Мартин Макдонах - Сиротливый запад
КОУЛМЕН. Мик Дауд, говоришь? Память ни к черту. А я думал, что мы с тобой прятались.
ВАЛЕН. Половину детства моя голова под твоими ногами оказывалась, почему-то. А помнишь, как на один мой день рождения, ты прижал меня к полу, уселся на меня и начал пускать на меня слюну, тягучую такую? И все пускал, пускал, пока все лицо ею не покрылось.
КОУЛМЕН. Помню, еще как. Только это не нарочно получилось. Я все пытался ее проглотить, да все никак.
ВАЛЕН. И это на мой день рождения.
КОУЛМЕН (после паузы). Ну прости меня, прости за слюни, за голову. Ради отца Уэлша.
ВАЛЕН. Прощаю.
КОУЛМЕН. Хотя, как-то раз в детстве, ты ронял мне на голову камни, и довольно увесистые. Как раз, когда я спал.
ВАЛЕН. Это в отместку.
КОУЛМЕН. В отместку или нет, все равно кошмарное дело. На голову малышу падают камни, ужас. И потом, как можно было мстить через неделю после того, как тебя обидели. Мстить надо сразу, тут же.
ВАЛЕН. Искренне прошу прощения за этот случай.
Пауза.
До сих пор голова плохо работает, да, Коулмен?
КОУЛМЕН смотрит на ВАЛЕНА секунду-другую и улыбается. ВАЛЕН тоже улыбается.
ВАЛЕН. Да, непростое это дело, прощения просить. Тут отец Уэлш был не так уж не прав.
КОУЛМЕН. Надеюсь, он ада миновал. Сразу в царствие небесном очутился.
ВАЛЕН. Я тоже на это надеюсь.
КОУЛМЕН. Или в чистилище, в худшем случае.
ВАЛЕН. Хотя, в аду он с Томом Хенлоном может пообщаться. По крайней мере.
КОУЛМЕН. Все-таки знакомый.
ВАЛЕН. Ну да. И этот парень из фильма «Смит и Джонс».
КОУЛМЕН. Думаешь, он в аду?
ВАЛЕН. Конечно. Сам отец Уэлш так сказал.
КОУЛМЕН. Блондин.
ВАЛЕН. Нет, другой.
КОУЛМЕН. Тот второй тоже хорошим парнем был.
ВАЛЕН. Лучше не бывает.
КОУЛМЕН. Таким, как они, прямая дорога в ад. Я-то скорее всего, в рай попаду, хоть и продырявил голову бедному папочке. Если, конечно, буду постоянно на исповедь ходить. На то я и католик. Прострелил отцу голову и хоть бы что.
ВАЛЕН. Я бы не сказал.
КОУЛМЕН. Ну пусть это имеет значение, но самую малость.
ВАЛЕН (после паузы). А что, Герлин на похоронах все глаза выплакала, да?
КОУЛМЕН. Да.
ВАЛЕН. Бедняжка. А ее мамаша два раза с озера ее уводила. Еле-еле оттащила с того места, откуда отец Уэлш в воду бултыхнулся.
КОУЛМЕН. Похоже, она отца Уэлша недолюбливала.
ВАЛЕН. Похоже. (Берет в руки цепочку). Ни в какую не хотела цепочку забрать. Даже слышать о ней. Пусть рядом с письмом будет.
Прикрепляет цепочку к кресту, так что сам медальон оказывается поверх письма. Письмо осторожно разглаживает.
Если ей лучше не станет – попадет в руки психиатров, и надолго.
КОУЛМЕН. Время лечит.
ВАЛЕН. Печальная история, правда?
КОУЛМЕН. Еще какая. (После паузы. Передернув плечами). Что делать.
Съедает еще один слоеный пирожок.
ВАЛЕН, вспомнив что-то, шарит в карманах куртки, достает две фигурки святых, ставит их на полку, снимает с фломастера колпачок и по привычке намеревается пометить фигурки, но раздумывает.
А пирожки-то что надо. Кажется, я вхожу во вкус. Надо почаще на похороны ходить.
ВАЛЕН. На свадьбах их тоже подают.
КОУЛМЕН. Да ну? Кто тут у нас следующий под венец идет? Все думали, что Герлин. Девчонка-то – высший класс. Но после всей этой истории она теперь не скоро замуж выйдет.
ВАЛЕН. А, может, я следующий? Чем не жених? Видел, как монашки на меня сегодня пялились?
КОУЛМЕН. Да кто за тебя пойдет? Даже та безгубая из Норвегии нос отвернет.
ВАЛЕН (после паузы. Сердито). Обижаешь ты меня, но я терплю… Отец Уэлш завещал запастись терпением. Буду терпеть и прощать.
КОУЛМЕН (искренне). Ой, извини. Извини. Сорвалось с языка.
ВАЛЕН. Ничего страшного, если не нарочно.
КОУЛМЕН. Не нарочно, не нарочно. Хотя и ты меня обидел, когда насчет моей головы прошелся. А я даже и не заикнулся.
ВАЛЕН. Извини, я был неправ.
КОУЛМЕН. Мог и не извиняться, ладно уж. А я для тебя последний слоеный пирожок приберег.
ВАЛЕН. Он твой, они мне что-то не очень.
КОУЛМЕН кивает в знак благодарности и принимается за пирожок.
ВАЛЕН. А монашки сегодня были, глаз не оторвешь, правда?
КОУЛМЕН. Хороши девчонки.
ВАЛЕН. Они, наверное, отца Уэлша по колледжу знали.
КОУЛМЕН. Я бы пообжимался с той, что наверху стояла, и с той что внизу. С удовольствием. Только не с толстухой, что сзади стояла.
