Георгий Полонский - Роль в сказке для взрослых или "Таланты и Полковники"
- Извольте обойти кругом!
Те исчезли.
- Сеньор Кеглиус… вы думаете, я согласился спьяну? Я ведь не должен был? - спросил Филипп у его жирной унылой спины. Спина вздохнула.
- Не согласиться мог ваш герой. В сказке! Но сами-то вы здесь, - и какая же у вас свобода выбора? Впрочем, ваши друзья актеры тоже: вдруг воспарят, как на облаке, и бурлят… ломают копья! Умилительно! Месяц спорили - оставаться ли театром, превращаться ли в варьете… словно от них зависит! Всегда говорилось "актеры - как дети", но сейчас и дети - видите? - тянут носок… Я просил их собраться во внутреннем дворике, наших бэби… Да, но сначала дайте мне что вы там набросали - насчет распределения…
Филипп вытащил листок, а директор - очки и вечное перо.
- Радость моя!… но этих троих у нас нет уже! Я, растяпа, не предупредил… Вот наша труппа! - он мигом извлек и растянул гармошкой книжечку актерских фото…
- Кого… нет?
- Вот их! - толстяк обвел, затянул чернильной петлей три фамилии.
- Все держалось же на них! Проклятье… Куда ж они делись?
Кеглиус внимательно осмотрел сказочника:
- Вы настаиваете на вашем последнем вопросе?
Филипп отвел глаза. И всхлипнул. Толстяк сдавил его руку:
- За Кору я боролся… даю слово. Я все перепробовал…
20.
Не так уж много актеров ожидало его в этом бездействующем сейчас открытом буфете для публики. Четверо из них вскочили навстречу Филиппу, чтобы обнять, помять, похлопать по плечам, приложиться к щеке, пробасить: "Наконец-то… привет… я рад, поверь…" Когда они вернулись за белые легкие столики, Филипп сморгнул слезу; слова сразу не шли, и он, салютуя им всем, поднял над головой стул и потряс им.
- Наконец… наконец меня подпустили к вам! Я, знаете, плохо перенес изоляцию от театра… нестойко, немужественно. Мне казалось: если нельзя в театр, то уже нет разницы между площадью Магеллана, у которой я живу, и пустыней… тем же Плато Винторогих козлов…
Заросший двухнедельной щетиной молодой актер тут же вставил:
- Что вы, что вы, это довольно культурное местечко теперь! Пока не по условиям жизни, конечно, но по составу новоселов - очень даже…
- Там только таких остроумных нехватка, - сказала Джемма, пламенно рыжая женщина. - Подбери, мальчик, с пола язык и не перебивай Филиппа.
- Нет-нет, я не собираюсь держать речь, - Филипп ходил между ними, трогал за плечи давних знакомцев. - Я не знаю, о чем… вернее, о чем раньше! Пожалуйста, перебивайте меня! Смертельно ведь соскучился… и хочу массу вещей услышать от вас! А что это за книжки на столах?
Скользкий блеск пластиковых переплетов заставил его уточнить:
- Уж не мою ли пьесу так одели?
Они были нарядно-разноцветные: голубые, розовые, сиреневые, желтенькие…
- Да, это она.
- Чертовщина… я и не знал, что ее нарядили так… это не по моему заказу! Мне, право, неловко… сперва понять бы, чего она стоит…
- Совершенно справедливо, - поднялся новый для Филиппа актер в яркой майке и с отличными бицепсами. - собрали нас, кажется, именно для этого. Позвольте мне первому, а то мне скоро давать урок фехтования четырем оболтусам, я убегу…
- Давай, давай, - сказала актриса по имени Вера, которую мы видели прежде. - Сейчас первое слово - всегда таким, как ты.
- Каким это "таким"? - угрожающе склонился парень над ней.
- Таким! Не нашла пока точного определения…
- Ну ищи, иди… Так вот, насчет этой "Исповеди лгуньи". Вообще-то у нашего толстяка, у сеньора Кеглиуса, такой вид, будто все уже решено, и нас ни о чем не спрашивают. Зачем-то собрали, однако. Зачем? Поглядеть на живого сказочника? - парень глядел, однако, мимо Филиппа, старался как бы - мимо. - Похлопать ему? Можно! Литература хорошая. Может быть, даже "высокая литература"… как у нас любили выражаться еще не так давно. Тут вообще можно произнести кучу высоких и почтительных слов… которые говорятся на панихидах и погребениях!
- Так и знала, - вздохнула Вера.
- Для кого это ставить сейчас? Те, которые это оценят, может, и не полностью вымерли, но они попрятались, не видно их в нашем зале! Приходят другие… которым другого надо! Им разрядочка нужна… чтоб никто им черепок не вскрывал электродрелью и не клал туда лишнего! Сеньор сказочник все время носится с каким-то духом, с духовностью… а это неприятно… По крайней мере, для меня это все прокисло… и для многих из молодежи, для здоровой ее части - наверняка прокисло! Давно не были в театре, говорите? Так это чувствуется!
