Евгений Таганов - Охота на Мамонта
ТАЯ. С этим никто не спорит. А эти твои вопросы-ответы?
БЕЛАН. Кто мне может указать, что мне следует говорить, а что нет? Кто?
ТАЯ. Ну так пойди в студию, сядь напротив камеры и все это скажи, объясни в прямой эфир. Уверяю: тебя поймут. И это сразу закроет всем рты.
БЕЛАН. Полагаешь, я сам об этом не думал?
ТАЯ. А раз думал, то почему нет?
БЕЛАН. Я еще когда пятнадцать лет назад пришел в студию рядовым ассистентом, то дал себе слово никогда собственной персоной в эфир не выходить.
ТАЯ. Но почему?
БЕЛАН. Говорящая голова в стеклянной колбе мне всегда напоминает экспонат из питерской Кунсткамеры.
ТАЯ. Но ты же сам этому делу отдал всю свою жизнь…
БЕЛАН. Потому и отдал, что как факир загонял в стеклянную колбу других, но только не себя. Все, этого не может быть, забудь.
Входит Артемьев.
АРТЕМЬЕВ. Вас слышно даже за дверью. Так что будем делать?
Пауза.
В общем я оставляю два билета и как хотите. В конце концов взрослые люди. (Уходит.)
ТАЯ. Я вчера звонила твоему отцу. Рассказала все как есть.
БЕЛАН. Все?
ТАЯ. Да. Он сказал, что не возражает, если его внук станет не Беланом, а Белановым. Ему очень понравилось про этого оранжевого мамонта на золотом щите.
БЕЛАН. В самом деле?
ТАЯ. Так все-таки что ты решил?
БЕЛАН. У меня сейчас дикое желание: отключить все телефоны и домофоны, занавесить окна и никому не открывать.
ТАЯ. Все равно все будут знать, что ты спрятался дома.
БЕЛАН. Ну вот, уже и помечтать нельзя.
ТАЯ. Скажи, ты не жалеешь, что женился на мне? Я тебе не обуза?
БЕЛАН. Зачем тебе прямые ответы на прямые вопросы? Хоть здесь избавь меня от этого. Знаешь, мне иногда кажется, что любой человек может двадцать четыре часа в сутки рассказывать о всех своих мыслях, чувствах и комплексах, и все равно не расскажет и сотой доли правды о себе.
ТАЯ. Я же чувствую, что ты хочешь спрятаться не только от людей, но и от меня. Почему?
БЕЛАН. Я всю жизнь старался построить что-то основательное, нужное, веселое, но в то же время ни для кого необременительное. Чтобы человека в это мое царство влекло только собственное желание. И вдруг в этом царстве мне самому пытаются запретить говорить что я хочу. У моих дикторов и ведущих берут автографы, а меня шпыняют за всякую мелочь.
ТАЯ. Между прочим, я из-за этого в тебя и влюбилась.
БЕЛАН. Ну да?
ТАЯ. Как это удивляло меня с самого начала, когда я еще только слышала о тебе: «Этот несносный Белан», «Этот циник Белан», «Этот шут гороховый Белан». Как же так, говорила я однокурсницам, у него на канале идут спектакли наших театров, звучат концерты классической музыки, пенсионеры взахлеб озвучивают свои мемуары — этого почему-то никто не видит. Замечают только выпендреж его телепопсы. Ты ничего не понимаешь, говорили мне, за эту обязаловку ему еще больше денег платят, чем за попсу. Сперва мне просто хотелось восстановить элементарную справедливость своим «правдивым пером». Потом, когда увидела тебя и один раз и второй, поняла, вернее, ощутила в каком вакууме ты живешь. Большой, богатый человек, любимец женщин и вдруг в абсолютном ненормальном вакууме. Твой оранжевый мамонт был последней точкой. Говоря на двести процентов о своей силе и вседозволенности, ты почему-то превращаешься в испуганного, неуверенного в себе подростка, которому как воздух необходимо каждый день торопиться домой, где его всегда хорошо встретят, успокоят, ласково до него дотронутся. Ты так привык ко всеобщему отчуждению, что тебе просто не приходит в голову, что тебя можно любить без всякой третьей причины, просто любить за то, что ты вот такой, какой есть. В тебе так всего много, что все остальные мужики по сравнению с тобой — это стая шакалов и только.
БЕЛАН. Красиво говоришь. Все первокурсницы пединститута уже тебе аплодируют.
ТАЯ. Когда мне еще признаться тебе в любви, убедить, что я тебе нужна, как не сейчас?
БЕЛАН. Слишком поздно. У меня вчера забрали что-то важное. Я теперь безволен, как ртутный шарик. Раньше все эти комариные укусы только раззадоривали меня, а теперь нет. Еще этот Ваня Соколовский со своими венами. Ничего не хочу. Ты понимаешь меня: ни-че-го не хо-чу! Хотел показать людям какими они не должны быть, над чем должны смеяться, что презирать, чего не бояться. А они назвали это обратными прописными истиными, превратив меня в заурядного пошляка и клоуна. И сам тон, которым они говорили…
Входит Ирина.