ВАЛЕН. Да, страшная, дальше некуда. И, похоже, сама об этом догадывается.
КОУЛМЕН. Был бы там наш папаша, точно наорал бы на них.
ВАЛЕН. И что он все время кричал на монашек? Как ты думаешь?
КОУЛМЕН. Понятия не имею. Наверное, в детстве от них натерпелся.
ВАЛЕН. Если б ты мозги ему не вышиб, сейчас бы и спросили.
КОУЛМЕН сурово смотрит на брата.
ВАЛЕН. Ладно, ладно, молчу. Скажу только одно, тихо и внятно: вина в смерти папаши лежит на тебе. В основном.
КОУЛМЕН (после паузы). Да, на мне. Полностью на моей совести. Я совершил преступление и очень об этом сожалею.
ВАЛЕН. А я сожалею о том, что вынужден подводить черту под твоей жизнью. И постараться пробудить в тебе совесть. Конечно, я бы мог отправить тебя в тюрьму, но не сделал этого. И не из жалости, а из боязни остаться в одиночестве. Я бы скучал по тебе. (Пауза). Начиная с этого дня… начиная с этого дня, половина дома со всем его имуществом снова твоя.
Тронутый словами брата, КОУЛМЕН протягивает ему руку. Братья смущенно обмениваются рукопожатием.
Пауза.
Еще в каких-нибудь грехах каяться будешь? Много их у тебя?
КОУЛМЕН. Не сосчитать. (Пауза). Прости, что картошку твою испортил.
ВАЛЕН. Прощаю. (Пауза). А помнишь как мы мальчишками проводили каникулы в Леттермаллене, и ты оставил свой фургон под дождем. Весь мокрый был, а потом пропал. Мама с папой в один голос: «А, это индейцы его украли.» Да никакие это были не индейцы. Это я его в море сбросил. С утра пораньше.
КОУЛМЕН (после паузы). А он мне не очень-то и нравился.
ВАЛЕН. В этом-то и дело. Прости.
КОУЛМЕН (после паузы). А слюни я на тебя напускал нарочно. На твой день рождения. Так хотелось глаза тебе залепить. (Пауза). Прости меня.
ВАЛЕН. Прощаю. (Пауза). Как-то раз Морин Фолен попросила меня передать тебе, что хотела бы пригласить тебя на фильм в «Кладдах Палас», а заодно и в ресторан, и все за ее счет. И по тону ее голоса я решил, что ты обещал пойти с ней. А я взял и промолчал. Просто так, из вредности.
КОУЛМЕН. Не велика потеря. Губы тонкие, как у призрака, а прическа – ну вылитая обезьяна. Причем рыжая.
ВАЛЕН. Но ведь ты обещал.
КОУЛМЕН. Обещал не обещал, какая теперь разница. Тут и каяться не в чем. Ладно, моя очередь. Играем дальше.
ВАЛЕН. Дальше, это как?
КОУЛМЕН (поразмыслив). Помнишь игру в шарики? «Кер-Планк» называлась?
ВАЛЕН. Еще как помню.
КОУЛМЕН. Так вот, шарики украла не Лайем Хенлон, а я. Все до одного.
ВАЛЕН. А зачем они тебе были?
КОУЛМЕН. А зачем они тебе были?
КОУЛМЕН. А я пошел на озеро в Гэлуэй и запускал ими в лебедей. Здорово было.
ВАЛЕН. Оставил меня без игры. Без шариков – не то. А игра-то была общая. Так что плюнул ты в свой колодец.
КОУЛМЕН. Знаю, знаю и прошу прощения. Теперь твоя очередь. (Пауза). Что-то ты замешкался. А помнишь дебилов, которые твои комиксы в костер побросали? На самом деле это я сделал. А обвинил их, все равно они безответные.
ВАЛЕН. Интересные были комиксы. «Человек-паук» назывались. Здорово в них человек-паук с доктором-осьминогом сцепился.
КОУЛМЕН. Виноват, прости. Твоя очередь. (Пауза). Или вспомнить нечего?…
ВАЛЕН. Да ну тебя!..
КОУЛМЕН. А помнишь, как Пато Дули отделал тебя? Ему было всего двенадцать, а тебе уже двадцать. А за что, тебе и до сих пор невдомек. Я ему сказал, что ты обозвал его покойную мамашу волосатой проституткой.
ВАЛЕН. Да не чем-нибудь, а зубилом! Чуть глаз не выбил!
КОУЛМЕН. Наверное, Пато любил свою мать, не иначе. (Пауза). Прости, если можешь.
КОУЛМЕН рыгает.
ВАЛЕН. Ну и звуки!
КОУЛМЕН. Ну, что еще вспомнишь?
ВАЛЕН. Пописал я один раз в кружку, из которой ты пиво пил. А самое смешное то, что ты и разницы не почувствовал.
КОУЛМЕН (после паузы). А сколько мне было?
ВАЛЕН. Семнадцать, точно. Помнишь, мы целый месяц в больнице с гландами провалялись? Да, в тот месяц. (Пауза). Прости меня.
КОУЛМЕН. А я прикладываюсь к твоему самогону уже десять лет. Полбутылки выпиваю и доливаю воды. Так что вкуса настоящего самогона ты с восемнадцати лет не чувствуешь. А настоящий-то – это восемьдесят три градуса.
ВАЛЕН (прикладывается к стакану. После паузы). Но вину за это ты ведь чувствуешь?
КОУЛМЕН. Конечно, прости меня. (Бормоча). Пришлось мочу пить, да не чью-нибудь, а именно его. Вот черт…