- С тобой все ясно… поняли тебя, садись, - сказала рыжая Джемма.
- Да, да, я - за варьете! - крикнул ей фехтовальщик. - Это лучше сейчас работает… прямее… веселее… свободнее, если на то пошло!
- Бездушье - да, оно ищет свободы, ты прав, малый, - сказала Джемма. - Чтоб уйти от себя… от образа человеческого…
- Ты о чем это?
- Я сочувствую: этой твоей "здоровой" молодежи трудно быть людьми… на четвереньки охота!
- Но-но-но! Осторожнее! Я говорил про ту молодежь в зале, которая на три четверти - в галстуках Легиона надежности! Так что не очень! - Маэстро! - обратился он к Филиппу с преувеличенной ядовитой почтительностью, - я, извините, пошел: "тайм из мани"! Успеха вам… только лучше, если бы подальше отсюда. Вот ваша пьеса, - он положил свой розовый экземпляр перед Филиппом и, погрозив Джемме пальцем, удалился.
Заросший актер процедил задумчиво:
- Да, сеньор Филипп… ну что вам стоило вставить по ходу действия два-три изнасилования? Причем, одно из них - на дыбе: даму пытают, и в это самое время - акт! Впрочем, нет: можно гораздо изысканней выразить пожелания этого герострата… И выйдет, что не он - животное, а вы - птица из "Красной книги".
- Он не птица, к несчастью… он - "кобра"; да, Филипп?
- Уже нет, - рассеянно отвечал он. - У меня амулет "собаки".
- Ух ты… Здорово! А за что? И, кстати сказать, кто это издал твою "Лгунью" так роскошно?… "Для служебного пользования"? И почему вдруг затевается спектакль? - этими вопросами сыпала Джемма.
- Да, тут тайна какая-то! - подхватила Вера. - На тебя ж было абсолютное "табу"! Расскажи нам…
Филипп знал ведь, что этого не избежать, но - готов не был.
- Это, друзья мои, легче сделать наедине с каждым, чем вот так, перед всеми… И потом, я - под впечатлением от первого отзыва… тем более, что он единственный пока!
- Сеньор Филипп!
Это поспешал сюда с одышкой, с улыбающимися, но каким-то размытым лицом, директор Кеглиус:
- Господа, обстоятельства несколько осложнились, сдвинулись, и прошу без обид: я должен забрать у вас нашего маэстро…
- Что за дела? - возроптали актеры. - Он еще ничего путного не услышал! - И вообще… во всех ваших "обстоятельствах" актеры - на последнем месте! Мы ж специально пришли…
- На сей раз, господа, вопрос не подлежит обсуждению. Разговор о пьесе - если он еще нужен, конечно, - переносится. Следите за доской объявлений.
Обиженные актеры расходились, фыркая или играя скулами.
Только двое на прощанье братским жестом тронули Филиппа за плечо. А между тем перед ним выросла изрядная стопка разноцветных пластиковых экземпляров: больше они не нужны были, их сдавали…
- В чем дело? - спросил Филипп.
- Ноги ватные, - пожаловался толстяк. Бисер пота покрывал его унылую добрую физиономию. - Люди худеют от нервотрепки, а я - разбухаю… А дело в том, что ваша супер-актриса приехала не в час, а только что… в 11.20. Зачем, почему - не могу знать. Но приехала - по вашу душу… к вам!
21.
У директорского кабинета стоял тот самый капрал Орландо, который вез Филиппа в президентский машине. Покровительственно улыбнувшись, он запустил Филиппа одного, а хозяина кабинета попридержал.
Инфанта сидела в кресле и курила. Она показалась ему еще более миниатюрной, чем накануне. И отчасти жалкой, несмотря на вызывающий наряд: сегодня она была одета как хиппи. Некоторые мелочи, правда, были не отсюда, настоящий хиппи их не надел бы никогда, идейно не надел бы: они были от дорогих ювелиров, но у этой девчонки сама эклектика была, возможно, чем-то вроде идеи…
- Сеньорита?
- Салют. Я раньше времени, потому что я - не играть… То есть, не репетировать. Я по другому делу. Посоветоваться. Я плакала - это очень заметно?
Это, и впрямь, было заметно. И личико ее было бледней и словно меньше, чем вчера.
- Пожалуй, да… Что же стряслось?
- Я пошла у вас на поводу!
- ?
- Да, да: я - у вас! Потому что вы так высочайше отзывались о нем! Об этом Рикардо Делано… А он такую сделал мерзость… Ему руки отрубить надо! Потому что это покушение на меня… настоящее бандитское покушение! - ярость коверкала ее личико, но и оживляла его лихорадочным румянцем.
- Позвольте… но когда ж это могло быть? Вы что, сегодня утром ему позировали?
- Зачем? - злобно хохотнула она. - Еще позавчера было все готово, оказывается! Испек! Если бы кроме меня кто-нибудь увидел это… я не знаю, что было бы! Его приволокли бы в наручниках! Чтоб он языком слизывал эту гадость свою!