ИРИНА. Доброе утро. Можно мне с тобой поговорить?
БЕЛАН. Обязательно. (Тае.) Оставь нас на несколько минут.
Тая выходит.
ИРИНА. Что ты собираешься делать?
БЕЛАН. Сто пятьдесят причин, чтобы бежать, и ни одной, чтобы остаться. Скажи мне, только честно, во мне что, какая-то порча? Ты же со мной пять лет работаешь, почему все так?
ИРИНА. Потому что ты ведешь себя, будто за твоей спиной ничего нет. Ни привычной религии, ни истории, ни искусства. Словно ты сам для всего судья в последней инстанции. Люди этого не прощают.
БЕЛАН. Хорошо, а ты?
ИРИНА. Ты опасный человек, Олег Викторович, ты умеешь приучать женщин к новому качеству жизни. Другое им уже становится не нужно.
БЕЛАН. Боже, ну что сегодня за день такой? Два любовных признания за пятнадцать минут. Я сейчас начну смеяться.
ИРИНА. Это я все устроила.
БЕЛАН. Ты?
ИРИНА. Знаешь почему?
БЕЛАН. Обожди, обожди…
ИРИНА. У меня к тебе только один вопрос. Если бы в тот день я на полчаса раньше ее сделала тебе такое же предложение, что бы ты мне ответил?
БЕЛАН. Какое предложение?
ИРИНА. Руки и сердца. Ты был моей последней надеждой на собственного ребенка. Теперь она рухнула. Я не прошу у тебя прощения, я просто хотела объяснить: почему.
БЕЛАН. А Пашка? Он в этом тоже замешан?
ИРИНА. Разумеется.
БЕЛАН. Ты сняла с моей души большой камень. Теперь я могу хотя бы о вас с Пашкой не заботиться. Это уже кое-что.
Входит Тая.
ИРИНА. Ты все слышала?
ТАЯ. Да.
ИРИНА. Не хочешь мне ничего сказать?
ТАЯ. Остался один час.
ИРИНА. Мне уйти?
ТАЯ. Нет. Подождите на улице.
ИРИНА. Жду. (Уходит.)
ТАЯ. Если у тебя нет воли что-то решить, то это должна сделать я.
БЕЛАН. Зачем так меня пугать?
ТАЯ. Не издевайся. Ты же всегда любил принимать какое-нибудь третье решение.
БЕЛАН. Ну?
ТАЯ. Мы не бежим и не идем на эту комиссию, а едем в твой законный отпуск. Вот твое заявление подписанное Михейчиком без даты. Ну что, я ставлю сегодняшнее число?
Пауза.
БЕЛАН. Это мы с тобой прожили только четыре месяца, а какой ты станешь через год, а через два?!
ТАЯ. Ты взял и ушел с этой комиссии — и правильно сделал. Теперь ты должен встать и уйти с телеканала, но не по их указке, а по своей. Это уже закон стиля. Ты по-другому просто не можешь. Ставлю?
БЕЛАН. А куда мы едем?
ТАЯ. Горящие турпутевки то, что нам надо. Ставлю?
БЕЛАН. Ну ставь. Третье решение, говоришь.
Сцена шестая
Заседание Комиссии. Не хватает Белана, Таи и Ирины.
МОХОВА. Двенадцать часов уже есть. Что будем делать?
РЕФЕРЕНТ. А что скажет руководитель канала?
МИХЕЙЧИК. Я думаю, все ясно. Всероссийский розыск объявлять не стоит.
Входит Ирина.
ИРИНА. Извините, что опоздала. Автомобильные пробки.
РЕФЕРЕНТ. А мы расходимся. Виновник торжества, как и следовало ожидать, не явился.
ИРИНА. Я знаю. Вот его подписанное заявление на отпуск с сегодняшнего дня.
РЕФЕРЕНТ. Кем подписанное?
ИРИНА. Руководителем телеканала Михейчиком.
РЕФЕРЕНТ (Михейчику). Это что же, и нашим, и вашим?
МИХЕЙЧИК. Это фальшивка. Где моя подпись? (Берет у Ирины заявление.) Я же говорю, фальшивка. (Рвет заявление.)
ИРИНА. Вообще-то, это ксерокопия. Оригинал лежит в отделе кадров.
РЕФЕРЕНТ (Михейчику). С вами все ясно. Я посмотрю, как вам удастся ответить на некоторые вопросы.
МИХЕЙЧИК (Ирине). Ты уволена.
ИРИНА. Я знаю. И тоже с сегодняшнего дня. Вот мое заявление, подписанное Беланом. (Протягивает ему лист бумаги.)
МИХЕЙЧИК (тихо). Какая же ты гадость!
МОХОВА. Я так понимаю, можно расходиться.
Входят Тая, работники студии, Белан. Работники расставляют световые приборы и видеокамеры.
БЕЛАН (Режиссеру). За работу.
РЕФЕРЕНТ. Что происходит?
МОХОВА. Кто разрешил?
БЕЛАН. Шоу «Охота на Мамонта» продолжается. Крупным планом обличительные документы. Тая!
