, чего не видела я.
Первый: Боюсь, тут от меня будет мало толку.
